NOTTURNO
Это было в самом деле,
Или только показалось?
Над рекой мы ночь
сидели,
Но ни слова не
сказалось.
Где – не помню, как –
загадка,
Повстречались мы
любовно…
Сонно фыркала лошадка,
Отведенная за бревна.
Кто-то пел под арфы
гутор.
Кто-то что-то мне ответил…
Спал в бреду вишневый
хутор,
Как слиянье наше,
светел.
Думал я, сгибая прутик:
«Точно радость, ты
короток…»
И на нас смотревший
лютик
Был, как чувства наши,
кроток.
И хотелось, и желалось
Без конца истомы в теле…
Это только мне казалось,
Или было в самом деле?
1911
А. На-ой
Лилии, лилии
чистые,
Звезды
саронских полей…
М. Лохвицкая
В светозарной душе белых
лилий посев
Расцветет для услад
урожая,
И болотный туман
испарится, осев,
Только солнце дохнет,
угрожая.
В светозарной душе –
белых лилий посев,
И такая душа – всем
чужая.
Как расцвет золотист!
как расцвет ее бел!
Помнишь? – днем
лепестки перелили
Гаммой радуги
звонкой, – но луч ослабел,
И померкли мелодии
лилий.
А зарею опять тихий
колокол бел,
Сердце златно лучи
распалили.
Без боязни сбирай
белоснежный посев,
Тот сбирай, кто –
исчадье порока.
Пусть тебя не страшит
окружающий зев:
Эта жатва не знает
упрека…
Ты надменно пожнешь
искупленья посев,
Но души не поймешь –
как пророка…
1909. Ноябрь
Зое О.
Она заходит в год раза
два…
Совсем случайно…
мимоходом…
Ее движенья, ее
слова –
Как и давно, как прошлым
годом.
Все та же гордость, все
тот же лед
И равнодушье напускное;
И то паденье, и то
полет,
Полувражда, полуродное…
Но эти взгляды, –
они не лгут…
В них даже ненависть
любовна…
В них столько чувства,
такой уют,
Что, право, дышится не
ровно.
Но блещут ядом ее слова,
Цинично мучающим ядом.
Она заходит в год раза
два…
Так… мимоходом… бывши
рядом…
1909. Сентябрь
Выйди в сад… Как погода
ясна!
Как застенчиво август
увял!
Распустила коралл
бузина,
И янтарный боярышник –
вял.
Эта ягода –
яблочко-гном…
Как кудрявый кротекус
красив.
Скоро осень окутает сном
Теплый садик, дождем
оросив.
А пока еще – зелень
вокруг,
И вверху безмятежная
синь;
И у клена причудливых
рук –
Много сходного с лапой
гусынь.
Как оливковы листики
груш!
Как призывно плоды их
висят!
Выйди в сад и чуть-чуть
поразрушь,
Это осень простит… Выйди
в сад.
1909. Август
Мыза Ивановка
Гули-гулинька, гуля-гулинька,
С белым крылышком
голубок…
Это ты, мой друг, ты,
Катюлинька.
Ты, Катюлинька, мой
дружок?
Осень дымчата. Лес и
хижина.
День склоняется. Ночь
близка.
Ты обижена… Ты унижена…
Ты любима мной, –
как тоска…
Двери скрипнули. Бьется
крылышко, –
То колышется твой
платок…
Где ты, молодость?… где
ты, силушка?…
Где Катюлинька – мой
дружок?
1909
Я пробегаю мокрой рожью.
Ищу во ржи огнистый мяч…
И слышу-вижу: к
Запорожью
Течет Олонецкий Кивач.
И Лена ластится к Дунаю,
Войдя в Байкал, громя
Алтай…
О, ты поймешь – я это
знаю,
Но берегись, – не
разболтай…
Спадает с неба
Сакраменто,
Земля – сплошная бирюза…
Привет тебе, мираж
момента –
Молниеносная гроза!
