ЛЮБЛЮ ОДНО
Люблю одно: бродить без
цели
По шумным улицам, один;
Люблю часы святых
безделий,
Часы раздумий и картин.
Я с изумленьем, вечно
новым,
Весной встречаю синеву,
И в вечер пьян огнем
багровым,
И ночью сумраком живу.
Смотрю в лицо идущих
мимо,
В их тайны властно
увлечен,
То полон грустью
нелюдимой,
То богомолен, то
влюблен.
Под вольный грохот
экипажей
Мечтать и думать я
привык,
В теснине стен я весь на
страже;
Да уловлю Господень лик!
12 октября 1900
Я знаю этот свет,
неумолимо четкий,
И слишком резкий стук
пролетки в тишине,
Пред окнами контор
железные решетки,
Пустынность улицы, не
дышащей во сне.
Ночь канула в года,
свободно и безумно.
Еще горят огни всех
вдохновенных сил;
Но свежий утренник мне
веет в грудь бесшумно,
Недвижные дома – как
тысячи могил.
Там люди-трупы спят,
вдвоем и одиноко,
То навзничь, рот открыв,
то ниц – на животе,
Но небо надо мной
глубоко и высоко,
И даль торжественна в
открытой наготе!
Два равных мира есть,
две равные стихии:
Мир дня и ночи мир,
безумства и ума,
Но тяжки грани их – часы
полуночные,
Когда не властен свет и
расточилась тьма.
С последним чаяньем,
свою мечту ночную
Душа стремится влить в
пустые формы дня,
Но тщетно я борюсь, и
тщетно я колдую:
Ты, день, могучий враг,
вновь покоришь меня!
1902
– Каменщик,
каменщик в фартуке белом,
Что ты там строишь?
кому?
– Эй, не мешай нам,
мы заняты делом,
Строим мы, строим
тюрьму.
– Каменщик,
каменщик с верной лопатой,
Кто же в ней будет
рыдать?
– Верно, не ты и не
твой брат, богатый.
Незачем вам воровать.
– Каменщик,
каменщик, долгие ночи
Кто ж проведет в ней без
сна?
– Может быть, сын
мой, такой же рабочий.
Тем наша доля полна.
– Каменщик,
каменщик, вспомнит, пожалуй,
Тех он, кто нес кирпичи!
– Эй, берегись! под
лесами не балуй…
Знаем все сами, молчи!
16 июля 1901
В бочке обмерзлой вода
колыхается,
Жалко дрожит деревянный
черпак;
Мальчик-вожатый из сил
выбивается,
Бочку на горку не втащит
никак.
Зимняя улица шумно
взволнована,
Сани летят, пешеходы
идут,
Только обмерзлая бочка
прикована:
Выем случайный и
скользок и крут.
Ангел сверкает блестящим
воскрылием,
Ангел в лучистом венце
над челом,
Взял за веревку и легким
усилием
Бочку вкатил на тяжелый
подъем.
Крестится мальчик, глядит
неуверенно,
Вот покатил свои санки
вперед.
Город шумит неизменно,
размеренно,
Сани летят и проходит
народ.
Ноябрь 1901
С конки сошла она шагом
богини
(Лилия белая, взросшая в
тине!).
Долго смотрел я на
правильность линий
Молодого лица.
Сумрак холодный лежал
без конца,
Небеса были звездны и
сини.
Она подняла накидку на
плечи.
Я оскорбить не осмелился
встречи.
Были не нужны и тягостны
речи
Здесь на земле!
Контур ее затерялся во
мгле.
Горели кругом
погребальные свечи.
Да! я провидел тебя в
багрянице,
В золотой диадеме…
Надменной царицей
Ты справляла триумф в
покоренной столице.
Чу! крики бесчисленных
уст!
Нет, тротуар озаренный
безмолвен и пуст,
Лишь фонари убегают
вперед вереницей.
5 мая 1901
Она прошла и опьянила
Томящим сумраком духов
И быстрым взором
оттенила
Возможность невозможных
снов.
Сквозь уличный железный
грохот
И пьян от синего огня,
Я вдруг заслышал жадный
хохот,
И змеи оплели меня.
В моих глазах еще синела
Небес вечерних полумгла,
Но теплота чужого тела
Меня объяла и прожгла.
И в ужасе борьбы
упорной,
Меж клятв, молений и
угроз,
Я был опутан влагой
черной
Ее распущенных волос.
4 октября 1900
С высокой башни
колокольной
Призывный заменяя звон,
Часы поют над жизнью
дольной,
Следя движение времен.
Но днем в бреду
многоголосном
Не слышен звонкий их
напев,
Над гулким грохотом
колесным,
Над криком рынка, смехом
дев.
Когда ж устанет день, и
ляжет
Ночная тень во всех
углах,
И шуму замолчать
прикажет,
И переменит жизнь в
огнях,
Мы все, покорствуя
невольно,
В пространном царстве
вещих снов,
С высокой башни
колокольной
Внимаем голосу часов.
Густеют и редеют тени.
А торжествующая медь
Зовет и нас в чреде
мгновений
Мелькнуть, побыть и
умереть.
28 июня 1902
Люблю согласное стремленье
К столбу летящих
лошадей,
Их равномерное храпенье
И трепет вытянутых шей.
Когда вначале свежи
силы,
Под шум о землю бьющих
ног,
Люблю задержанной кобылы
Уверенный упругий скок.
Люблю я пестрые камзолы,
В случайный сбитые
букет,
И финиш, ярый и тяжелый,
Где миг колеблет «да» и
«нет».
Когда счастливец на
прямую
Выходит, всех опередив,
Я с ним победу
торжествую,
Его понятен мне порыв!
