ОЧАМ ТВОЕЙ ДУШИ
Очам твоей души –
молитвы и печали,
Моя болезнь, мой страх,
плач совести моей,
И все, что здесь в
конце, и все, что здесь в начале, –
Очам души твоей…
Очам души твоей –
сиренью упоенье
И литургия – гимн
жасминовым ночам;
Все – все, что дорого,
что будит вдохновенье, –
Души твоей очам!
Твоей души очам –
видений страшных клиры…
Казни меня! пытай!
замучай! задуши! –
Но ты должна принять!..
И плач, и хохот лиры –
Очам твоей души!..
1909. Июнь
Мыза Ивановка
Море любит солнце,
солнце любит море…
Волны заласкают ясное
светило
И, любя, утопят, как
мечту в амфоре;
А проснешься
утром, – солнце засветило!
Солнце оправдает, солнце
не осудит,
Любящее море вновь в
него поверит…
Это вечно было, это
вечно будет,
Только силы солнца море
не измерит!
1910. Август
Дорогому К. М. Фофанову
Весенний день горяч и
золот, –
Весь город солнцем
ослеплен!
Я снова – я: я снова
молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в
поле.
Я всех чужих зову на
«ты»…
Какой простор! какая
воля!
Какие песни и цветы!
Скорей бы – в бричке по
ухабам!
Скорей бы – в юные луга!
Смотреть в лицо румяным
бабам!
Как друга, целовать
врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети,
сирень!
Виновных нет: все люди
правы
В такой благословенный
день!
1911. Апрель
Ты – женщина,
и этим ты права.
Валерий Брюсов
Вся радость – в прошлом,
в таком далеком и безвозвратном,
А в настоящем –
благополучье и безнадежность.
Устало сердце и смутно
жаждет, в огне закатном,
Любви и страсти; – его
пленяет неосторожность…
Устало сердце от узких
рамок благополучья,
Оно в уныньи, оно в
оковах, оно в томленьи…
Отчаясь грезить, отчаясь
верить, в немом безлучьи,
Оно трепещет такою
скорбью, все в гипсе лени…
А жизнь чарует и
соблазняет, и переменой
Всего уклада семейных
будней влечет куда-то!
В смущеньи сердце: оно
боится своей изменой
Благополучье свое
нарушить в часы заката.
Ему подвластны и
верность другу, и материнство,
Оно боится оставить
близких, как жалких сирот…
Но одиноко его биенье, и
нет единства…
А жизнь проходит, и
склеп холодный, быть может, вырыт…
О, сердце! сердце! твое
спасенье – в твоем безумьи!
Гореть и биться пока ты
можешь, – гори и бейся!
Греши отважней! –
пусть добродетель – уделом мумий:
В грехе – забвенье! а
там – хоть пуля, а там – хоть рельсы!
Ведь ты любимо, больное
сердце! ведь ты любимо!
Люби ответно! люби
приветно! люби бездумно!
И будь спокойно: живи,
ты – право! сомненья, мимо!
Ликуй же, сердце: еще ты
юно! И бейся шумно!
1911
На северной форелевой
реке
Живете вы в березовом
коттэдже.
Как Богомать великого
Корреджи,
Вы благостны. В
сребристом парике
Стряхает пыль с рельефов
гобелена
Дворецкий ваш. Вы
грезите, Мадлена,
Со страусовым веером в
руке.
Ваш хрупкий сын
одиннадцати лет
Пьет молоко на мраморной
террасе;
Он в землянике нос себе
раскрасил;
Как пошло вам! Вы
кутаетесь в плэд
И, с отвращеньем, хмуря
чернобровье,
Раздражена, теряя
хладнокровье,
Вдруг видите брильянтовый
браслет,
Как бракоцепь,
повиснувший на кисти
Своей руки: вам скоро…
много лет,
Вы замужем, вы мать… Вся
радость – в прошлом,
И будущее кажется вам
пошлым…
Чего же ждать? Но морфий
– или выстрел?..
Спасение – в безумьи!
Загорись,
Люби меня, дающего
былое,
Жена и мать! Коли себя
иглою,
Проснись любить! Смелее
в свой каприз!
Безгрешен грех – пожатие
руки
Тому, кто даст и
молодость, и негу…
Мои следы к тебе одной
по снегу
На берега форелевой
реки!
1911. Август
День алосиз.
Лимонолистный лес
Драприт стволы в
туманную тунику.
Я в глушь иду, под осени
berceuse,
Беру грибы и горькую
бруснику.
Кто мне сказал, что у
меня есть муж
И трижды овесененный
ребенок?..
Ведь это вздор! ведь это
просто чушь!
Ложусь в траву, теряя
пять гребенок…
Поет душа, под осени
berceuse,
Надежно ждет и
сладко-больно верит,
Что он придет, галантный
мой Эксцесс,
Меня возьмет и
девственно озверит.
И, утолив мой алчущий
инстинкт,
Вернет меня к моей
бесцельной яви,
Оставив мне незримый
гиацинт,
Святее верб и кризантэм
лукавей…
Иду, иду, под осени
berceuse,
Не находя нигде от грезы
места,
Мне хочется, чтоб
сгинул, чтоб исчез
Тот дом, где я –
замужняя невеста!..
1912. Февраль
__________
*Berceuse – колыбельная
песня (фр.).
О, милая, как я
печалюсь! о, милая, как я тоскую!
Мне хочется тебя
увидеть – печальную и голубую…
Мне хочется тебя
услышать, печальная и голубая,
Мне хочется тебя
коснуться, любимая и дорогая!
Я чувствую, как
угасаю, и близится мое молчанье;
Я чувствую, что скоро
– скоро окончится мое страданье…
Но, Господи! с какою
скорбью забуду я свое мученье!
Но, Господи! с какою
болью познаю я свое забвенье!