1910. Март
Меня качал двухгорбно
Верблюд, корабль
пустынь,
Мне было скорбно-скорбно,
Цвела в душе полынь.
Вдали пестрел оазис,
Бездумен был сам ум,
Вдруг небеса порвались,
И взвихрился самум.
Свистело что-то где-то,
Кружился кто-то там;
И кем-то я раздета,
И кто-то льнет к устам…
Чарует черный
голос, –
Слабею от борьбы…
Сдаюсь… Но я боролась,
Цепляясь за горбы.
Молиться? – нет
святыни…
Я гибну… я в тоске…
Верблюд, корабль
пустыни,
Топи меня в песке!
1911
Испуганно внемля далекой
ракете,
Когда задремали в истоме
сады,
Купая лицо в резедовом
букете,
Она понимала мирок
резеды.
«О, как бархатисты, как
томно-кудрявы, –
Она обращалась чуть
слышно к цветам:
– Я верю: вы чутки,
и люди неправы,
Когда вас
срывают, – ведь больно же вам…
Я в вазу поставлю вас,
цветики, в вазу
С такою холодной
прозрачной водой…»
Цветы эту ласку
восприняли сразу
И к ней потянулись
душистой мечтой.
Они благодарны,
цветковые души, –
Она это знала… Но выпал
букет,
И, все их измяв
крошкой-туфелькой в плюше,
Она разрыдалась, упав на
паркет…
1909
Я тебя постараюсь
простить,
Как прощает свечу
мотылек…
Пусть отныне тебе я
далек,
Но приди же меня
навестить.
Приходи, как бывало,
гостить,
Не вверяйся обиды пращу.
Я хочу… я могу… я прощу…
Я тебя постараюсь
простить…
1909
Лионель –
певец луны.
Мирра Лохвицкая
Я лунопевец
Лионель –
Пою тебя, моя царица.
Твоим лучом да озарится
Моя унывная свирель.
Пою в сентябрь, пою в
апрель…
Пока душа не испарится,
Я, лунопевец Лионель,
Пою тебя, моя царица.
Сотки туманную фланель,
Луна, любви и неги
жрица,
И пусть тобой осеребрится
Измученный
полишинель –
Твой лунопевный Лионель…
1911. Март
Не было, может быть,
этого?
Может быть, это и было?…
Тайна пруда фиолетова,
Месяц – что солнце без
пыла.
Кто-то, как нимфа
загадочный,
В тальме, как страсть,
беспорядочный,
Дышит в лицо мне
гвоздикой
С улыбкой
восторженно-дикой…
Хочется мне ненасытного,
Этого тайного этого…
Месяца звездносвитного!
Воды, где глубь
фиолетова!..
1909. Январь
Твои глазенки, как небо-тучки,
Застлали думы, и я, как
вождь
Твоих мечтаний, лелеял
ручки,
Боясь, что хлынет из
глазок дождь.
Крылила чувства в саду
певунья,
И раздушила мечты
сирень…
Ты прояснилась, моя
шалунья,
Защебетала, как майский
день.
Нет места грусти! нет
русла слёзам!..
Под звон природы тюрьму
ломай!..
Свободу чувству! свободу
грезам!
Свободу страсти! –
так хочет май.
1908. Октябрь
Что – жизнь? грядущим
упоенье
И ожиданье лучших дней.
А смерть – во всем
разуверенье
И издевательство над
ней.
И я – как жизнь: весь
скорбь, весь близость
К тебе, готовый вновь
расцвесть…
А ты – как смерть: вся
зло и низость,
Вся – бессердечие и
месть.
1908. Октябрь
Вы знаете осеннюю весну
Своей любви унылых
увлечений,
Своей души сонливых
пробуждений, –
Встречали ль вы осеннюю
весну?
Какая ширь стыдливых
сновидений!
Какая пропасть к
огненному сну!
Ценили ль вы осеннюю
весну,
Весну своих бесплотных
увлечений?
Улыбок нет. Живительные
слезы
Тогда… тогда о страсти
позабудь.
