УВЕРТЮРА
Колье принцессы –
аккорды лиры,
Венки созвучий и ленты
лье,
А мы эстеты, мы –
ювелиры,
Мы ювелиры таких колье.
Колье принцессы – небес
палаццо,
Насмешка, горечь,
любовь, грехи,
Гримаса боли в лице
паяца…
Колье принцессы – мои
стихи.
Колье принцессы, колье
принцессы…
Но кто принцесса, но кто
же та –
Кому все гимны, кому все
мессы?
Моя принцесса – моя
Мечта!
1910
(сексты)
Озвень, окольчивай,
опетливай,
Мечта, бродягу-менестреля!
Опять в Миррэлии
приветливой
Ловлю стремительных
форелей:
Наивный, юный и
кокетливый,
Пригубливаю щель
свирели.
Затихла мысль, и грезы
шустрятся,
Как воробьи, как травок
стебли.
Шалю, пою, глотаю
устрицы
И устаю от гибкой
гребли…
Смотрю, как одуванчик
пудрится,
И вот опять все глуше в
дебри.
В лесах безразумной
Миррэлии
Цветут лазоревые сливы,
И молнии, как
огнестрелие,
Дисгармонично-грохотливы,
И расцветают там, в
апрелие,
Гиганты – лавры и оливы.
В доспехах Полдня
Златогорлого
Брожу я часто по
цветочью,
И, как заплеснелое
олово,
Луна мне изумрудит
ночью;
В прелюде ж месяца
лилового
Душа влечется к
средоточью.
Заосенеет, затуманится,
Заворожится край
крылатый, –
Идет царица, точно
странница,
В сопровождении прелата,
Смотреть, как небо
океанится,
Как море сковывает латы.
Встоскует нежно и
встревоженно…
Вдруг засверкает, как
богиня,
И вдохновенно, и
восторженно
На все глядит светло и
сине:
Пылай, что льдисто
заморожено!
Смерть, умирай, навеки
сгиня!
1912
Веймарн
Я песнопевец-авиатор…
Моих разбегов льдяный
старт –
Где веет севера
штандарт,
А финиш мой – всегда
экватор.
Победен мой аэроплан,
Полет на нем
победоносен,
Смотри, оставшийся у
сосен,
Завидуй мне, похить мой
план!
Куда хочу – туда лечу!
Лечу – как над Байкалом
буря.
Лечу, с орлами
каламбуря, –
Их ударяя по плечу…
Меж изумленных звезд
новатор,
Лечу без планов и без
карт…
Я всемогущ, – я
авиатор!
И цель моя – небес
штандарт!
1910
Въезжает дамья кавалерия
Во двор дворца под алый
звон.
Выходит президент
Валерия
На беломраморный балкон.
С лицом немым, с душою
пахотной,
Кивая сдержанным полкам,
Передает накидок
бархатный
Предупредительным рукам.
Сойдя олилиенной
лестницей,
Она идет на правый
фланг,
Где перед нею, пред
известницей,
Уже безумится мустанг.
Под полонез Тома
блистательный
Она садится на коня,
Командой
строго-зажигательной
Все эскадроны съединя.
От адъютанта донесения
Приняв, зовет войска в
поход:
«Ах, наступают дни
весенние…
И надо же… найти исход…
С тех пор, как все мужчины
умерли,
Утеха женщины – война…
Мучительны весною
сумерки,
Когда призывишь – и
одна…
Но есть страна –
mesdames, доверие! –
Где жив один
оранг-утанг.
И он, – воскликнула
Валерия, –
Да будет наш! Вперед,
мустанг!»
И увядавшая Лавзония
Вновь заструила фимиам…
Так процветает Амазония,
Вся состоящая из дам.
1913. Май
Веймарн
Вы выбежали из зала на
ветровую веранду,
Нависшую живописно над
пропастью и над рекой.
Разнитив клубок
восторга, напомнили Ариадну,
Гирлянду нарциссов
белых искомкали смуглой рукой.
Вам так надоели люди,
но некуда было деться.
Хрипела и выла
пропасть. В реке утопал рыболов.
Из окон смеялся говор.
Оркестр играл интермеццо.
Лицо ваше стало бледным
и взор бирюзовый – лилов.
Как выстрел,
шарахнулись двери. Как крылья, метнулись фраки.
Картавила банда дэнди,
но Вам показалось – горилл.
