ЯРОСТНЫЕ
ПТИЦЫ
Яростные птицы с
огненными перьями
Пронеслись над белыми
райскими преддверьями,
Огненные отблески
вспыхнули на мраморе,
И умчались странницы, улетели
за море.
Но на чистом мраморе, на
пороге девственном,
Что-то все алелося
блеском неестественным,
И в вратах под сводами,
вечными, алмазными,
Упивались ангелы тайными
соблазнами.
Январь 1901
Ф. Сологубу
В ярком венке из пурпурного
мака,
Смутно ресницы к земле
опустив,
Женщина вышла из
тусклого мрака…
Облик лица ее грубо
красив.
Серьги по золоту блещут
рубином,
Шею оплел ей кровавый
коралл,
Веет от губ ее чем-то
звериным,
Тишью пещер и
пустынностью скал.
Черные волосы, с
сумраком слиты,
Пали на белую матовость
плеч;
Выпуклы, подняты, вечно
не сыты,
Груди дрожат от желания
встреч.
Руки протянуты (так,
беспокоясь,
Ищет слепая далекой
стены),
Бедра опутал ей тигровый
пояс…
Тише! приветствуй
восторг тишины!
Чу! загремели чуть
слышно запястья,
Губы скривились в
мучительный знак.
Снова, о снова, истомы и
счастья!
Пусть осыпается
пурпурный мак.
Март 1901
Максимилиану Шику
(нем.).
Лишь закрою глаза, как
мне видится берег
Полноводной реки, тени синей
волны.
Дремлет небо одной из
Полдневных Америк,
Чуть дрожа на качелях
речной глубины.
Веет ветер какого-то
лучшего века,
Веет юность свободной и
гордой земли.
Мчатся легкие серны,
друзья человека,
Песня вольных охотников
молкнет вдали.
Обнаженные юноши, девы и
дети
Выбегают на отмель
веселой толпой
И бросаются в воду, при
радостном свете,
Словно горсти жемчужин,
блестя за водой.
Длится время, качаются
зыби заката,
Здесь и там задымился и
светит костер.
Дева спутника игр
обнимает, как брата…
О, как сладки во мгле
поцелуи сестер!
Да, я знаю те земли и
знаю то время,
Их свободно и быстро в
мечтах узнаю…
И часами смотрю на
блаженное племя,
И как путник-прохожий я
с ними в раю!
6 мая 1903
Как город призрачный в
пустыне,
У края бездн возник мой
сон.
Не молкнет молний отсвет
синий,
Над кручей ясен
небосклон.
И пышен город,
озаренный:
Чертоги, башни, купола,
И водоемы, и колонны…
Но ждет в бездонной
бездне мгла.
И вот уже, как звон
надгробный,
Сквозь веки слышится
рассвет,
Вот стены – призракам подобны,
И вот на башнях – шпилей
нет…
Когда же явь мне в очи
глянет,
Я буду сброшен с тех
высот,
Весь город тусклой тенью
станет
И, рухнув, в пропасть
соскользнет.
И алчно примет пасть
пучины
За храмом храм, за домом
дом…
И вот – лишь две иль три
руины
Вещают смутно о былом.
22 августа 1903
Лед и уголь, вы –
могильны!
Что-то было и прошло,
Черный уголь, тусклый,
пыльный,
Лед, блестящий как
стекло!
Что вы, красные уроды,
Дым прорезавши, горды?
Удвояет лик природы
Гладь затихнувшей воды!
Пусть все отжило,
застыло,
Зыби нет, лучам конец:
Лед – над водною
могилой,
Уголь – без надежд
мертвец!
Он под новой вспышкой
жара
Лишь кровавится, как
бес,
Но свободной тенью пара
Лед восходит до небес.
Август 1901
Белый день, прозрачно-белый,
Золотой, как кружева…
Сосен пламенное тело,
Зноем пьяная трава.
Пробегающие тучи,
Но не смеющие пасть…
Где-то в сердце, с силой
жгучей,
Затаившаяся страсть.
Не гляди так, не зови
так,
Ласк ненужных не желай.
Пусть пылающий напиток
Перельется через край.
Ближе вечер… Солнце
клонит
Возрастающую тень…
Пусть же в памяти
потонет
Золотой и белый день.
1902
Верея
Облака опять поставили
Паруса свои.
В зыбь небес свой бег
направили
Белые ладьи.
Тихо, плавно, без усилия
В даль без берегов
Вышла дружная флотилия
Сказочных пловцов.
И, пленяясь теми
сферами,
Смотрим мы с полей,
Как скользят рядами
серыми
Кили кораблей.
Но и нас ведь должен с
палубы
Видеть кто-нибудь,
Чье желанье сознавало бы
Этот вольный путь!
21 августа 1903
Маленькая девочка
На песке, на лесенке
Камешки бросала.
Дети пели песенки,
Их семья играла.
Маленькая девочка
Камешки бросала.
Бросит вверх – смеется,
Хлопает в ладошки…
Девочкам поется.
Где-то там в окошке
Пели, пели гаммы.
