Fecit indignatio versum.
Juven. Sat. 1, 79.
Посвящается
памяти
моей покойной сестры
Ангелины Александровны Блок
* * *
О, я хочу безумно жить:
Все сущее – увековечить,
Безличное –
вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
Пусть душит жизни сон
тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом
сне, –
Быть может, юноша
веселый
В грядущем скажет обо
мне:
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
5 февраля 1914
* * *
Я ухо приложил к земле.
Я муки криком не нарушу.
Ты слишком хриплым
стоном душу
Бессмертную томишь во
мгле!
Эй, встань и загорись и
жги!
Эй, подними свой верный
молот,
Чтоб молнией живой
расколот
Был мрак, где не видать
ни зги!
Ты роешься, подземный
крот!
Я слышу трудный, хриплый
голос...
Не медли. Помни: слабый
колос
Под их секирой упадет...
Как зерна, злую землю
рой
И выходи на свет. И
ведай:
За их случайною победой
Роится сумрак гробовой.
Лелей, пои, таи ту новь,
Пройдет весна – над этой
новью,
Вспоенная твоею кровью,
Созреет новая любовь.
3 июня 1907
* * *
Тропами тайными,
ночными,
При свете траурной зари,
Придут замученные ими,
Над ними встанут упыри.
Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют еще живые
Их слишком сытые тела.
Их корабли в пучине
водной
Не сыщут ржавых якорей,
И не успеть дочесть
отходной
Тебе, пузатый иерей!
Довольных сытое обличье,
Сокройся в темные гроба!
Так нам велит времен величье
И розоперстая судьба!
Гроба, наполненные
гнилью,
Свободный, сбрось с
могучих плеч!
Все, все – да станет
легкой пылью
Под солнцем, не уставшим
жечь!
3 июня 1907
* * *
В голодной и больной
неволе
И день не в день, и год
не в год.
Когда же всколосится
поле,
Вздохнет униженный
народ?
Что лето, шелестят во
мраке,
То выпрямляясь, то
клонясь
Всю ночь, под тайным
ветром, злаки:
Пора цветенья началась.
Народ – венец земного
цвета,
Краса и радость всем
цветам:
Не миновать Господня
лета
Благоприятного – и нам.
15 февраля 1909
* * *
Не спят, не помнят, не
торгуют.
Над черным городом, как
стон,
Стоит, терзая ночь
глухую,
Торжественный пасхальный
звон.
Над человеческим
созданьем,
Которое он в землю вбил,
Над смрадом, смертью и
страданьем
Трезвонят до потери
сил...
Над мировою чепухою;
Над всем, чему нельзя
помочь;
Звонят над шубкой
меховою,
В которой ты была в ту
ночь.
30 марта 1909
Ревель
* * *
О, как смеялись вы над
нами,
Как ненавидели вы нас
За то, что тихими
стихами
Мы громко обличали вас!
Но мы – все те же. Мы,
поэты,
За вас, о вас тоскуем
вновь,
Храня священную любовь,
Твердя старинные
обеты...
И так же прост наш тихий
храм,
Мы на стенах читаем
сроки...
Так смейтесь и не верьте
нам,
И не читайте наши строки
О том, что под землей
струи
Поют, о том, что бродят
светы...
Но помни Тютчева заветы:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои...
Январь 1911
* * *
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство
сети,
И в сердце – первая
любовь
Жива – к единственной на
свете.
Тебя, Офелию мою,
Увел далеко жизни холод,
И гибну, принц, в родном
краю
Клинком отравленным
заколот.
6 февраля 1914
* * *
Так. Буря этих лет
прошла.
Мужик поплелся бороздою,
Сырой и черной. Надо
мною
Опять звенят весны
крыла...
И страшно, и легко, и
больно;
Опять весна мне шепчет: встань...
И я целую богомольно
Ее невидимую ткань...
И сердце бьется слишком
скоро,
И слишком молодеет
кровь,
Когда за тучкой
легкоперой
Сквозит мне первая
любовь...
Забудь, забудь о страшном мире,
Взмахни крылом, лети туда...
Нет, не один я был на
пире!
Нет, не забуду никогда!
14 февраля 1909
* * *
Да. Так диктует
вдохновенье:
Моя свободная мечта
Все льнет туда, где униженье,
Где грязь, и мрак, и
нищета.
Туда, туда, смиренней,
ниже, –
Оттуда зримей мир
иной...
Ты видел ли детей в Париже,
Иль нищих на мосту зимой?
На непроглядный ужас
жизни
Открой скорей, открой
глаза,
Пока великая гроза
Все не смела в твоей
отчизне, –
Дай гневу правому
созреть,
Приготовляй к работе
руки...
Не можешь – дай тоске и
скуке
В тебе копиться и
гореть...
Но только – лживой жизни
этой
Румяна жирные сотри,
Как боязливый крот, от
света
Заройся в землю – там
замри,
Всю жизнь жестоко
ненавидя
И презирая этот свет,
Пускай грядущего не
видя, –
Дням настоящим молвив: нет!
Сентябрь 1911 – 7 февраля 1914
* * *
Когда мы встретились с
тобой,
Я был больной, с душою
ржавой.
Сестра, сужденная
судьбой,
Весь мир казался мне
Варшавой!
Я помню: днем я был
«поэт»,
А ночью (призрак жизни
вольной!)
Над черной Вислой –
черный бред...
Как скучно, холодно и
больно!
Когда б из памяти моей
Я вычеркнуть имел бы
право
Сырой притон тоски твоей
И скуки, мрачная
Варшава!
Лишь ты, сестра,
твердила мне
Своей волнующей тревогой
О том, что мир – жилище
Бога,
О холоде и об огне.
1910 – 6 февраля 1914
* * *
Земное сердце стынет
вновь,
Но стужу я встречаю
грудью.
Храню я к людям на
безлюдьи
Неразделенную любовь.
Но за любовью – зреет
гнев,
Растет презренье и
желанье
Читать в глазах мужей и
дев
Печать забвенья, иль
избранья.
Пускай зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Нет! Лучше сгинуть в
стуже лютой!
Уюта – нет. Покоя – нет.
1911 – 6 февраля 1814
* * *
В огне и холоде тревог –
Так жизнь пройдет. Запомним
оба,
Что встретиться судил
нам Бог
В час искупительный – у
гроба.
Я верю: новый век
взойдет
Средь всех несчастных
поколений.
Недаром славит каждый
род
Смертельно оскорбленный
гений.
И все, как он,
оскорблены
В своих сердцах, в своих
певучих.
И всем – священный меч
войны
Сверкает в неизбежных
тучах.
Пусть день далек – у нас
все те ж
Заветы юношам и девам:
Презренье созревает
гневом,
А зрелость гнева – есть
мятеж.
Разыгрывайте жизнь, как
фант.
Сердца поэтов чутко
внемлют,
В их беспокойстве – воли
дремлют;
Так точно – черный
бриллиант
Спит сном неведомым и
странным,
В очарованья
бездыханном,
Среди глубоких недр, –
пока
В горах не запоет кирка.
1910 – 6 февраля 1914