Улыбок нет: их
захлестнули слезы.
Грезь, только
грезь, – заменят чувства грезы,
Тебе себя удастся
обмануть…
Улыбок нет. Мечтательные
слезы
Одни поят истерзанную
грудь…
1908. Июнь
Лигово
Любовь – это сон в
сновиденьи…
Любовь – это тайна
струны…
Любовь – это небо в
виденьи…
Любовь – это сказка
луны…
Любовь – это чувственных
стран душа…
Любовь – это дева вне
форм…
Любовь – это музыка
ландыша…
Любовь – это вихрь! это
шторм!
Любовь – это
девственность голая…
Любовь – это радуга
снов…
Любовь – это слезка
веселая…
Любовь – это песня без
слов!..
1908. Ноябрь
И. Д.
Твой домик затерян в
уснувшем лесу,
Где речки капризны
извивы.
Утрами ты любишь
смотреть на росу –
На слезы тоскующей
ивы.
Мой угол – где улицы,
ругань и шум.
Оградой от них
подоконник,
Где роза улыбкой чарует
мой ум.
– Ты – ивы, я –
розы поклонник.
1908. Октябрь, 12
Скорбишь ли ты о смерти
друга,
Отца любимого ль,
сестры, –
Утешься, добрая подруга,
В возмездья веруя поры.
Нет в мире вечного
биенья.
Нас всех удел единый
ждет.
Поддержку черпай в
изреченьи:
«Со смертью мира смерть
умрет».
1907
О, не рыдай над мертвым
телом
И скорбь свою
превозмоги:
Душа ушла в порыве
смелом
Из мира мрака и тоски.
Не плакать, –
радоваться надо:
Души счастливый
переход –
Не наказанье, а –
награда,
И не паденье, а восход.
О, не рыдай над мертвым
телом,
Молись за вознесенный
дух,
Над прахом же осиротелым
Не расточай души: он
глух.
Нет, не рыдай над
мертвым телом…
1907
Жизнь считаешь ли
бесполезною,
Утомилась ли ты,
скиталица, –
Не кручинься, моя
болезная,
Крепни духом, моя
страдалица.
Небеса, смотри, –
как лазоревы,
Видишь зорьку в них, в
даль манящую?
Приласкали бы хоть зори
вы,
Душу чуткую и скорбящую.
1907
Памяти сестры Зои
Знаешь рощ лимонных
шорох,
Край огнистых
померанцев?
Сколько песен, сколько
танцев
Там в лесах, морях и
горах.
Там, как песня, звучны
краски,
Там, как краски, сочны
песни…
О, душа моя, для ласки
И для жизни там
воскресни!..
1908. Октябрь, 21
Дуэт из «Мignоn»
Миньона
Вы, ласточки-касатки,
Туда летите вдаль,
Где взоры женщин сладки,
А зубки – как миндаль;
Где щечки – абрикосы,
А губки – как коралл,
Где круты гор откосы,
Где все поет хорал.
Лотарио
О, ласточки-летуньи,
Туда летите вы,
Где встретят вас певуньи
В просторе синевы.
Мгновенья счастья
кратки,
Всем горе даст медаль…
О, ласточки-касатки,
Летите ввысь и вдаль!
1909. Июнь
Мыза Ивановка
Я пришел тебя поздравить
С новым годом дней
твоих:
Приласкай же, как
ласкала
В пору радостей былых.
Улыбнись былой улыбкой,
Что душе моей мила.
О, какое бы мне счастье,
Улыбнувшись, дать могла!
Улыбнись же снова,
детка,
Птичка, звездочка души,
Поцелуй любовно, сладко,
Слово нежное скажи.
И тогда тебя поздравлю
По примеру лет былых,
Не со счастьем, а с
терпеньем –
Грустной старью дней
твоих.
1908
(сонет)
Мы встретились холодною
зимою
В селении, заброшенном в
снегах,
И поняли: пришел конец
покою –
Любовь опять
забрезжилась в сердцах.