Маленькая девочка
Камешки бросала,
Маленькая девочка
Наконец устала,
На песке, на лесенке
Прилегла близ мамы.
Дети пели песенки;
В домике налево
Изучали гаммы…
Я слагал напевы.
30 мая 1902
Венеция
Девочка далекая,
Спи, мечта моя!
Песня одинокая
Над тобой – как я.
Песня колыбельная,
Сложенная мной,
Странно-нераздельная
С чуткой тишиной.
Это отзвук тающий
Прежних, страстных слов,
Отзвук умирающий
В тихой бездне снов.
Словно речь бессвязная –
Память лучших дней…
А была алмазная
Радуга огней!
Дремлешь ты под пение
В колыбели тьмы…
Будь хоть на мгновение
Счастлива, как мы!
И в минуту жгучую
От любви мертва,
Вспомни ночь певучую,
Тихие слова!
Спи, моя далекая,
В храме бытия,
Песня одинокая –
Вся любовь моя!
1903
Иоанне Б.
Тихи дни и годы – годы в
терему,
Словно льются воды
медленно во тьму.
День неслышно тает,
гаснет без следа…
Тусклый свет роняет
пестрая слюда;
За окошком главы – малый
край небес,
По простенкам травы –
непостижный лес.
С темной образницы
кроткий свет лампад…
Те же, те же лица, что и
день назад!
Та же все работа, песни
без души…
Льются дни без счета,
как вода в тиши…
Только в воскресенье
бегло видишь мир:
В церкви чтенье, пенье –
отдаленный клир,
Дома смех, салазки,
снежная гора,
Да под вечер пляски,
сказки гусляра.
Сны усталых сладки –
жжет лебяжий пух…
На ухо загадки кто-то
шепчет вслух,
Снится сине море, снится
царский сын,
Знаешь страсть и горе,
хоть на час один!
Утро. С образницы
кроткий свет на всех.
Тихо, как в гробнице. За
окошком – снег.
Январь 1901
1
– О чем же ты
тоскуешь, витязь,
Один на башенной стене?
– Убийством и
борьбой насытясь,
Еще я счастлив не
вполне.
Меня гнетут мои
кольчуги,
Хочу изведать тайны сна.
Уйдите прочь, друзья и
слуги,
Меня утешит тишина.
2
– Зачем же, слуги,
вы таитесь
В проходах темных, в
тишине?
– Наш господин, наш
славный витязь,
Давно покоится во сне.
Мы ждем, что дверь –
вдруг распахнется,
Он крикнет зовом боевым
И вновь к победам
понесется,
А мы тогда – за ним! за
ним!
3
– Меня ты слышишь
ли, мой витязь?
Довольно спать!
восстань! восстань!
– Мечтой и тишиной
насытясь,
Я перешел земную грань.
Давно мои белеют кости,
Их червь покинул
гробовой,
Все слуги дремлют на
погосте,
И только тени пред
тобой!
1902
Камни, камни! о вас
сожаленье!
Вы по земле мне родные!
В жилах моих роковое
биенье,
Та же, все та же стихия.
Века вы питались кровью
заката,
Жертвенной, девственной
кровью,
Вас море ласкало, как
старшего брата,
Грызло, кусало с
любовью.
Люди, из вас воздвигали
мы храмы,
Из вас мы слагали дворцы
и жилища,
Вами мы крыли могильные
ямы,
Вы с нами – в жизни и на
кладбище!
Камни, камни, о вас
сожаленье!
В день, когда ангелов к
солнцу подымутся трубы,
Вы ли пребудете вне
воскресенья,
Как хаос косный и
грубый?
Нет, вы недаром родня
изумрудам,
Аметистам, рубинам,
сапфирам,
Жизненный трепет пройдет
по встревоженным грудам,
И камней восторженный
гимн, как сияние, встанет над миром.
1903
Великое презрение и к
людям и к себе
Растет в душе
властительно, царит в моей судьбе.
Любил бы, да не в силах
я, не ищешь и не ждешь,
И все мечты как
призраки, и все желанья – ложь.
Откроет ли нам истина
свое лицо иль нет,
Я буду ль жить по имени
во глуби долгих лет,
И ты, о ком я думаю, ты
любишь ли меня,
И мне скитаться долго
ли, иль не дожить и дня,
Мне все равно, мне все
равно, слежу игру теней.
Я долго жизнь
рассматривал, я присмотрелся к ней.
Как лист, в поток
уроненный, я отдаюсь судьбе,
И лишь растет презрение
и к людям и к себе.
29 октября 1900
На волны набегают волны,
Растет прилив, отлив
растет,
Но, не скудея, вечно
полны
Вместилища свободных
вод.
На годы набегают годы,
Не молкнет ровный стук
минут,
И дни и годы, словно
воды,
В просторы вечности
текут.
Дыша то радостью, то
грустью,
И я мгновеньям отдаюсь,
И, как река стремится к
устью,
К безбрежной дали я
стремлюсь.
Промчится жизни
быстротечность,
За днями дни, за годом
год,
И утлый челн мой примет
вечность
В неизмеримость черных
вод.
1903