Л. А. Д.
* * *
Как океан меняет цвет,
Когда в нагроможденной туче
Вдруг полыхнет мигнувший свет, –
Так сердце под грозой певучей
Меняет строй, боясь вздохнуть,
И кровь бросается в ланиты,
И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.
4 марта 1914
* * *
На небе – празелень, и
месяца осколок
Омыт, в лазури спит, и
ветер, чуть дыша,
Проходит, и весна, и лед
последний колок,
И в сонный входит вихрь
смятенная душа...
Что месяца нежней, что
зорь закатных выше?
Знай про себя, молчи, друзьям
не говори:
В последнем этаже, там,
под высокой крышей,
Окно, горящее не от
одной зари...
24 марта 1914
* * *
Есть демон утра.
Дымно-светел он,
Золотокудрый и
счастливый.
Как небо, синь
струящийся хитон,
Весь – перламутра
переливы.
Но, как ночною тьмой
сквозит лазурь,
Так этот лик сквозит
порой ужасным,
И золото кудрей –
червонно-красным,
И голос – рокотом
забытых бурь.
24 марта 1914
* * *
Бушует снежная весна.
Я отвожу глаза от
книги...
О, страшный час, когда
она,
Читая по руке Цуниги,
В глаза Хозе метнула
взгляд!
Насмешкой засветились
очи,
Блеснул зубов жемчужный
ряд,
И я забыл все дни, все
ночи,
И сердце захлестнула
кровь,
Смывая память об
отчизне...
А голос пел: Ценою жизни
Ты мне заплатишь за любовь!
18 марта 1914
* * *
Среди поклонников
Кармен,
Спешащих пестрою толпою,
Ее зовущих за собою,
Один, как тень у серых
стен
Ночной таверны
Лиллас-Пастья,
Молчит и сумрачно
глядит,
Не ждет, не требует
участья,
Когда же бубен зазвучит,
И глухо зазвенят
запястья, –
Он вспоминает дни весны,
Он средь бушующих
созвучий
Глядит на стан ее
певучий
И видит творческие сны.
26 марта 1914
* * *
Сердитый взор бесцветных
глаз.
Их гордый вызов, их
презренье.
Всех линий – таянье и
пенье.
Так я Вас встретил в
первый раз.
В партере – ночь. Нельзя
дышать.
Нагрудник черный близко,
близко...
И бледное лицо... и
прядь
Волос, спадающая
низко...
О, не впервые странных
встреч
Я испытал немую
жуткость!
Но этих нервных рук и
плеч
Почти пугающая
чуткость...
В движеньях гордой
головы
Прямые признаки
досады...
(Так на людей из-за
ограды
Угрюмо взглядывают
львы).
А там, под круглой
лампой, там
Уже замолкла сегидилья,
И злость, и ревность,
что не к Вам
Идет влюбленный
Эскамильо,
Не Вы возьметесь за
тесьму,
Чтобы убавить свет
ненужный
И не блеснет уж ряд
жемчужный
Зубов – несчастному
тому...
О, не глядеть, молчать –
нет мочи,
Сказать – не надо и
нельзя...
И Вы уже (звездой средь
ночи),
Скользящей поступью
скользя,
Идете – в поступи
истома,
И песня Ваших нежных
плеч
Уже до ужаса знакома,
И сердцу суждено беречь,
Как память об иной
отчизне, –
Ваш образ, дорогой
навек...
А там: Уйдем, уйдем от жизни,
Уйдем от этой грустной жизни!
Кричит погибший
человек...
И март наносит мокрый
снег.
25 марта 1914
* * *
Вербы – это весенняя
таль,
И чего-то нам светлого
жаль,
Значит – теплится где-то
свеча,
И молитва моя горяча,
И целую тебя я в плеча.
Этот колос ячменный –
поля,
И заливистый крик
журавля,
Это значит – мне ждать у
плетня
До заката горячего дня.
Значит – ты вспоминаешь
меня.
Розы – страшен мне цвет
этих роз,
Это – рыжая ночь твоих
кос?
Это – музыка тайных
измен?
Это – сердце в плену у
Кармен?
30 марта 1914
* * *
Ты, как отзвук забытого
гимна
В моей черной и дикой
судьбе.
О, Кармен, мне печально
и дивно,
Что приснился мне сон о
тебе.
Вешний трепет, и лепет,
и шелест,
Непробудные дикие сны,
И твоя одичалая прелесть
–
Как гитара, как бубен
весны!
И проходишь ты в думах и
грезах,
Как царица блаженных
времен,
С головой, утопающей в
розах,
Погруженная в сказочный
сон.
Спишь, змеею склубясь
прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь
во сне
Даль морскую и берег
счастливый,
И мечту, недоступную
мне.
Видишь день беззакатный
и жгучий
И любимый, родимый свой
край,
Синий, синий, певучий,
певучий,
Неподвижно-блаженный,
как рай.
В том раю тишина
бездыханна,
Только в куще сплетенных
ветвей
Дивный голос твой,
низкий и странный,
Славит бурю цыганских
страстей.
28 марта 1914
* * *
О, да, любовь вольна, как птица,
Да, все равно, – я твой!
Да, все равно мне будет
сниться
Твой стан, твой огневой!
Да, в хищной силе рук
прекрасных,
В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей
напрасных,
Моих ночей, Кармен!
Я буду петь тебя, я небу
Твой голос передам!
Как иерей, свершу я
требу
За твой огонь – звездам!
Ты встанешь бурною
волною
В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
Кармен, твоих духов...
И в тихий час ночной,
как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми
зубами
Твой неотступный лик.
Да, я томлюсь надеждой
сладкой,
Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь,
украдкой
Помыслишь обо мне...
За бурей жизни, за
тревогой,
За грустью всех измен, –
Пусть эта мысль
предстанет строгой,
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!
28 марта 1914
* * *
Нет, никогда моей, и ты
ничьей не будешь.
Так вот что так влекло
сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней
пустых, чье бремя не избудешь,
Вот почему я – твой
поклонник и поэт!
Здесь – страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную –
постичь ее нет сил.
Там – дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя
гармонией светил.
Вот – мой восторг, мой
страх в тот вечер в темном зале!
Вот, бедная, зачем
тревожусь за тебя!
Вот чьи глаза меня так
странно провожали,
Еще не угадав, не
зная... не любя!
Сама себе закон –
летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не
ведая орбит,
И этот мир тебе – лишь
красный облак дыма,
Где что-то жжет, поет,
тревожит и горит!
И в зареве его – твоя
безумна младость...
Все – музыка и свет:
нет счастья, нет измен...
Мелодией одной звучат
печаль и радость...
Но я люблю тебя: я сам
такой, Кармен.
31 марта 1914