Я видел Вас всегда в
своих мечтах,
И были Вы любимою
мечтою.
– Я Вас
люблю, – так думал я порою;
Что любите, – читал
у Вас в глазах.
Любовь опять
забрезжилась при встрече;
Смотрите: разрастается
она,
Свободна, как могучая
волна,
Весна зовет желания на
вече;
Я знать хочу: что скажет
им весна?
Какие им она нашепчет
речи?
1906. Январь
С.-Петербург
Ты сказала: «Пойдем мы с
тобою туда,
Где впервые увиделись
мы».
И пошли мы с тобой. И
вела нас мечта
К лету знойному, вдаль
от зимы.
Все твердил, что люблю.
То же слышал в ответ.
Ручку нежно целуя твою,
Я тебе говорил, мое
сердце, мой свет,
Что к тебе в своем
сердце таю.
– Нам дорогой одной
никогда не идти, –
Ты со вздохом сказала,
грустя.
– Отчего же двум
розам вблизи не цвести,
Лепестками – «люблю»
шелестя?
Дорогая, скажи, что
разлучит с тобой?
Я бороться хочу: силы
есть.
– Позабудь
поскорей, как холодной зимой
Повстречались…
Разлучница – честь.
Что я сделать могу,
чтобы честь сокрушить?
Да и стану ль ее
сокрушать?…
Но тебя буду вечно и
нежно любить,
И надеяться тщетно, и
ждать.
Но тебя позабыть… Что за
тяжесть труда!
Да и зря! – не могу
позабыть.
Будь моей! будешь?
да? – «Никогда! Никогда!
Не могу никогда твоей
быть!»
– Почему? но
послушай: мне больно… пойми:
Я страдаю… скажи,
почему?
Отвечай поскорей, мне
души не томи. –
«Хорошо, я отвечу: к
чему?»
– Как к чему?… я
люблю тебя страстно, хочу
Обладать тобой. Молви
же: да –
Но напрасно в мечтах я
высоко лечу –
Мне в ответ: «Никогда,
никогда!»
О, скажи: отчего холодна
ты со мной?
Ты призналась, что
любишь меня…
Так обнимемся ж крепко и
жарко с тобой,
Поцелуемся жарче огня.
В поцелуях найдем мы
усладу. Скорей!
Ну, не будь холодна и
тверда…
Приласкай понежней,
поцелуй горячей,
Будь моей! –
«Никогда, никогда!»…
1906. Январь
С.-Петербург
Мы с тобой говорили, с
любовью смотря
Друг на друга, о наших
невзгодах.
И алела любви
безрассудной заря
И вещала о солнечных
годах.
Приоткрыла мне сердце. Я
видел, что в нем
Только с честностью
правда да горе;
И что это я видел, ты знала
о том
В моем грустном,
доверчивом взоре.
Ты меня понимала, как
берег волну,
Что порою несет ему
ласки,
И любила меня, словно
роза весну,
Словно грезы – волшебные
сказки.
Грусть ковала сердца, и
хотелось, – чего?
Неги? страсти? лобзаний
и зноя?
Разумеется, нет: не хотя
ничего,
Мы с тобою хотели покоя.
Позабыться хотели от
горя и лжи,
Удалиться хотели в
пустыню,
Чтобы отдых найти для
усталой души;
Чтоб забытую вспомнить
святыню.
Молодые сердца бились
звучно, и в них
Столько удали было и
силы,
Столько чувств
вдохновенных и чисто святых,
Что молчать нам
немыслимо было.
Твои губы внезапно обжег
поцелуй.
Ты зарделась: он огнен и
жуток.
Это я, пылкой страсти
своей златоструй,
Потерял на мгновенье
рассудок.
Но встречает препоны
неопытный шаг,
А затем уж свободна
дорога;
Мы с тобой целовалися
много…
О, порыв! Что за чудный,
волшебный ты маг!