Как загнанная лисица,
дрожа в озаренном мраке,
Кого-то Вы укусили и
бросились в бездну с перил!
1912
В духане играл оркестр
грузинов,
Он пел застольцам: «Алаверды!»
Из бутоньерки гвоздику
вынув,
Я захотел почерпнуть
воды.
Мне ветер помог раскрыть
окошко, –
В ночь воткнулась рама
ребром…
В мое лицо, как рыжая
кошка,
Кура профыркала о чем-то
злом…
Плюясь и взвизгнув,
схватила гвоздику
Ее усатая, бурая пасть…
Грузины играли и пели
дико…
– Какая девушка
обречена пасть?
1913. Июнь
Веймарн
Победой гордый, юнью
дерзкий,
С усладой славы в
голове,
Я вдохновенно сел в
курьерский,
Спеша в столицу на Неве.
Кончалась стрáстная
Страстнáя –
Вся в персиках и в
кизиле.
Дорога скалово-лесная
Извивно рельсилась в
тепле.
Я вспоминал
рукоплесканья,
Цветы в шампанском и в
устах,
И, полная златошампанья,
Душа звенела на крылах.
От Кутаиса до Тифлиса
Настанет день, когда в
тоннель
Как в некий передар Ивлиса
Вступает лунный Лионель.
Но только пройдено
предгорье,
И Лионель – уже Ифрит!
О, безбережное лазорье!
Душа парит! паря,
творит!
Подходит юная, чужая
Извечно-близкая в толпе;
Сердцам разрывом
угрожая,
Мы вовлекаемся в купэ…
Сродненные мильоннолетье
И незнакомые вчера,
Мы двое созидаем третье
Во славу моего пера.
О, с ликом мумии, с
устами
Изнежно-мертвыми!
газель!
Благослови меня мечтами,
Моя смертельная Гризель!
1913. Пасха
Петербург
Произошло крушение,
И поездов движение
Остановилось ровно на
восемнадцать часов.
Выскочив на площадку,
Спешно надев перчатку,
Выглянула в окошко: тьма
из людских голосов!
Росно манила травка.
Я улыбнулся мягко,
Спрыгнул легко на
рельсы, снес ее на полотно.
Не говоря ни слова,
Ласкова и лилова,
Девушка согласилась,
будто знакома давно…
С насыпи мы
сбежали, –
Девушка только в шали,
Я без пальто, без
шапки, – кочками и по пенькам.
Влагой пахнули липы,
Грунта плеснули
всхлипы,
Наши сердца вздрожали,
руки прильнули к рукам.
Благостью катастрофы
Блестко запел я
строфы,
Слыша биенье сердца,
чуждого сердца досель.
Чувства смешались в
чуде,
Затрепетали груди…
Опоцелуен звонко, лес
завертел карусель!
1913. Июнь
Веймарн
Н. М. К-ч
Вся в черном, вся – стерлядь,
вся – стрелка,
С холодным бескровным
лицом,
Врывалась ко мне ты,
безделка,
Мечтать о великом ничем…
Вверх ножками кресло
швыряла, –
Садилась на спинку и
пол,
Вся – призрак, вся –
сказка Дарьяла,
Вся – нежность и вся –
произвол.
Пыль стлалась по бархату
юбки,
Зло жемчуг грудил на
груди…
Мы в комнате были, как в
рубке,
Морей безбережных среди…
Когда же сердечный
припадок
Беззвучно тебя содрогал,
Я весь был во власти
догадок,
Что где-то корабль
утопал…
Но лишь приходила ты в
чувства,
К моим припадала ногам
И скорбно шептала: «Как
пусто,
Где сердце у
каждого, – там…»
1913. Июнь
Веймарн, мыза Пустомержа
Гризельде
Третий вечер приносит
почтальон конверты в трауре,
Третий вечер читаю
мутно-желтые листки.
Призрак-девушка пишет, обезумев
от тоски,
О безликом монахе,
появляющемся на море
И бросающем в волны
пальцы, точно лепестки…
Это как-то я помню: вы
когда-то с нею плавали…
Ландыш-девушка плачет
через три-четыре улицы
О пробужденном матерью
больном весеннем сне,
Что в вагонах экспресса
был милей и неясней
Ленокрылых туманок; и
голубкой ландыш гулится.
Третий вечер все никнет
и все плачет в окне –
Ах! – не зная, что
смертью так легко подкараулится…
1913. Апрель
Ты, куря папиросу с
гашишем,
Предложила попробовать
мне, –
О, отныне с тобою мы
дышим
Этим сном, этим мигом
извне.