Мне кажется, гораздо
лучше надеяться, хоть безнадежно,
Чем мертвому, в немом
безгрезьи, покоиться бесстрастно-нежно…
О, призраки надежды –
странной – и сладостной, и страстно-больной,
О, светлые, не
покидайте мечтателя с душою знойной!
Не надо же тебя мне
видеть, любимая и дорогая…
Не надо же тебя мне
слышать, печальная и голубая…
Ах, встречею боюсь
рассеять желанное свое страданье,
Увидимся – оно
исчезнет: чудесное – лишь в ожиданьи…
Но все-таки свиданье
лучше, чем вечное к нему стремленье,
Но все-таки биенье
мига прекраснее веков забвенья!..
1911. Октябрь
Милый мой, иди на ловлю
Стерлядей, оставь соху…
Как наловишь, приготовлю
Переливную уху.
Утомился ты на
пашне, –
Чай, и сам развлечься
рад.
День сегодня – как
вчерашний,
Новый день – как день
назад.
Захвати с собою лесы,
Червяков и поплавки
И ступай за мыс на плесы
Замечтавшейся реки.
Разведи костер у борозд,
Где ковровые поля;
Пусть потрескивает
хворост,
Согревается земля…
А наловишь стерлядей ты
И противно-узких щук,
Поцелуй головку
флейты, –
И польется нежный звук.
Засмеясь, я брошу кровлю
И, волнуясь и спеша,
Прибегу к тебе на ловлю,
Так прерывисто дыша.
Ты покажешь мне добычу
(У меня ведь ты
хвастун!),
Скажешь мне: «Давно я
кличу!» –
И обнимешь, счастьем юн.
И пока, змеяся гибкой,
Стройной тальей у
костра,
Ужин лажу, – ты с
улыбкой
(А улыбка так остра!)
Привлечешь меня, сжигая,
Точно ветку – огонек,
И прошепчешь:
«Дорогая!» –
Весь – желанье, весь –
намек…
Май 1909
О,
моя дорогая! ведь теперь еще осень, ведь теперь еще осень…
А
увидеться с вами я мечтаю весною, бирюзовой весною…
Что
ответить мне сердцу, безутешному сердцу, если сердце вдруг спросит,
Если
сердце простонет: «Грезишь мраком зеленым? грезишь глушью лесною?»
До
весны мы в разлуке. Повидаться не можем. Повидаться нельзя нам.
Разве
только случайно. Разве только в театре. Разве только в концерте.
Да
и то бессловесно. Да и то беспоклонно. Но зато – осиянным
И
брильянтовым взором обменяться успеем… – как и словом в конверте…
Вы
всегда под охраной. Вы всегда под надзором. Вы всегда под опекой.
Это
все для ребенка… Это все для ребенка… Это все для ребенка…
Я
в вас вижу подругу. Я в вас женщину вижу. Вижу в вас человека.
И
мне дорог ваш крестик, как и ваша слезинка, как и ваша гребенка…
1911
Деревня, где
скучал Евгений,
Была
прелестный уголок.
А. Пушкин
Вы помните прелестный
уголок –
Осенний парк в цвету
янтарно-алом?
И мрамор урн,
поставленных бокалом
На перекрестке палевых
дорог?
Вы помните студеное
стекло
Зеленых струй форелевой
речонки?
Вы помните комичные
опенки
Под кедрами, склонившими
чело?
Вы помните над речкою
шалэ,
Как я назвал
трехкомнатную дачу,
Где плакал я от счастья,
и заплачу
Еще не раз о ласке и
тепле?
Вы помните… О да! забыть
нельзя
Того, что даже нечего и
помнить…
Мне хочется Вас грезами
исполнить
И попроситься робко к
Вам в друзья…
1911
Мыза Ивановка
– Все
по-старому… – сказала нежно. –
Все по-старому…
Но смотрел я в очи
безнадежно –
Все по-старому…
Улыбалась, мягко
целовала –
Все по-старому.
Но чего-то все
недоставало –
Все по-старому!
1909. Июль
Мыза Ивановка
Жду – не дождусь весны и
мая,
Цветов, улыбок и грозы,
Когда потянутся, хромая,
На дачу с мебелью возы!
У старой мельницы, под
горкой,
На светлой даче, за
столом,
Простясь с своей
столичной «норкой»
Вы просветлеете челом.
Как будет весело вам прыгать
То к чахлой лавке, то к
пруду,
Детей к обеду звонко
кликать,
Шептать кому-то: «Я
приду»…
И как забавно до обеда,
Когда так яростны лучи,
Позвать мечтателя-соседа
С собой на дальние
ключи…
1911
Тебя не зная – всюду,
всюду
Тебя искал я, сердцем
юн:
То плыл на голубую Суду,
То на нахмуренный
Квантун…
Мне много женских душ
дарило
Свою любовь, свою
печаль…
В них не найдя тебя,
ветрило
Я поднимал – и снова в
даль!
Так за второй
встречалась третья…
Но не было меж них тебя…
Я не отчаивался
встретить
Тебя, владычица моя!
Тогда, бесплотная
доныне,
Прияла ты земную плоть:
Весной, в полях, под
небом синим,
С тобой нас съединнл Господь.
Твой первый взгляд явил
мне чудо
(Он – незабвенный
амулет!):
И ты меня искала всюду,
Как я тебя, пятнадцать
лет!
Найти друг друга, вот –
отрада!
А жизнь вдвоем –
предтеча тьмы…
Нам больше ничего не
надо:
Лишь друг вне друга –
вместе мы!
1912
О, знаю я, когда ночная
тишь
Овеет дом, глубоко
усыпленный,
О, знаю я, как страстно
ты грустишь
Своей душой, жестоко
оскорбленной!..
И я, и я в разлуке
изнемог!