Быть первым, вольно
одиноким!
И видеть, что близка
мета,
И слышать отзвуком
далеким
Удары ног и щелк хлыста!
23 сентября 1902
Зловещее и
смутное есть что-то…
К. Фофанов
Во всех углах жилья, в
проходах, за дверьми
Стоят чудовища, незримые
людьми:
Болезни, ужасы и думы
тех, кто прежде
Жил в этих комнатах и
верил здесь надежде.
И все мы, с первых дней
вступая в старый дом,
Под их влиянием
таинственным живем.
Их образ – как у птиц.
Как глупые пингвины,
Они стоят во мгле, к
стене притиснув спины
И чинно крылышки прижав
к своим бокам;
Как грифы серые,
нахохлясь, по углам,
За печкой, за бюро сидят
неясной грудой;
Как совы, на шкапах
таятся, и оттуда
Глядят незрячими глазами
целый день.
При свете дня их нет,
они – пустая тень,
И только вечером, когда
уносят свечи
И где-то вдалеке шумят
за чаем речи, –
В потемках, в комнатах,
безмолвных с давних пор,
Они выходят все из мрака
и из нор,
Гуляют и шумят за мигом
миг смелее,
Почти что на виду
вытягивают шеи,
Пугают мальчика,
боящегося мглы,
И, лишь внесут огонь,
скрываются в углы.
А после, полночью, в
квартире, тупо спящей,
Блуждают, властные,
какой-то ратью мстящей,
Мечтами давних лет
холодный сон томят
И в губы спящего вдыхают
мертвый яд.
1903
Хорошо нам, вольным
дымам,
Подыматься,
расстилаться,
Кочевать путем незримым,
В редком воздухе
теряться,
Проходя по длинным
трубам,
Возноситься выше, выше
И клубиться белым
клубом,
Наклоняясь к белым
крышам.
Дети пламени и праха,
Мы как пламя многолики,
Мы встречаем смерть без
страха,
В вольной области –
владыки!
Над толпой немых
строений,
Миром камней онемелых,
Мы – семья прозрачных
теней –
Дышим в девственных
пределах.
Воздух медленный и
жгучий –
Как опора наших крылий,
Сладко реять дружной
тучей
Без желаний, без усилий.
Даль морозная в тумане,
Бледен месяц в глуби
синей,
В смене легких очертаний
Мы кочуем по пустыне.
16 декабря 1900
Свистки паровозов в
предутренней мгле,
Дым над безжизненным
прудом.
Город все ближе:
обдуманным чудом
Здания встали в строй по
земле.
Привет – размеренным
грудам!
Проволок нити нежней и
нежней
На небе, светлеющем
нежно.
Вот обняли две вереницы огней,
Мой шаг по плитам
слышней.
Проститутка меня позвала
безнадежно.
Белая мгла в
предрассветный час!
(Она словно льется во
взгляды.)
Безумные грезы усталых
глаз!
Призраки утра! мы не
страшны для вас,
Вы пустынному часу так
рады.
Всходят, идут и плывут
существа,
Застилают заборы,
Глядят из подвалов,
покинувши норы,
Жадно смотрят за шторы,
И сквозь белое тело
видна синева.
Вот малютки – два
призрака – в ярком венке
Забавляются пылью,
Вот длинная серая шаль
на больном старике,
Вот женщина села на
камень в тоске,
Вот девушку к небу
влекут ее крылья.
Ходят, стоят,
преклоняются ниц
(Словно обычные люди!),
Реют рядами чудовищных
птиц,
Лепечут приветы и шепчут
угрозы, –
Пред утром бродячие
грезы!
О дым на безжизненном
пруде!
О демонов оклики! ваши
свистки, паровозы!
1901
Горящее лицо земля
В прохладной тени
окунула.
Пустеют знойные поля,
В столицах молкнет песня
гула.
Идет и торжествует мгла,
На лампы дует, гасит
свечи,
В постели к любящим
легла
И властно их смежила
речи.
Но пробуждается разврат.
В его блестящие приюты
Сквозь тьму, по улицам,
спешат
Скитальцы покупать
минуты.
Стрелой вонзаясь в
города,
Свистя в полях, гремя
над бездной,
Летят немолчно поезда
Вперед по полосе
железной.
Глядят несытые ряды
Фабричных окон в темный
холод,
Не тихнет резкий стон
руды,
Ему в ответ хохочет
молот.
И, спину яростно клоня,
Скрывают бешенство
проклятий
Среди железа и огня
Давно испытанные рати.
Сентябрь 1902
Твердят серебряные сени
О счастьи жизни для
мечты,
О сладком бытии растений
В убранстве зимней
красоты.
Но я не внемлю, не
приемлю
Их мерный шепот, белый
зов.
Люблю воскреснувшую
землю
И кровь растоптанных
цветов!
Нет, нет, не надо
мертвой неги
В лучах прельстительной
луны!
Вставайте, мощные
побеги,
На пире огненной весны!
Я буду сам как стебель
явлен,
Омою в зное венчик свой
И лягу, сломан и
раздавлен,
До первой вьюги
снеговой!
23 ноября 1902
Все реже я и все
бесстрастней
Смотрю на прелести
земли,
Как в детстве нежившие
басни,
Красоты мира отошли.
Мне тяжела дневная
зелень
И слишком сини небеса,
Для слуха каждый звук
разделен,
Когда взволнуются леса.
Люблю я сумрачные
краски,
Громады стен в лучах
луны,
Меня приветствует
по-братски
Мир дорассветной тишины.
Дрожа, белеет сумрак
чуткий,
Гремящий город мертв на
час,
Спят мудрецы, спят
проститутки,
И в два ряда мне светит
газ.
Август 1901