Голубые душистые струйки
Нас в дурман навсегда
вовлекли:
Упоительных змеек
чешуйки
И бананы в лианах вдали.
Писки устрицы, пахнущей
морем,
Бирюзовая теплая влажь…
Олазорим, легко олазорим
Пароход, моноплан,
экипаж!
Все равно, что угодно,
но только,
Чтобы было движенье и
лет.
Может быть, оттого, что
ты полька,
Может быть, оттого, что
я лед.
Так одевьтесь все жены,
одевьтесь,
Как одевил порочность
Уайльд,
Как меня юно-древняя
Нефтис,
Раздробив саркофага
базальт!
1913. Май
Веймарн
Душа и разум – антиподы:
Она – восход, а он –
закат.
Весеньтесь пьяно-пенно,
воды!
Зальдись, осенний
водоскат!
Душа – цветник, а ум –
садовник.
Цветы в стакане – склеп
невест.
Мой палец (…белый
червь…) – любовник.
Зев ножниц – тривиальный
крест…
Цветы букета
инфернальны,
Цветы букета – не цветы…
Одно бесшумье гениально,
И мысль ничтожнее мечты!
1911
Валерию Брюсову
У побережья моря Черного
Шумит Балтийская волна,
Как символ
вечно-непокорного,
В лиловый север
влюблена.
На море штормно, и
гигантские
Оякорены в нем
суда, –
Но слышу шелесты
эстляндские,
Чья фьоль атласится
сюда.
И вот опять в душе
лазорие,
И вновь душа моя поет
Морей Альдонсу –
Черноморие –
И Сканду – Дульцинею
вод!
1913. Март
Одесса
Зинаиде Гиппиус
Сребреет у моря веранда,
Не в море тоня, а в
луне,
Плывет златоликая Сканда
В лазурной галере ко
мне.
Как парус – раскрытые
косы,
Сомнамбулен ликий опал.
Глаза изумрудят вопросы,
Ответ для которых
пропал…
Пропал, затерялся, как
эхо,
В лазори небес и волны…
И лунного, блеклого
смеха
Глаза у плывущей полны.
Плывет – проплывает
галера
Ко мне – не ко мне –
никуда.
Луна – золотое сомбреро,
А Сканда – луна и вода.
1913. Март
Одесса
Вам, горы юга, вам, горы
Крыма,
Привет мой северный!
В автомобиле –
неудержимо,
Самоуверенно!
Направо море; налево
скалы
Пустынно-меловы.
Везде провалы, везде
обвалы
Для сердца смелого.
Окольчит змейно дорога
глобус, –
И нет предельного!
От ската к вскату дрожит
автобус
Весь цвета тельного.
Пыль меловая на
ярко-красном –
Эмблема жалкого…
Шоффэр! а ну-ка
движеньем страстным
В волну качалковую!
1913. Март
Ялта
Меня стремит к
Бахчисараю
Заботливо автомобиль.
Ушедшее переживаю,
Тревожу выблекшую пыль.
Не крась улыбок охрой
плотской,
Ты,
Современность, – побледней:
Я бьюсь Мариею Потоцкой
И сонмом теней, близких
к ней.
Пока рассудные татары
Взирают на
автомобиль, –
В цвет абрикосов белочарый
И в желто-звездчатый
кизиль!
Вхожу во двор дворца
Гирея,
Мечтой и солнцем осиян,
Иду резною
галереей, –
И вот он, слезовый
фонтан…
Но ни Марию и ни Хана
Встречая, миновав гарем,
Воспевца
монумент-фонтана,
Я музыкой былого нем…
1913. Март
Симферополь
Всю ночь грызешь меня,
бессонница,
Кошмарен твой слюнявый
шип.
Я слышу: бешеная
конница –
Моих стремлений
прототип.
Бесстрастно слушает
иконница
Мой встон, мой
пересохший всхлип.
О, Голубая Оборонница,
Явись мне в пчелах между
лип.
Ужель душа твоя не
тронется? –
Я разум пред тобой
расшиб.
Уйти. Куда? Все – среды,
вторники…
Пойти на улицу? Одень
Себя, как пожелают
дворники
И проститутки, – в
ад их день!
Столица ночью – это – в
сорнике
Хам – Город в шапке
набекрень.