И я – в тоске! я гнусь
под тяжкой ношей.
Теперь я спрячу счастье
«под замок», –
Вернись ко мне: я
все-таки хороший…
А ты – как в бурю снасть
на корабле –
Трепещешь мной, но не
придешь ты снова:
В твоей любви нет ничего
земного, –
Такой любви не место на
земле!
1910. Ноябрь
Моя ты или нет? Не знаю…
не пойму…
Но ты со мной всегда,
сама того не зная.
Я завтра напишу угрюмцу
твоему,
Чтоб он тебя пустил ко
мне, моя родная!
Боюсь, он не поймет;
боюсь, осудит он;
Боюсь, тебя чернить он
станет подозреньем…
Приди ж ко мне сама! Ты
слышишь ли мой стон?
Ты веришь ли тоске и
поздним сожаленьям?
Иль нет – не приходи! и
не пиши в ответ!
Лишь будь со мной и
впредь, сама того не зная.
Так лучше… так больней…
Моя ты или нет?
Но я… я твой всегда,
всегда, моя родная!
1912
Простишь ли ты мои
упреки,
Мои обидные слова?
Любовью дышат эти
строки,
И снова ты во всем
права!
Мой лучший друг, моя
святая!
Не осуждай больных затей;
Ведь я рыдаю, не рыдая.
Я, человек не из
людей!..
Не от тоски, не для
забавы
Моя любовь полна огня:
Ты для меня дороже
славы!
Ты – все на свете для
меня!
Я соберу тебе фиалок
И буду плакать об одном:
Не покидай меня! –
я жалок
В своем величии больном…
1911
Дылицы
В вечерней комнате
сидели мы втроем.
Вы вспомнили безмолвно о
четвертом.
Пред первым, тем, кто
презирался чертом,
Четвертый встал с
насмешливым лицом…
Увидевший вскричал, а
двое вас –
Две женщины с девической
душою –
Зажгли огонь, пугаясь
бледнотою
Бессильного осмыслить
свой рассказ…
…Утрела комната. И не
было троих.
Все разбрелись по
направленьям разным.
Служанка Ваша, в
любопытстве праздном,
Сдувала пыль. И вдруг
раздался крик:
У письменного –
скрытного – стола
Увидела подгорничная в
страхе,
Что голова хозяина… на
плахе!
Все через миг распалось,
как вода.
…А заденела комната, с
письмом
От Вашего врага пришел
рассыльный.
И в том письме, с
отчаяньем бессильным
Молили Вас прийти в
презренный дом:
Ребенок умирал. Писала
мать.
И Вы, как мать, пошли на
голос муки,
Забыв, что ни искусству,
ни науке
Власть не дана у смерти
отнимать.
…Вы вечером страдали за
порыв,
И призраки Вам что-то
намекали…
А жизнь пред Вами в
траурном вуале
Стояла, руки скорбно
опустив.
И показав ряд
родственных гробов,
Смертельный враг
духовных одиночеств,
Грозила Вам мечом своих
пророчеств,
Любовь! ты – жизнь, как
жизнь – всегда любовь.
1911
Из лепестков цветущих
розово-белых яблонь
Чай подала на подносе
девочка весен восьми.
Шли на посев крестьяне.
Бегало солнце по граблям.
Псу указав на галку,
баба сказала: возьми!
Было кругом раздольно!
было повсюду майно!
Как золотела зелень!
воздух лазурно-крылат!
Бросилась я с
плотины, – как-то совсем случайно,
Будто была нагая, вниз
головой, в водопад!
И потеряв сознанье от
высоты паденья,
Я через миг очнулась и
забурлила на мыс…
Я утопляла солнце!
плавала целый день я!
А на росе, на ферме,
жадно пила я кумыс.
1912
Она читает зимой
Евангелье,
Она мечтает о вешнем ангеле.
Душой поэта и аполлонца
Все ожидает литавров
солнца!
Умом ребенок, душою
женщина,
Всегда капризна, всегда
изменчива,
Она тоскует о
предвесеньи,
О незабудках, о росной
сени…
И часто в ложе, на
пестрой опере,
Когда ей сердце мечты
отропили,
Она кусает платок,
бледнея, –
Дэмимонденка и
лесофея!..
1912
Нарцисс Сарона –
Соломон –
Любил Балькис, царицу
Юга.
Она была его супруга.
Был царь, как раб, в нее
влюблен.
В краю, где пальмы и
лимон,
Где грудь цветущая
упруга,
Нарцисс Сарона, Соломон,
Любил Балькис, царицу
Юга.
Она цвела, как анемон,
Под лаской царственного
друга.
Но часто плакал от
испуга,
Умом царицы ослеплен.
Великолепный Соломон…
1911
В мои мечты
неизреченные
Вплелась
вечерняя печаль.
Мирра Лохвицкая
Вчера читала я, –
Тургенев
Меня опять зачаровал.
Закатный запад был
сиренев
И, все в грядущем
обесценив,
Меня к былому призывал.
Шел тихий снег; вдали
долины
Снежели, точно полотно;
Глядели голые малины
В мое любимое окно.
Всегда все то же, все
одно…
Мне запечалилось. Я
вышла
В холодный омертвелый
сад, –
Он был от снега полосат.
Пошла к каретнику; на
дышло
Облокотилась, постояв
Минуты две; потом я в
сани
Присела мягко, крикнув
Сане
Свезти к реке меня. Твоя
В то время я была, мой
нежный,
Тобой дышала в этот миг!
А потому я напрямик,
Окружена природой
снежной,
К тебе стремилася в
мечте…
(Вы, эти, тут, –
далече те!..) –
Мои мечты… О, знаешь их
ты, –
Они неясны, как намек…
Их понимают только
пихты.
