В тусклых днях унылой прозы...
Вся дрожа, я стою на
подъезде
Перед дверью, куда я
вошла накануне,
И в печальные строфы слагаются
буквы созвездий.
О туманные ночи в
палящем июне!
Там, вот там, на
закрытой террасе,
Надо мной наклонялись зажженные
очи,
Дорогие черты,
искаженные в страстной гримасе.
О туманные ночи!
туманные ночи!
Вот и тайна земных
наслаждений...
Но такой ли ее я ждала
накануне!
Я дрожу от стыда – я
смеюсь! Вы солгали мне, тени!
Вы солгали, туманные
ночи в июне!
12-13 августа 1895
Три женщины, грязные,
пьяные,
Обнявшись, идут и
шатаются.
Дрожат колокольни
туманные,
Кресты у церквей наклоняются.
Заслышавши речи
бессвязные,
На хриплые песни
похожие,
Смеются извозчики
праздные,
Сторонятся грубо
прохожие.
Идут они, грязные,
пьяные,
Поют свои песни,
ругаются...
И горестно церкви
туманные
Пред ними крестами
склоняются.
27 сентября 1895
Серебро, огни и блестки,
–
Целый мир из серебра!
В жемчугах горят
березки,
Черно-голые вчера.
Это – область чьей-то
грезы,
Это – призраки и сны!
Все предметы старой
прозы
Волшебством озарены.
Экипажи, пешеходы,
На лазури белый дым,
Жизнь людей и жизнь
природы
Полны новым и святым.
Воплощение мечтаний,
Жизни с грезою игра,
Этот мир очарований,
Этот мир из серебра!
21 января 1805
В этот светлый вечер
мая,
В этот час весенних
грез,
Матерь Бога пресвятая,
Дай ответ на мой вопрос.
Там теперь сгустились
тени,
Там поднялся аромат,
Там он ждет в тоске
сомнений,
Смотрит в темень наугад.
Поцелуи, ласки, речи
И сквозь слезы сладкий
смех...
Неужели эти встречи –
Только сети, только
грех?
В тусклых днях унылой
прозы,
Нежеланного труда,
Час свиданья видят
грезы,
Светит дальняя звезда.
Неужели искру рая
Погасить и встретить
ночь?
Матерь Бога пресвятая,
Ты сумеешь мне помочь!
Ты услышишь,
Матерь-Дева,
Горький девичий вопрос
И ответишь мне без гнева
В этот час весенних
грез.
6 декабря 1895
Нет мне в молитве
отрады,
Боже мой, как я грешна!
Даже с мерцаньем лампады
Борется светом луна.
Даже и в девичьей
спальне
Помнится дремлющий сад,
А из киотов печальней
Лики святые глядят.
Боже, зачем искушенье
Ты в красоте создаешь!
В лунном немом освещеньи
Был он так дивно хорош.
Тихо склонялися клены,
С неба скользнула звезда...
Здесь перед светом иконы
Вся я дрожу от стыда.
Сжалься, отец
правосудный,
Дай утешенье в тоске...
В лунных лучах
изумрудный
Луг опускался к реке.
Шли мы дорожкой... и
словно
Я отвечала «люблю»...
Боже мой, как я
греховна,
Чем я свой грех искуплю!
21 апреля 1894
В сияющем изысканном
вертепе,
Под музыку, сулившую
канкан,
Я задремал, поникнув на
диван,
И вдруг себя увидел в
черном склепе.
Вокруг стоял мучительный
туман, –
В окно неслось
благоуханье степи.
Я встать хотел, –
мешала боль от ран,
И на ногах задребезжали
цепи.
И что-то вдруг так ясно
стало мне,
Что горько я заплакал в
полусне,
Что плакал я, смущенно
просыпаясь.
Опять звенит приманчиво рояль,
Мой странный сон
бледнеет, расплываясь,
Но мне еще – кого-то –
смутно – жаль...
1 февраля 1835
Весь город в серебряном
блеске
От бледно-серебряных
крыш, –
А там, на ее занавеске,
Повисла Летучая Мышь.
Мерцает неслышно
лампада,
Белеет открытая грудь...
Все небо мне шепчет: «Не
надо»,
Но Мышь повторяет:
«Забудь!»
Покорен губительной
власти,
Близ окон брожу,
опьянен.
Дрожат мои руки от
страсти,
В ушах моих шум веретен.
Весь город в серебряном
блеске
От бледно-серебряных
крыш,
А там у нее – к
занавеске
Приникла Летучая Мышь.
Вот губы сложились в
заклятье...
О девы! довольно вам
прясть!
Все шумы исчезнут в
объятьи,
В твоем поцелуе, о
страсть!
Лицом на седой
подоконник,
На камень холодный упав,
Я вновь – твой поэт и
поклонник,
Царица позорных забав!
Весь город в серебряном
блеске
От бледно-серебряных
крыш,
А там – у нее, с
занавески, –
Хохочет Летучая Мышь!
27 сентября 1895
Дремлет Москва, словно
самка спящего страуса,
Грязные крылья по темной
почве раскинуты.
Кругло-тяжелые веки
безжизненно сдвинуты,
Тянется шея –
беззвучная, черная Яуза.
Чуешь себя в африканской
пустыне на роздыхе.
Чу! что за шум? не летят
ли арабские всадники?
Нет! качая грузными
крыльями в воздухе,
То приближаются хищные
птицы – стервятники.
Падали запах знаком
крылатым разбойникам,
Грозен голос гудящего с
неба возмездия.
Встанешь, глядишь... а
они все кружат над покойником,
В небе ж тропическом
ярко сверкают созвездия.
20 июня 1895
Луна в облаках – далека,
хороша.
Челнок неподвижен в
кустах камыша.
Дробятся лучи в
неспокойной реке.
Задумчиво кто-то сидит в
челноке.
Сияет венец вкруг
холодной луны.
Чьим стоном нарушен
покой тишины?
В таинственных далях,
как утром, светло.
Чу! кто-то рыдает...
упало весло...
22-23 октября 1895
Чтоб меня не увидел
никто,
На прогулках я прячусь,
как трус,
Приподняв воротник у
пальто
И на брови надвинув
картуз.
Я встречаю нагие тела,
Посинелые в рыхлом
снегу,
Я минуты убийств стерегу
И смеюсь беспощадно с
угла.
Я спускаюсь к реке. Под
мостом
Выбираю угрюмый сугроб.
И могилу копаю я в нем,
И ложусь в
приготовленный гроб.
Загорается дом... и
другой...
Вот весь город пылает в
огне...
Но любуюсь на блеск
дорогой
Только я – в ледяной
тишине.
А потом, отряхнувши
пальто,
Принадвинув картуз на
глаза,
Я бегу в неживые леса...
И не гонится сзади
никто!
17 января 1895
Медленно всходит луна,
Пурпур бледнеющих губ.
Милая, ты у окна –
Тиной опутанный труп.
Милая, о, наклонись...
Пурпур бледнеющих губ.
Клятвы возносятся ввысь...
Тиной опутанный труп.
Если б прижать мне к
губам
Пурпур бледнеющих губ!
Звезды ли падают к нам?
Тиной опутанный труп.
Плачут кругом... но о
чем?
Пурпур бледнеющих губ,
А на песке огневом
Тиной опутанный труп.
Верен был клятве своей
Пурпур бледнеющих губ...
Что ж! уносите скорей
Тиной опутанный труп!
16 августа 1895