Презренны «вольные затворники»:
В их снах животных –
дребедень.
Поймете ль вы меня,
просторники? –
Моя бессонница – С и р е
н ь.
1912
(Приключение на Монмартре)
Посмотрев «Zаzа» в
театре,
Путешествующий франт
В ресторане на Монмартре
Пробегать стал прейскурант.
Симпатичный, лет под
тридцать,
Сразу видно, что поляк,
Он просил подать девицу
Земляничный корнильяк.
Посвистав «Тореадора»,
Он потребовал форель,
Посмотрел не без задора
Прямо в очи fille
d'hotel*.
Взгляд зарозовил
веснушки
На лице и на носу.
Франт сказал: «Я вам
тянушки,
Разрешите, принесу».
Не видал во всем Париже
Упоительней волос:
Что за цвет!
Златисто-рыжий!
О, когда бы довелось
Захлебнуться в этих
косах!..
Усмехнулась fille
d'hotel
И в глазах ее раскосых,
Блекло-томных, как пастэль,
Проскользнула тень
сарказма,
Губы стали, как желе,
И застыла в горле
спазма,
Как ядро в сыром жерле…
Понял франт: ни слова
больше,
Оплатил безмолвно счет.
– Этим жестом в
гордой Польше
Достигается почет…
1911
Дылицы
__________
*Fille d'hôtel - дочь
отеля (фр.).
Вы не бывали в чайном
домике
Напротив виллы адвоката?
И на бамбуковом ли
столике
Поила чаем вас Кин-Като?
Что вам она читала в
томике
Цветов восточного
заката?
Глазами, резвыми как
кролики,
На вас смотрела ли
Кин-Като?
В благоуханьи
карилопсиса
Вы с ней сидели ли
покато,
Следя, как от желанья
лопался
Костюм вуалевый
Кин-Като?
Скажите мне, какими
темами
Вы увлекли жену фрегата?
О, вероятно,
кризантэмами
Ваш торс украсила
Кин-Като!..
1911
Дылицы
Мисс по утрам
сопровождает лайка,
Предленчные прогулки
любит мисс
И говорит собачке: «Что
ж! полай-ка
На воробья, но вовремя
уймись…»
Забавно пес рондолит
острый хвостик,
С улыбкою смотря на
госпожу;
Они идут на грациозный
мостик,
Где их встречать
предложено пажу.
Попробуем пажа принять
за лорда
И прекратим на этом о
паже…
– Кто понял смысл
последнего аккорда,
Тот автору сочувствует
уже.
1910
В черной фетэрке с
чайной розою
Ты вальсируешь перед
зеркалом
Бирюзовою грациозою
И обласканной
резервэркою…
Не хочу считать лет по
метрике,
А на вид тебе – лет
четырнадцать…
С чайной розою в черной
фетэрке
Ты – бессмертница! ты –
всемирница!
И тираду я обличайную
Дам завистливых – пусть
их сердятся! –
Игнорирую… С розой
чайною
В черной фетэрке, ты –
бессмертница!
1912
Веймарн
Я – композитор: под шум
колес
Железнодорожных –
То Григ, то Верди, то
Берлиоз,
То песни острожных.
Я – композитор: ведь
этот шум
Метрично-колесный
Рождает много певучих
дум
В душе монстриозной.
Всегда в лазори, всегда
в мечтах
Слагаю молитвы.
Я – композитор: в моих
стихах
Чаруйные ритмы.
1912
Ст. Вруда, поезд
…Марсель Швоб
Перронета, Гильомета,
Иссабо и Жаннетон,
Вашей страстности комета
Продается за тестон.
Гильомета, Перронета,
Жаннетон и Иссабо
Вы для девочки-корнета
Принесли стихи Рембо.
Это верные приметы,
Что в крови повышен тон
Перронета, Гильомета,
Иссабо и Жаннетон.
Ах, теперь для кабинета
Надо ль спаржу и тюрбо,
Гильомета, Перронета,
Жаннетон и Иссабо?
1913. Август
Веймарн
Полней бокал наполни
И пей его до дна,
Под бичелучье молний,
Истомна и бледна!
Душа твоя, эоля,
Ажурит розофлер.
Гондола ты, Миньоля,
А я – твой гондольер.
Пускай вокруг все серо
От каркающих
стай, –
В объятьях эксцессера
Снегурово истай!
– О, в виноградной
капле –
Премудрость всех планет…
Направь на дирижабли
Кокетливый лорнет!