А человеку невдомек…
Но ты не думай: я не
буду
Былого трогать, –
где та кисть,
Чтоб передать мою
корысть
К минувшим дням? Кто
верит в Будду,
Тому не нужен Магомет.
Как миру страшен хвост
комет,
Так мне – столица: ведь
концерты
Тебя от поля отвлекли.
И уж давно твои конверты
Я не вскрываю… Заколи!
Замучь меня!
повесь! – но дай мне
Хотя два слова о себе.
Как в алфавите «а» и
«б»,
Так мы с тобою в нашей
тайне.
Я так люблю свои поля,
Свои игольчатые рощи.
Что может быть милей и
проще
Усадьбы нашей? Жизнь
паля,
Как хворост, в шелковых
салонах,
Я так измучилась, я так
Истосковалась… За
«пятак»
Я не купила б опаленных
Столичных душ с их
пустотой,
Задрапированных мишурно.
А здесь-то, здесь-то!
Как лазурно
Сияет небо; простотой
Здесь веет воздух.
Посмотрел бы,
Как я похорошела тут!
Как розы алые, цветут
Мои ланиты, – это
вербы
Рождают розы на лице!..
Приди ко мне, забудь
столицу, –
Я быль даю за небылицу,
Начало чувствую в конце…
Не бойся скуки
деревенской,
Предай забвенью мишуру!
С твоей душой, душой
вселенской,
Не место там, – «не
ко двору»
Пришелся ты; ты только
вникни,
Приди ко мне, ко мне
приникни
И позабудься на груди,
Тобой трепещущей…
Приди!..
1910. Декабрь
Я сидел на балконе,
против заспанного парка,
И смотрел на ограду из
подстриженных ветвей.
Мимо шел поселянин в
рыжей шляпе из поярка.
Вдалеке заливался
невидимка-соловей.
Ночь баюкала вечер,
уложив его в деревья.
В парке девушки
пели, – без лица и без фигур.
Точно маки сплетали
новобрачной королеве,
Точно встретился с ними
коробейник-балагур…
Может быть, это хоры
позабывшихся монахинь?..
Может быть, это нимфы
обездоленных прудов?
Сколько мук нестерпимых,
целомудренных и ранних,
И щемящего смеха
опозоренных родов…
1911
Дылицы
Не может быть! вы лжете
мне, мечты!
Ты не сумел забыть меня
в разлуке…
Я вспомнила, когда в
приливе муки,
Ты письма сжечь хотел
мои… сжечь!.. ты!..
Я знаю, жгут бесценные
дары:
Жжет молния надменные
вершины,
Поэт – из перлов бурные
костры,
И фабрикант – дубравы
для машины;
Бесчувственные люди жгут
сердца,
Забывшие для них про все
на свете;
Разбойник жжет святилище
дворца,
Гордящегося пиршеством
столетий;
И гении сжигают мощь
свою
На алкоголе – символе
бессилья…
Но письма сжечь, –
где я тебе пою
Свою любовь! Где
распускаю крылья!
Их сжечь нельзя – как
вечной красоты!
Их сжечь нельзя – как
солнечного неба!
В них отзвуки Эдема и
Эреба…
Не может быть! Вы лжете
мне, мечты!
1909. Июнь
Мыза Ивановка
И ты шел с женщиной – не
отрекись. Я все заметила – не говори.
Блондинка. Хрупкая. Ее
костюм был черный. Английский. На голове –
Сквозная фетэрка. В
левкоях вся. И в померанцевых лучах зари.
Вы шли печальные. Как я.
Как я! Журчали ландыши в сырой траве.
Не испугалась я, –
я поняла: она мгновенье, а вечность – я.
И улыбнулась я под плач
цветов, такая светлая. Избыток сил
В душе почувствовав, я
скрылась вглубь. Весь вечер пела я. Была – дитя,
Да, ты шел с женщиной. И
только ей ты неумышленно взор ослезил.
1912. Май
Быть может оттого, что
ты не молода,
Но как-то
трогательно-больно моложава,
Быть может оттого я так
хочу всегда
С тобою вместе быть;
когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко
влекущие глаза
И бледное лицо
подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты – вся
нега, вся гроза,
Вся – молодость, вся –
страсть; и чувства без названья
Сжимают сердце мне
пленительной тоской,
И потерять тебя – боязнь
моя безмерна…
И ты, меня поняв, в
тревоге, головой
Прекрасною своей вдруг
поникаешь нервно, –
И вот другая ты: вся –
осень, вся покой…
1912. Июнь
Дылицы
В этих раскидистых
кленах мы наживемся все лето,
В этой сиреневой даче
мы разузорим уют!
Как упоенно юниться!
ждать от любви амулета!
Верить, что нам в
услажденье птицы и листья поют!
В этих раскидистых
кленах есть водопад вдохновенья.
Солнце взаимного
чувства, звезды истомы ночной…
Слушай, моя дорогая,
лирного сердца биенье,
Знай, что оно пожелало
не разлучаться с тобой!
Ты говоришь: я устала…
Ты умоляешь: «О, сжалься!
Ласки меня истомляют,
я от блаженства больна»…
Разве же это возможно,
если зеленые вальсы
В этих раскидистых
кленах бурно бравурит Весна?!.
1912. Июнь
Веймарн
Она идет тропинкой в
гору.
Закатный отблеск по лицу
И по венчальному кольцу
Скользит оранжево. Бел
ворот
Ее рубашечки сквозной.
Завороженная весной,
Она идет в лиловый
домик,
Задумавшийся над рекой.
Ее душа теперь в истоме,
В ее лице теперь покой.
Озябший чай и булки с
маслом
Ее встречают на столе.
И на лице ее угаслом
К опрозаиченной земле
Читаю нежное презренье,
Слегка лукавую печаль.
Она откидывает шаль
И обдает меня сиренью.
