К. Д.
БАЛЬМОНТУ
Вечно вольный, вечно
юный,
Ты как ветер, как волна,
Речь твоя поет, как
струны,
Входит в души, как
весна.
Веет ветер быстролетный,
И кругом дрожат цветы,
Он ласкает, безотчетный,
Все вокруг – таков и ты!
Ты как звезды – близок
небу.
Да, ты – избранный,
поэт!
Дара высшего не требуй!
Дара высшего и нет.
«Высшим знаком ты
отмечен»,
Чти свою святыню сам,
Будь покорен, будь
беспечен,
Будь подобен облакам.
Все равно, куда их
двинет
Ветер, веющий кругом.
Пусть туман как град
застынет,
Пусть обрушится дождем,
И над полем, и над
бездной
Облака зарей горят.
Будь же тучкой
бесполезной,
Как она, лови закат!
Не ищи, где жаждет поле,
На раздумья снов не
трать.
Нам забота. Ты на воле!
На тебе ее печать!
Может: наши сны глубоки,
Голос наш – векам завет,
Как и ты, мы одиноки,
Мы – пророки… Ты – поэт!
Ты не наш – ты только Божий.
Мы весь год – ты краткий
май!
Будь – единый,
непохожий,
Нашей силы не желай.
Ты сильней нас! Будь
поэтом,
Верь мгновенью и мечте.
Стой, своим овеян
светом,
Где-то там, на высоте.
Тщетны дерзкие усилья,
Нам к тебе не досягнуть!
Ты же, вдруг раскинув
крылья,
В небесах направишь
путь.
1902
Нет, мой лучший брат, не
прав ты:
Я тебя не разлюблю!
Мы плывем, как
аргонавты,
Душу вверив кораблю.
Все мы в деле: у
кормила,
Там, где парус, где
весло.
Пыль пучины окропила
Наше влажное чело.
Но и в диком крике
фурий,
Взором молний озарен,
Заклинатель духов бури,
Ты поешь нам, Арион!
Если нас к земному лону
Донести дано судьбе,
Первый гимн наш –
Аполлону,
А второй наш гимн –
тебе!
Если ж зыбкий гроб в
пучине
Присудили парки нам,
Мы подземной Прозерпине
И таинственным богам
Предадим с молитвой
душу, –
А тебя из мглы пучин
Тихо вынесет на сушу
На спине своей –
дельфин.
3 августа 1903
Мир тебе, Марк, мой
евангелист (лат.).
(Надпись па книге, которую держит в лапах
лев Святого Марка)
Кем открыт в куске
металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века – державный
гнев?
«Мир тебе, о Марк,
глашатай
Вечной истины моей».
И на книгу лев крылатый
Наступил, как страж
морей.
Полузверь и полуптица!
Охраняема тобой,
Пять веков морей царица
Насмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуны
Встали белые дворцы,
Пели кисти, пели струны,
Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько
славных,
Провожая в море день,
Созерцали крыл державных
Возрастающую тень.
И в святые дни Беллини
Ты над жизнью мировой
Так же горд стоял, как
ныне
Над развенчанной
страной.
Я – неведомый прохожий
В суете других бродяг;
Пред дворцом, где жили
дожи,
Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с канала
Тасса медленный напев;
Но, открыт в куске
металла,
Ты хранишь державный
гнев.
Над толпами, над веками,
Равен миру и судьбе,
Лев с раскрытыми крылами
На торжественном столбе.
9/22 июня 1902
Венеция
Почему под солнцем юга
в ярких красках и цветах,
В формах
выпукло-прекрасных представал пред взором прах?
Здесь – пришлец я, но
когда-то здесь душа моя жила.
Это понял я, припомнив
гондол черные тела.
Это понял, повторяя Юга
полные слова,
Это понял, лишь увидел
моего святого Льва!
От условий повседневных
жизнь свою освободив,
Человек здесь стал
прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в
лагуне, сделал дожем рыбака,
И к Венеции безвестной
поползли, дрожа, века.
И доныне неизменно все
хранит здесь явный след
Прежней дерзости и
мощи, над которой смерти нет.
1902
Венеция
Блажен, кто
пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный,
мощный, смелый, величавый,
В начале
поприща торжеств и славы,
Исполненный
несокрушенных сил!
В. Кюхельбекер
И ты счастлив, нам
скорбь – тебе веселье,
Не в будничных тисках ты
изнемог,
Здесь на земле ты
справил новоселье,
И празднично еще горит
чертог.
Ты жаждал знать. С
испугом и любовью
Пытливым взором ты за
грань проник, –
Но эти сны не преданы
злословью,
Из тайн не сделано
тяжелых книг.
Ты просиял и ты ушел,
мгновенный,
Из кубка нового один
испив.
И что предвидел ты, во
всей вселенной
Не повторит никто… Да,
ты счастлив.