О, очи офиоля,
Благоговейно грезь…
Дурман везде, Миньоля,
Везде – и там, и здесь!
1911
То клубникой, то бананом
Пахнет крэмовый жасмин,
Пышно-приторным дурманом
Воссоздав оркестр румын.
Раковина окарины,
Пестротканное литье.
Устрицы и мандарины.
Вместо жизни –
пляс-житье.
Лоскощекие мещанки.
Груди – дыни, жабой
брошь.
Разговорные шарманки.
Имперьял идет за грош.
Бутафорскою туникой
Шансонетка, с гнусью
мин,
То бананом, то клубникой
Помавает, вся – жасмин.
1913. Июнь
Веймарн
И розы, и грезы, и грозы
– в бокалы!
Наполним бокалы – осушим
бокалы!
Звените, как струны, как
лунные струны,
С напитком ледяным,
бокалы!
Плещите, как моря седые
буруны,
Плещите нектаром,
бокалы!
Вскрутите восторгов
волшебные руны,
Со льдом раскаленным
бокалы!
И вспыхнут в крови
огневые Перуны,
Когда испарятся
бокалы!..
1910
(сонет)
Зое Ч.
Гитана! сбрось бравурное
сомбреро,
Налей в фиал
восторженный кларет…
Мы будем пить за знатных
кабальеро,
Пуская дым душистых
сигарет.
Мечта плывет, как легкая
галера,
Куда-то вдаль плывет,
куда – секрет!
Огня! огня! пусть
вспыхнет хабанера, –
Взнуздаем страсть и унесемся
в бред!..
Галоп мандол достигнет
аллегрэтто,
Заворожен желаньем
пируэта,
Зашелестят в потоке
вздохи пальм…
Вина! вина! Обрызгай им,
гитана,
Букеты грез… Тогда не
надо тальм, –
Тогда помпезней культ
нагого стана!..
1909
Синьоре Za
Вонзите штопор в
упругость пробки, –
И взоры женщин не будут
робки!..
Да, взоры женщин не
будут робки,
И к знойной страсти
завьются тропки.
Плесните в чаши янтарь
муската
И созерцайте цвета
заката…
Раскрасьте мысли в цвета
заката
И ждите, ждите любви
раската!..
Ловите женщин, теряйте
мысли…
Счет поцелуям – пойди,
исчисли!
И к поцелуям финал
причисли,
И будет счастье в
удобном смысле!..
1909
(сонет)
Au pays parfumé que soleil caresse…
Где ласков луч, в стране
благоуханной
Я знал под щедрым
куполом дерев,
Где все полно какой-то
негой странной,
Царицу гор, креолку,
дочь лесов.
Атлас лица и смуглый, и
горячий;
Горд очерк шеи: власть
она хранит;
Изящный бюст весь
вылеплен удачей;
В улыбке – зыбь; в
глазах ее – гранит.
О, к вам бы шел и
малахит Луары,
И Сэны гладь – как
изумруды прерий…
Украсьте замки, гнезда
суеверий,
В тени аллей будите Ваши
чары.
Сотките свет сонетов для
поэта, –
Ваш взгляд один важнее
глаз дуэта!..
1909
Мыза Ивановка
– Дайте, дайте
припомнить… Был на Вашей головке
Отороченный мехом
незабудковый капор…
А еще Вы сказали: «Ах,
какой же Вы ловкий:
Кабинет приготовлен, да,
конечно, и табор!..»
Заказали вы «пилку», как
назвали Вы стерлядь, –
И из капорцев соус и
рейнвейнского конус…
Я хочу ошедеврить, я
желаю оперлить
Все, что связано с
Вами, – даже, знаете, соус…
А иголки Шартреза? а
Шампанского кегли?
А стеклярус на окнах? а
цветы? а румыны?
Мы друг друга хотели… Мы
любви не избегли…
Мы в слияньи слыхали
сладкий тенор жасмина…
Но… Вам, кажется,
грустно? Ах, Люси, извините, –
Это можно поправить… Вы
шепнули: «устрой-ка»?…
Хорошо, дорогая! для
«заплаты есть нити», –
У подъезда дымится
ураганная тройка!
<1913>
На Ойле,
далекой и прекрасной,
Вся любовь и
вся душа моя…
Федор Сологуб
Мы выключили
электричество:
Луна в стекле
И Ваше светлое
величество,
Моя Ойле.