1912. Июнь
Веймарн
Акварель
Перу И. И. Ясинского посвящаю
Весенней яблони, в
нетающем снегу,
Без содрогания я видеть
не могу:
Горбатой девушкой –
прекрасной, но немой –
Трепещет дерево, туманя
гений мой…
Как будто в зеркало –
смотрясь в широкий плес,
Она старается смахнуть
росинки слез,
И ужасается, и стонет,
как арба,
Вняв отражению зловещего
горба.
Когда на озеро слетает
сон стальной,
Бываю с яблоней, как с
девушкой больной,
И, полный нежности и
ласковой тоски,
Благоуханные целую
лепестки.
Тогда доверчиво, не сдерживая
слез,
Она касается слегка моих
волос,
Потом берет меня в
ветвистое кольцо, –
И я целую ей цветущее
лицо.
1910
На реке форелевой, в
северной губернии,
В лодке сизым вечером,
уток не расстреливай:
Благостны осенние
отблески вечерние
В северной губернии, на
реке форелевой.
На реке форелевой в
трепетной осиновке
Хорошо мечтается над
крутыми веслами.
Вечереет холодно. Зябко
спят малиновки.
Скачет лодка скользкая
камышами рослыми.
На отложье берега лен
расцвел мимозами,
А форели шустрятся в
речке грациозами.
Август 1911
Я ночь не сплю, и
вереницей
Мелькают прожитые дни.
Теперь они,
Как небылицы.
В своих мечтах я вижу
Суду
И дом лиловый, как
сирень.
Осенний день
Я вижу всюду.
Когда так просто и
правдиво
Раскрыл я сердце, как
окно…
Как то давно!
Как то красиво!
Я не имею даже вести
О той, которой полон
май;
Как ни страдай, –
Не будем вместе.
Я к ней писал, но не
достоин
Узнать – счастлива ли
она.
Прошла весна,
Но я… спокоен.
О, я не требую ответа,
Ни сожаления, ни слез,
Царица грез
Елисавета!
Биеньем сердца молодого,
Стремленьем любящей души
Хочу тиши
Села родного.
Я на мечте, своей
гондоле,
Плыву на Суду в милый
дом,
Где мы вдвоем
Без нашей воли.
Меня не видишь ты,
царица,
Мечтаешь ты не обо мне…
В усталом сне
Твои ресницы.
1905
Январь, старик в
державном сане,
Садится в ветровые
сани, –
И устремляется олень,
Воздушней вальсовых
касаний
И упоительней, чем лень.
Его разбег направлен к
дебрям,
Где режет он дорогу
вепрям,
Где глухо бродит пегий
лось,
Где быть поэту довелось…
Чем выше кнут, –
тем бег проворней,
Тем бег резвее; все
узорней
Пушистых кружев серебро.
А сколько визга, сколько
скрипа!
То дуб повалится, то
липа –
Как обнаженное ребро.
Он любит, этот царь-гуляка,
С душой надменного
поляка,
Разгульно-дикую езду…
Пусть душу грех влечет к
продаже:
Всех разжигает
старец, – даже
Небес полярную звезду!
1910. Январь
Морозову-Гоголю
Снежеет дружно, снежеет
нежно,
Над ручейками хрусталит
хрупь.
Куда ни взглянешь –
повсюду снежно,
И сердце хочет в лесную
глубь.
Мне больно-больно… Мне
жалко-жалко…
Зачем мне больно? Чего
мне жаль?
Ах, я не знаю, ах, я –
фиалка,
Так тихо-тихо ушла я в
шаль.
О ты, чье сердце крылит
к раздолью,
Ты, триумфатор, ты, властелин!
Приди, любуйся моей
фиолью –
Моей печалью в снегах
долин.
О ты, чьи мысли всегда
крылаты,
Всегда победны, внемли,
о ты:
Возьми в ладони меня,
как в латы,
Моей фиолью святя
мечты!..
1911
В могиле
мрак, в объятьях рай,
Любовь – земли
услада!..
Ал. Будищев
Вдалеке от фабрик,
вдалеке от станций,
Не в лесу дремучем, но и
не в селе –
Старая плотина, на
плотине танцы,
В танцах поселяне, все
навеселе.
Покупают парни у
торговки дули,
Тыквенное семя, карие
рожки.
Тут бесполья свадьба,
там кого-то вздули,
Шепоты да взвизги, песни
да смешки.
Точно гул пчелиный –
гутор на полянке:
«Любишь ли, Акуля?..» –
«Дьявол, не замай!..»
И под звуки шустрой,
удалой тальянки
Пляшет на плотине сам
царевич Май.
Разошелся браво
пламенный красавец,
Зашумели липы, зацвела
сирень!
Ветерок целует в губы
всех красавиц,
Май пошел вприсядку в
шапке набекрень.
Но не видят люди
молодого Мая,
Чувствуя душою близость
удальца,
Весела деревня, смутно
понимая,
Что царевич бросит в
пляске два кольца.
Кто поднимет кольца –
жизнь тому забава!
Упоенье жизнью не для
медных лбов!
Слава Маю, слава! Слава
Маю, слава!
Да царят над миром
Солнце и Любовь!
1910
Кружевеет, розовеет
утром лес,
Паучок по паутинке вверх
полез.
Бриллиантится веселая
роса.
Что за воздух! что за
свет! что за краса!
Хорошо гулять утрами по
овсу,
Видеть птичку, лягушонка
и осу,
Слушать сонного
горлана-петуха,
Обменяться с дальним
эхом: «ха-ха-ха!»
Ах, люблю бесцельно
утром покричать,
Ах, люблю в березках
девку повстречать,
Повстречать и, опираясь
на плетень,
Гнать с лица ее
предутреннюю тень,
Пробудить ее
невыспавшийся сон,
Ей поведать, как в
мечтах я вознесен,
Обхватить ее трепещущую
грудь,
Растолкать ее для жизни
как-нибудь!