Лишь утихла, как все и
должно утихать,
Страсть, что вспыхнула
яркою искрой,
Мы с тобою печальны и
сонны опять,
И ничтожны пред жизнию
быстрой.
1906. Февраль, 17
С.-Петербург
Зачем ты говорила:
«никогда»,
Когда тебя молил я быть
моею.
И, чувство обмануть в
себе сумея,
Зачем ты говорила:
«никогда»?
Теперь ты говоришь:
«твоя всегда»,
И до сих пор понять я
не умею:
Зачем ты говорила:
«никогда»,
Когда тебя молил я быть
моею?
1906
Я ко всем тебя ревную
И – страдая –
Все печалюсь, все
тоскую,
Дорогая.
Все сомнения терзают,
Сушат душу;
Голос тайный напевает:
«Все разрушу…»
Тайный голос, страшный
голос,
О, проклятый!
И сгибаюсь, словно
колос,
В поле сжатый.
1906
Помню я вечер – все в
слезах деревья;
Белой вуалью закрылась
земля;
Небо бесцветно. Сижу я
над Судой,
Шуму вод чистых с
любовью внемля.
Лодка на якоре; в центре
я русла;
Жадно смотрю на
поверхность реки:
Там, под поверхностью
этой стальною
Мнятся мне пальцы
прекрасной руки.
Пальцы зовут меня нежным
изгибом;
В грезы впадаю… Пред
мною дворец;
Нимфы, сирены несут меня
ко дну;
Перед царевной встаю
наконец.
Эта царевна – из Суды
русалка:
Бледное тело, и в страсти
глаза;
Губы – магниты; широкие
груди;
Нежно-волнисты ее
волоса.
Взгляд ее манит… Одно
лишь движенье –
Новый оттенок велит
отступить…
Новые взоры и – новые
чувства:
Хочется плакать,
сердиться, любить…
Судская дева мне все ж
недоступна,
Хоть и играет порою
огнем.
Я очарован, озлоблен и
жажду
Думать о призрачном
счастье своем.
Я забываю, что я ей не
пара,
Что создана она не для
меня:
Я – сын свободы, она –
дочь неволи:
Мы ведь контрастней воды
и огня.
Я постепенно от грез
пробуждаюсь,
Снова мечтаю, теченью
внемля.
Небо бесцветно; все в слёзах
деревья;
Белой вуалью закрылась
земля…
1903. Август, 6
Порт-Дальний
Ты помнишь мне в письме
дала такой вопрос:
«Что принесет с собой
весна? – печаль и горе,
Иль радость светлую, без
зла житейских гроз,
Широкую, как степь,
безбрежную, как море?…»
Я промолчал тогда,
предчувствуя вперед,
Что принесет с собой
весна, – цветов царица, –
Я промолчал тогда и
ждал, когда черед
Зиму-кудесницу заставит
в страхе скрыться.
…И вот весна пришла… Ты
счастье получила:
Она тебе его в подарок
принесла.
А мне, хотя она могилу
посулила,
Но до сих пор ее еще все
не дала…
1903. Сентябрь
Порт-Дальний
Ты снилась мне
прекрасной, как всегда,
Способной понимать мои
страданья.
Я шел к тебе, я звал
тебя туда,
Где наяву прекрасно, как
в мечтаньи.
Я звал тебя, но зов мой
умирал,
Меня за дерзость
страшную карая;
Преступник я; тебя я в
мыслях звал
Любить в пределах
Божеского Рая.
…О если б Он воздал за
муки мне
Твою любовь хотя за
крышкой гроба, –
Моя душа нашла б покой
вполне
От мысли – мне
смешно! – «мы любим оба…»
1903. Декабрь, 7
Порт-Дальний
Шесть месяцев прошло уж
с того дня,
Как… но зачем?… Нам то
без слов понятно.
Шесть месяцев терзаний
для меня
И впереди не мало, вероятно…
И впереди не мало сердца
мук;
Подумать страшно, –
страшно и ужасно…
Я верю, что любовь моя
не звук –
Она безмерна, истинна и
властна.