На свечи, реющие
пчелами,
Устремлены
Глаза, поющие виолами,
И видят сны.
Дымится снег,
голубо-фьолевый,
В снегу – шалэ
«Благоговея, друг,
оголивай
Свою Ойле…»
Благоуханный и
свирельчатый
Ваш голос пью,
И Вы вонзаете взор
стрельчатый
В мечту мою.
Вспылало древнее
язычество
В душевной мгле:
Не выключено
электричество
В телах, Ойле!..
1913. Февраль
Твои духи, как нимфа,
ядовиты
И дерзновенны, как мои
стихи.
Роса восторг вкусившей
Афродиты –
Твои духи!
Они томят, как плотские
грехи,
На лацкан сюртука тобой
пролиты,
Воспламеняя чувственные
мхи…
Мои глаза – они
аэролиты! –
Низвергнуты в любовные
мехи,
Где сладострастят жала,
как термиты,
Твои духи!
1912
Веймарн
Как в пещере костер,
запылает камин…
И звонок оправдав, точно
роза в снегу,
Ты войдешь, серебрясь… Я
– прости, не могу… –
Зацелую тебя… как идею
брамин!
О! с мороза дитя – это
роза в снегу!
Сладострастно вопьет
бархат пестрой софы,
Он вопьет перламутр этих
форм – он вопьет!
Будь моею, ничья!.. Лью
в бокалы строфы,
Лью восторг через
край, – и бокал запоет…
А бокал запоет – запоет
кабинет,
И камина костер, и
тигрица-софа…
Опьяненье не будет
тяжелым, – о, нет:
Где вино вне вина – жить и грезить лафа!
1909
Твои уста – качели
лунные,
Качели грезы…
Взамен столбов две ручки
юные,
Как две березы,
Сольем в дуэт сердечки
струнные
Виолончели…
Люблю уста, качели
лунные,
Твои качели!
1909
О. Ф.
Гудят погребальные
звоны…
Как жутко ты мне
дорога!..
Мечтаю ль, –
лунятся лимоны;
Заплачу ль, –
пушатся снега,
Плывут монотонные стоны,
Меняя в пути берега…
И где-то лунятся лимоны,
И где-то пушатся снега…
1909
Ландыши воздушные,
реющие ландыши
Вечером зимеющим льдяно
зацвели…
Выйди на поляны ты,
сумраком полян дыши,
Падающим ландышам таять
повели!
Ландыши небесные, вы
всегда бесстебельны,
Безуханно юные искорки
луны…
Лунное сияние – это
точно в небе льны…
Ленно лани льняные лунно
влюблены…
Сердце северянина, не
люби лиан души!..
Кедров больше,
лиственниц, хрупи, мги и пихт!
Ландыши бесплотные,
тающие ландыши,
И у тундры клюквовой
зубра сонный выход…
1909
Шмелит-пчелит виолончель
Над лиловеющей долиной.
Я, как пчела в июле,
юный,
Иду, весь – трепет и
печаль.
Хочу ли мрака я? хочу
ль,
Чтоб луч играл в листве
далекой?
Шмелит-пчелит виолончель
Над лиловеющей долиной…
Люблю кого-то… Горячо
ль?
Священно или страстью
тленной?
И что же это над
поляной:
Виолончелят пчелы, иль
Шмелит-пчелит
виолончель?…
1911
Евгению Пуни
Вздыхала осень. Изнежена
малина.
Клен разузорен. Ночами
тьма бездонна.
…Она смеялась, темно как
Мессалина,
И улыбалась, лазурно как
Мадонна.
Ветреет вечер. Стрекочет
мандолина.
В студеном флэре теченье
монотонно.
Сапфирны грезы. Виденье
Вандэлина.
И тембры парка рыдают
баритонно.
1911
В яблони в саду княгини,
Милая, в седьмом часу
Выбегай в кисейке синей,
Лилию вплети в косу.
Ласково сгибая клевер,
Грезово к тебе
приду, –
К девочке и королеве,
Вызеркаленной в пруду.
Фьолево златые серьги
Вкольчены в твое ушко.
Сердцем от денных
энергий
Вечером взгрустим легко…
1912
Веймарн
Невыразимо грустно,
невыразимо больно
В поезде удалиться,
милое потеряв…
Росы зачем на деревьях?
В небе зачем фиольно?
Надо ли было в поезд?
может быть, я не прав?