1910. Февраль
Зашалила, загуляла по
деревне молодуха.
Было в поле, да на
воле, было в день Святого духа.
Муж-то старый, муж-то
хмурый укатил в село под Тройцу.
Хватит хмелю на
неделю, – жди-пожди теперь пропойцу!
Это что же? разве гоже
от тоски сдыхать молодке?
Надо парня, пошикарней,
чтоб на зависть в околотке!
Зашалила, загуляла!
знай, лущит себе подсолнух!..
Ходят груди, точно
волны на морях, водою полных.
Разжигает, соблазняет
молодуха Ваньку-парня,
Шум и хохот по деревне,
будто бешеная псарня!..
Все старухи
взбеленились, расплевались, да – по хатам;
Старикам от них влетело
и метлою, и ухватом.
Всполошились молодухи,
всех мужей – мгновенно в избы!
А звонарь на колокольне
заорал: «Скорее вниз бы!»
Поспешил, да так
ретиво, что свалился с колокольни…
А молодка все гуляла,
ветра буйного раздольней!
1910
__________
*Chanson Russe –
русская песня (фр.).
Всеволоду Светланову
В парке плакала
девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки
переломлена лапочка, –
Я возьму птицу бедную
и в платочек укутаю»…
И отец призадумался,
потрясенный минутою,
И простил все грядущие
и капризы, и шалости
Милой, маленькой
дочери, зарыдавшей от жалости.
1910
Христос воскресе!
Христос воскресе!
Сон смерти – глуше, чем
спит скала…
Поют победу в огне
экспрессий,
Поют Бессмертье
колокола.
Светло целуйте уста друг
другу,
Последний нищий –
сегодня Крез…
Дорогу сердцу к святому
Югу! –
Христос воскресе!
Христос воскрес!
1910. Февраль
Я сердце свое
захотел обмануть,
А сердце меня
обмануло.
К. Фофанов
«Цветы любви и веры
разбросав,
Молю тебя, святитель
Иосаф:
Посей в душе благие
семена,
Дай веру мне в златые
времена!»
Так пред твоей иконой
всеблагой
Молился я и набожной
рукой
Не раз творил
интуитивный крест.
И слышал я, как вздрагивал
окрест.
Все, все, о чем тебя я
попросил,
Исполнил ты. Я жарко
оросил
Свои глаза и, к образу
припав,
Пою тебя, святитель
Иосаф!
1911
О, посмотри! как много
маргариток –
И там, и тут…
Они цветут; их много; их
избыток;
Они цветут.
Их лепестки трехгранные
– как крылья,
Как белый шелк…
Вы – лета мощь! Вы –
радость изобилья!
Вы – светлый полк!
Готовь, земля, цветам из
рос напиток,
Дай сок стеблю…
О, девушки! о, звезды
маргариток!
Я вас люблю…
1909. Июль
Мыза Ивановка
Она на пальчиках
привстала
И подарила губы мне,
Я целовал ее устало
В сырой осенней тишине.
И слезы капали беззвучно
В сырой осенней тишине.
Гас скучный день – и
было скучно,
Как все, что только не
во сне.
1909
Если прихоти
случайной
И мечтам
преграды нет, –
Розой
бледной, розой чайной
Воплоти меня,
поэт!
Мирра Лохвицкая
Над тихо дремлющим
прудом –
Где тишина необычайная,
Есть небольшой уютный
дом
И перед домом – роза
чайная.
Над нею веера
стрекоз –
Как опахала изумрудные;
Вокруг цветы струят
наркоз
И сны лелеют
непробудные.
В пруде любуется фасад
Своей отделкой
прихотливою;
И с ней кокетничает сад,
Любуясь розою стыдливою.
Но дни и ночи, ночи – дни –
Приливы грусти
необычные.
И шепчет роза: «Мы –
одни
С тобою, сад мой,
горемычные»…
А между тем, с огней
зари
И до забвения закатного,
В саду пигмеи, как цари,
Живут в мечте
невероятного.
Они хохочут и шумят,
Ловя так алчно
впечатления;
Под их ногами сад измят:
Бессмертье – часто
жертва тления!..
Что станет с розой, если
весть
О ней дойдет до них
случайная?..
И не успевшая расцвесть,
Спешит увянуть роза
чайная…
1909
Разум мой бесстрастен.
Сердце бьется четко.
Вспомнилось мне лето
давнее в лесу.
Только что узнал я: у
тебя чахотка, –
Вскоре гроб твой белый к
церкви понесу.
Вспомнилось мне лето:
мошки, незабудки,
Грозы и туманы, вечера в
луне.
Силы были сильны,
чувства были чутки;
Ты была со мною, ты была
при мне.
Может быть, томилась
вешнею ажурью,
Может быть, любила
чувственно и зло, –
Только вся дышала
знойною лазурью
Или омрачалась
девственно светло…
Часто мы лежали в
ландышах и в кашке,
Точно брат с сестрою,
телом к телу льня;
Часто приходила ты в
одной рубашке
Ночью в кабинет мой,
возжелав меня…
Но когда тянулся я к
тебе всем телом,
Чтоб в тебя, как в омут,
глубоко упасть,
Ты, с лицом от муки
страстной побледнелым,
Грубою издевкой
охлаждала страсть.
То лазорьно-нежно, то
кошмарно едко
Говорила броско о
каком-то «нем»;
Тщетно я терзался: кто
ты? амулетка,
Верная обету? лилия с
вином?..
Все я понял после.
Хорошо и кротко
На душе печальной.
Слушай-ка, дитя!
Твой удел – могила: у
тебя чахотка.
От тебя заразу я приму
шутя.