Лишь, может быть,
свободные стихии
Прочли и отразили те
мечты.
Они и ты – вы были как
родные,
И вот вы близки
вновь, – они и ты!
Ты между них в раздольи
одиноком,
Где тихий прах твой
сладко погребен.
Как хорошо тебе в лесу
далеком,
Где ветер и березы, вяз
и клен!
3 октября 1901
Я многим верил до
исступленности,
С такою надеждой, с
такою любовью!
И мне был сладок мой бред
влюбленности,
Огнем сожженный, залитый
кровью.
Как глухо в безднах, где
одиночество,
Где замер сумрак
молочно-сизый…
Но снова голос! зовут
пророчества!
На мутных высях чернеют
ризы!
«Брат, что ты видишь?» –
Как отзвук молота,
Как смех внемирный, мне отклик
слышен:
«В сиянии небо – вино и
золото! –
Как ярки дали! как вечер
пышен!»
Отдавшись снова, спешу
на кручи я
По острым камням, меж их
изломов.
Мне режут руки цветы
колючие,
Я слышу хохот подземных
гномов.
Но в сердце – с жаждой
решенье строгое,
Горит надежда лучом
усталым.
Я много верил, я проклял
многое
И мстил неверным в свой
час кинжалом.
1903
Они Ее видят! они Ее
слышат!
С невестой жених в
озаренном дворце!
Светильники тихое пламя
колышат,
И отсветы радостно
блещут в венце.
А я безнадежно бреду за
оградой
И слушаю говор за
длинной стеной.
Голодное море
безумствовать радо,
Кидаясь на камни, внизу,
подо мной.
За окнами свет,
непонятный и желтый,
Но в небе напрасно ищу я
звезду…
Дойдя до ворот, на
железные болты
Горячим лицом приникаю –
и жду.
Там, там, за дверьми –
ликование свадьбы,
В дворце озаренном с
невестой жених!
Железные болты сломать
бы, сорвать бы!..
Но пальцы бессильны, и
голос мой тих.
1903
Осенний ветер
выл над урной одинокой.
Ю. Б.
Нам должно жить! Лучом и
светлой пылью,
Волной и бездной должно
опьянеть,
И все круги пройти – от
торжества к бессилью,
Устать прекрасно, –
но не умереть!
Нам вверены загадочные
сказки,
Каменья, ожерелья и
слова,
Чтоб мир не стал глухим,
чтоб не померкли краски,
Чтоб тайна веяла, жива.
Блудящий огонек –
надежда всей вселенной –
Нам окружил венцами
волоса,
И если мы умрем, то он –
нетленный –
Из жизни отлетит, к
планетам, в небеса.
Тяжелая плита над нашей
мертвой грудью
Задвинет навсегда все
вещие пути,
И ветер будет петь
унылый гимн безлюдью…
Нам умереть нельзя! нет,
мы должны идти!
Октябрь 1901
Неколебимой истине
Не верю я давно,
И все моря, все пристани
Люблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавала
Свободная ладья,
И Господа и Дьявола
Хочу прославить я.
Когда же в белом саване
Усну, пускай во сне
Все бездны и все гавани
Чредою снятся мне.
Декабрь 1901
Застольная речь
Мы здесь собрались
дружным кругом,
Когда весна шумит над
Югом
И тихо голубеет твердь,
Во дни Христова
воскресенья,
Когда по храмам слышно
пенье
О победившем смертью
смерть!
Бессильно тают глыбы
снега,
Река разламывает лед,
Чтоб к морю полететь с
разбега,
В себе качая небосвод.
А по полям цветет, поет
Подснежников святая
нега.
Нас не страшат земные
зимы,
Мы веснам верим в смене
лег!
Не так ли, косностью
томимы,
О смерть! мы верим в
твой обет!
Наш путь далек, мы
пилигримы,
Но вдалеке нам светит
свет.
Да! этот мир как призрак
канет,
Смерть наши узы
разорвет.
И новый день нам в душу
глянет!
Пусть он нас снова
отуманит
И пусть измучит, пусть
обманет,
Но только был бы зов –
вперед!
2 апреля 1901
Да, пробил последний,
двенадцатый час!
Так звучно, так грозно.
Часы мировые окликнули
нас.
О, если б не поздно!
Зарницами синими полночь
полна,
Бушуют стихии,
Кровавым лучом озарилась
луна
На Айа-Софии.
Стоим мы теперь на
распутьи веков,
Где выбор дороги,
И в грозную полночь
окликнул нас зов,
И властный и строгий.
Кто в час совершений в
дремоте поник, –
Судьбе не угоден.
И мимо пройдет, отвративши
свой лик,
Посланник Господен.
О, есть еще время!
Стучат и стучат
Часы мировые.
В таинственных молниях
виден Царьград
И Айа-София.
1 августа 1903