Может быть, только
плакать было бы проще, лучше
Перед такой страдальной,
точно всегда чужой?
Нежно письмо оскóрблю;
только когда получишь
Эту цепочку строчек,
спаянную душой?
Бело ночеет поле, и от
луны в нем мольно,
Филины-пассажиры и
безлошаден пар…
Невыразимо грустно!
невыразимо больно!
Хочется мне вернуться,
но позади – кошмар!
1913. Июнь
Веймарн
Как ты похожа сегодня в
профиль на шельму-лисицу.
Но почему же твой
завтрак – скумбрия и геркулес?
Ах, понакрала бы
яиц, – курицы стали носиться, –
И наутек – через поле,
через канаву и в лес!
В поле теперь
благодатно: там поспевает картофель,
Розовая земляника; гриб
набухает в лесу.
Вспомни, забывшая
травы, что у тебя лисопрофиль,
Вспомни, что ты каждым
вскидом напоминаешь лису.
В рыжей лукавой
головке, чувствую, косточки лисьи
(Вот еще что: на лисицу
очень похожа оса!..)
Взгляд твой крылат, да
пристало ль грезить лисице о выси?
Это едва ли удобно:
аэроплан и лиса…
1913. Май
Веймарн
Она была на казнь
осуждена,
Но в правоте своей
убеждена;
Отважную смутить могла
ли плаха?
Пошла на эшафот она без
страха.
По мертвому лицу ее
палач
Нанес удар и прочь
отбросил тело,
Тогда от оскорбленья,
как кумач,
Лицо казненной в гневе
покраснело.
1907
В каждом городе, в
комнате девьей
Есть алтарь королеве,
Безымянной, повсюдной,
Он незримо-голуб.
Вы ненайденную потеряли
Бирюзу на коралле,
Но она в вашей чудной
Озаренности губ…
1913. Март
Минск
Я в поле. Вечер.
Полотно.
Проходит поезд. Полный
ход.
Чужая женщина в окно
Мне отдается и берет.
Ей, вероятно, двадцать
три,
Зыбка в ее глазах фиоль.
В лучах оранжевой зари
Улыбку искривляет боль.
Я женщину крещу. Рукой
Она мне дарит поцелуй.
Проходит поезд. Сам не
свой,
Навек теряя, я люблю.
1912. Май
Варш. ж. д.
Каждое утро смотрю на
каретник
В окно из столовой:
Кучер, надевши суровый
передник,
Лениво, без слова,
Рыжую лошадь впрягает в
пролетку.
Та топчется гневно,
Бьется копытами мерно и
четко –
Всегда, ежедневно!
Странная мысль мне
приходит: «а если б
Впрягал бесконечно
Он свою лошадь?…» – но
это для песни
Так дико, конечно…
«…Лишь запряжет, глядь,
нелепая лошадь,
Знай, ржет себе в
стойле.
И не удастся ему
уничтожить
Судьбы своеволья…»
1912
Веймарн
Есть на небе
сад невянущий
Для детских
душ, для радостных…
М. Лохвицкая
Она (обнимая его и
целуя):
О друг мой… Сегодня –
блаженству предел:
Отныне любви нашей мало
двух тел.
Ты понял?
Он (сердце догадкой
волнуя):
Дитя от ребенка!..
Устрой мне! устрой…
Ты мать мне заменишь; ты
будешь сестрой.
(Целуются долго, друг
друга чаруя).
…Она машинально смотрела
в окно:
По улице – в шляпе с
провалом – мужчина
Нес розовый гробик…
«Сильна
скарлатина», –
Читал муж в
газетах, – и стало темно.
Она (обращаясь к
предчувствию): Боже?!
Он бросил газету и
думает то же…
И каждому кто-то шепнул:
Р е ш е н о.
<1911>
Георгию Иванову
Я помню Вас: Вы нежный и
простой.
И Вы – эстет с
презрительным лорнетом.
На Ваш сонет ответствую
сонетом,
Струя в него кларета
грез отстой…
Я говорю мгновению:
«Постой!» –
И, приказав ясней
светить планетам,
Дружу с убого-милым
кабинетом:
Я упоен страданья
красотой…
Я в солнце угасаю – я
живу
По вечерам: брожу я на
Неву, –
Там ждет грезэра
девственная дама.
Она – креолка древнего
Днепра, –
Верна тому, чьего
ребенка мама…
И нервничают броско два пера…
1911
Петербург