1912
Я чувствую, как падают
цветы
Черемухи и яблони
невинных…
Я чувствую, как шепчутся
в гостиных, –
О чем? О ком?.. Не знаю,
как и ты.
Я чувствую, как тают
облака
В весенний день на небе
бирюзовом,
Как кто-то слух чарует
полусловом…
И чей-то вздох… И чья-то
тень легка…
Я чувствую, как угасает
май,
Томит июнь и золотятся
жатвы…
Но нет надежд, но
бесполезны клятвы!
Прощай, любовь! Мечта
моя, прощай!
1911. Май
Наша встреча – Виктория
Регия:
Редко, редко в цвету…
До и после нее жизнь –
элегия
И надежда в мечту.
Ты придешь – изнываю от
неги я,
Трепещу на лету.
Наша встреча – Виктория
Регия:
Редко, редко в цвету…
1909
Ни доброго взгляда, ни
нежного слова –
Всего, что бесценно
пустынным мечтам…
А сердце… а сердце все
просит былого!
А солнце… а солнце –
надгробным крестам!
И все – невозможно! и
все – невозвратно!
Несбыточней бывшего нет
ничего…
И ты, вся святая
когда-то, развратна…
Развратна! – не
надо лица твоего!..
Спуститесь, как флеры,
туманы забвенья,
Спасите, укройте обломки
подков…
Бывают и годы короче
мгновенья,
Но есть и мгновенья
длиннее веков!
1909. Август
Мыза Ивановка
Злате
Ты ко мне не вернешься
даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки,
крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за
обедом – омары,
Ты теперь под защитой
вороного крыла…
Ты ко мне не вернешься:
на тебе теперь бархат;
Он скрывает бескрылье
утомленных плечей.
Ты ко мне не вернешься:
предсказатель на картах
Погасил за целковый
вспышки поздних лучей!..
Ты ко мне не вернешься,
даже… даже проститься,
Но над гробом обидно ты
намочишь платок…
Ты ко мне не вернешься в
тихом платье из ситца,
В платье
радостно-жалком, как грошовый цветок.
Как цветок… Помнишь розы
из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у
могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься:
грезы больше не маги, –
Я умру одиноким,
понимаешь ли ты?!
1910
(миньонет)
Пойте – пойте, бубенчики
ландышей,
Пойте – пойте вы
мне –
О весенней любви, тихо
канувшей,
О любовной весне;
О улыбке лазоревой
девичьей
И – о, боль – о луне…
Пойте – пойте, мои
королевичи,
Пойте – пойте вы мне!
1910
Любви возврата нет, и
мне как будто жаль
Бывалых радостей и дней
любви бывалых;
Мне не сияет взор очей
твоих усталых,
Не озаряет он
таинственную даль…
Любви возврата
нет, – и на душе печаль,
Как на снегах вокруг
осевших, полуталых.
– Тебе не возвратить
любви мгновений алых:
Любви возврата
нет, – прошелестел февраль.
И мириады звезд в
безводном океане
Мигали холодно в
бессчетном караване,
И оскорбителен был их
холодный свет:
В нем не было былых ни
ласки, ни участья…
И понял я, что нет мне
больше в жизни счастья,
Любви возврата
нет!..
1908
Гатчина
(сказка)
Прост и ласков, как
помыслы крошек,
У колонок веранды и тумб
Распускался душистый
горошек
На взлелеянной пажити
клумб.
И нечаянно или нарочно,
Но влюбился он в мрамор
немой,
Точно был очарован он,
точно
Одурачен любовью самой!
Но напрасно с зарей
розовел он,
Обвивая бесчувственный
стан:
Не для счастия камень
был сделан,
И любить не умел
истукан.
Наступали осенние стужи,
Угасал ароматный горох;
И смотрелся в зеркальные
лужи
Грубый мрамор,
закутанный в мох.
– Мох идет
мне, – подумал он важно:
Но зачем я цветами
обвит? –
Услыхал это вихрь и
отважно
Порешил изменить его
вид.
Взял он в свиту песчинки
с дорожек
И шутливо на старца
напал, –
И опал разноцветный горошек,
Алым снегом мечтаний
опал!..
1909
Бледнел померанцевый
запад,
В горах голубели туманы,
И гибко, и цепко
сплетались
В объятьях над вами
лианы.
Сквозь кружева листьев
ажурных
Всплывали дворцов
арабески,
Смеялись алмазы каскадов
Под их пробужденные
плески.
Вам слышался говор
природы,
Призывы мечтательных
веток,
И вы восхищалися пляской
Стрекоз, грациозных
кокеток.
Растенья дышали душисто
Вечерним своим ароматом,
И птицы, блаженствуя,
пели –
Как вы, восхищаясь
закатом.
Весь мир оживал при
закате
По странной какой-то
причуде…
И было так странно, так
дивно
Вам, жалкие темные люди!
И было вам все это
чуждо,
Но так упоительно ново,
Что вы поспешили…
проснуться,
Боясь пробужденья иного…
1908
И. Д.
У мельницы дряхлой, закутанной
в мох
Рукою веков престарелых,
Где с шумом плотины
сливается вздох
Осенних ракит
пожелтелых,
Где пенятся воды при
шуме колес,
Дробя изумрудные брызги,
Где стаи форелей в
задумчивый плес
Заходят под влажные
взвизги
Рокочущих, страстных
падучих валов,
Где дремлет поселок
пустынный, –
Свидетель пирушек былых
и балов, –
Дворец приютился
старинный.
Преданье в безлистную
книгу времен
Навек занесло свои
строки;
Но ясную доблесть
победных знамен
Смущают все чьи-то
упреки.
Нередко к часовне в
полуночный час
Бредут привиденья на
паперть
И стонут, в железные
двери стучась,
И лица их белы, как
скатерть.
К кому обращен их
столетний упрек
И что колыхает их тени?
А в залах пирует
надменный порок,
И плачут в подполье
ступени…
1909
Люблю октябрь, угрюмый
месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий
месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность:
лодка… хобот…
Серп… полумаска… леса
шпиц…
Но кто надтреснул лунный
обод?
Кто вор лучистых тонких
спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как
хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает
сталь.
Как бред земли больной,
туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных
блях.
И сколько смерти
безнадежья
В безлистном шелесте
страниц!
Душе не знать любви
безбрежья,
Не разрушать душе
границ!
Есть что-то хитрое в
усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной
спешке,
Когда он бродит, тьму
храбря.
Октябрь и Смерть – в
законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях – туман, как
саван пара,
В душе – обмершая мечта.
Скелетом черным
перелесец
Пускай пугает: страх
сожну.
Люблю октябрь,
предснежный месяц,
И Смерть, развратную
жену!..
1910. Октябрь
Предчувствие –
томительней кометы,
Непознанной, но видимой
везде.
Послушаем, что говорят
приметы
О тягостной, мучительной
звезде.
Что знаешь ты, ученый!
сам во тьме ты,
Как и народ, светлеющий
в нужде.
Не каждому дано светлеть
в нужде
И измерять святую глубь
кометы…
Бодрись, народ: ведь не
один во тьме ты, –
Мы все во тьме – повсюду
и везде.
Но вдохновенна мысль твоя
в звезде,
И у тебя есть верные
приметы.
Не верить ли в заветные
приметы,
Добытые забитыми в
нужде?
Кончина мира, скрытая в
звезде, –
Предназначенье тайное
кометы;
И ты, мужик, твердишь
везде, везде,
Что близок час… Так
предреши во тьме ты.
Как просветлел
божественно во тьме ты!
Пророчески-туманные
приметы;
Они – костры, но те
костры – везде…
Народный гений,
замкнутый в нужде,
Один сумел познать мечту
кометы
И рассказать о
мстительной звезде.
Я вижу смерть, грядущую
в звезде,
И, если зло затерянной во
тьме ты,
Пророк-поэт языческой
приметы,
Мне говоришь об ужасах
кометы,
Сливаюсь я с тобой и о
нужде
Хочу забыть: к чему?
ведь смерть везде!
Она грядет, она уже
везде!..
Крылю привет карающей
звезде –
Она несет конец земной
нужде…
Как десять солнц, сверкай,
звезда, во тьме ты,
Жизнь ослепи и оправдай
приметы
Чарующей забвением
кометы!
1910. Январь
(Вселенская поэма)
Земля любит Солнце за
то,
Что Солнце горит и
смеется.
А Солнце за то любит
Землю,
Что плачет и мерзнет
она.
Не сблизиться им
никогда,
Они и далеки, и близки;
Пока не остынет светило,
Живет и страдает Земля.
Хотя у них общего нет,
Не могут прожить друг
без друга:
Земля для того и живет
ведь,
Чтоб только на Солнце
смотреть.
Оно для нее – идеал,
Любимая, вечная греза;
А Солнце живет для того
лишь,
Чтоб Землю холодную
греть.
Они неизменны в любви,
И, если не видятся
долго,
Виною – нелепые тучи,
Которые их
разлучают, –
Разлука рождает тоску,
И Солнце томится и
страждет,
И жаждет скорее свиданья
С далекой, но милой
Землей.
Влюбленные видятся днем,
Встречаясь всегда на
рассвете;
Но к часу вечернему
Солнце
Улыбно уходит домой.
А если б оно не ушло
В урочное время – от
жара
Земля бы блаженно
зачахла,
И было б виновно оно.
А если б оно не ушло
Три дня и три долгие
ночи,
Земля бы сама запылала
И ярче, чем Солнце само!
Тогда бы погибла
любовь! –
Когда бы увидело Солнце,
Что больше Земля не
тоскует…
Пускай бы погибла
любовь!
Тогда бы погибла
мечта! –
Когда бы увидело Солнце
Веселой и радостной
Землю…
Пускай бы погибла мечта!
В своей всепобедной
любви
Светило готово на
жертву –
Отдать и сиянье, и пламя
Для блага, для счастья
Земли.
Не хочет, боится Земля
Сравняться с прекрасным
светилом:
Кому же тогда ей
молиться?
Кого же тогда ей любить?
Страданье – природы
закон…
Нет равной любви на
планете…
– Тебя я люблю за
бессилье,
Ты любишь за силу меня!
1911. Февраль
Не убивайте
голубей.
Мирра Лохвицкая
Целуйте искренней
уста –
Для вас раскрытые
бутоны,
Чтоб их не иссушили
стоны,
Чтоб не поблекла
красота!
С мечтой о благости Мадонны
Целуйте искренней уста!
Прощайте пламенней
врагов,
Вам причинивших горечь
муки,
Сковавших холодом
разлуки,
Топящих в зле без
берегов.
Дружней протягивайте
руки,
Прощайте пламенней
врагов!
Страдайте стойче и
святей,
Познав величие
страданья.
Да не смутят твои
рыданья
Покоя светлого детей!
Своим потомкам в
назиданье
Страдайте стойче и
святей!
Любите глубже и
верней –
Как любят вас, не
рассуждая,
Своим порывом побуждая
Гнать сонмы мертвенных
теней…
Бессмертен, кто любил,
страдая, –
Любите глубже и верней!
1909. Сентябрь
Проснулся хутор.
Весенний гутор
Ворвался в окна…
Пробуждены,
Запели – юны –
У лиры струны,
И распустилась сирень
весны.
Запахло сеном.
И с зимним пленом
Земля простилась… Но –
что за сны?!.
Согнулись грабли…
Сверкнули сабли
И надрубили сирень
весны!..
1908