Я верю, что любовь моя –
вся власть:
Она неизмеряемая сила…
Та сила меня рушит.
Скоро пасть
Под тяжестью я должен…
Жди, могила.
Любовь – причина горя и
тоски:
Начало слезы, под конец
молчанье…
Молчанье статуи, тупое…
Столбняки,
Бесчувствие –
последствия страданья.
Ужасные последствия…
Жизнь, как сон,
Растительная жизнь;
мысль без сознанья.
Нет больше слез… Стена
со всех сторон
Из тупости, а я… я в
этом зданьи…
Я в зданьи тупости… И я…
я тоже туп…
Я отупел… О, Боже
справедливый!
Нет больше слез… Я
мучусь, но я груб…
И муки грубы… тени нет
красивой…
И чувства грубы… Но уж
чувств-то нет…
О, что со мной…
1903. Октябрь, 28
Порт-Дальний
«Ну, что ты делаешь?» –
ты говоришь в письме…
Как тяжело давать ответ
мне, дорогая.
Сплошной туман в моем
измученном уме,
И в жизни многого уж я
не понимаю.
Я познакомился и с
горем, и с нуждой,
С житейской прозою в мучительной
разлуке,
Я ослабел своей весеннею
душой;
Глубоко грудь болит, мои
бессильны руки.
И в жизни цели нет, ни
жажды, ни борьбы…
Все рухнуло… Ну чем я
лучше автомата?
Проклятья грозные пришли
сменить мольбы…
Сестра моя, мой друг, о,
дай поддержку брату.
О, подбодри меня на
трудный жизни путь,
О, приласкай меня, в
дорогу отправляя!
А там, измученный, пойду
я как-нибудь
Туда, куда ты мне
прикажешь, дорогая…
1905
1. ЭЛЕГИЯ
Моими слёзами земля
орошена
На мысе маленьком при
речке быстрой устьи,
Есть там высокая
тоскливая сосна,
Есть в песне дерева
немало нежной грусти.
Моими грезами впервые
создана,
Запечатлелась ты в
нежизненном убранстве;
И та высокая тоскливая
сосна –
Моя любовь к тебе в
священном постоянстве.
1907
2. СТАНСЫ
Ты подошла к волнуемой
струями,
Ласкаемой туманами реке;
С раскрытыми отчаяньем
зрачками
Ты вспомнила о ком-то
вдалеке.
Там кто-то плыл куда-то
в мглистой дали,
Кольнула сердце чья-то
вдруг тоска.
Застыла ты… Деревья
застонали.
Вздохнула ночь.
Заплакала река.
1907
3. РЭФРЭНЫ
Держу ли путь зимою в
снежном поле,
Плыву ли я в ладье
морскою синью,
Мне грезятся мечи
щемящей боли
Ее бездонных серых глаз
унынья.
Я чувствую, что в этом
злобном мире,
В трясине лжи как смерть
всегда один я;
Что буду петь всегда на
слезной лире
Ее бездонных серых глаз
унынье.
1907
4. РЕКА
ПОЕТ…
Река поет… Порог,
обросший мохом,
Как я, угрюм, тосклив и
одинок:
Камыш дрожит с печальным
тихим вздохом,
Когда его тревожит мой
челнок.
Ночь грезит солнцем…
Ширь реки мелодий
Чарует ночь и грезящих
людей.
Ночь кончит жизнь при
солнечном восходе,
Как я, решась назвать
тебя своей.
1907
Бывал ли ты в лесах
полей –
Лесах цветов?
Что – голубее? Что –
алей?
Все так пестро в лесах
полей…
Я хохочу. Я петь готов,
И даже жить мне веселей.
И я пою леса полей,
Леса цветов.
1909. Июль
Мыза Ивановка
Я разрубил докучный
узел, –
И оборвалась наша связь.
Я взмахом этим счастье
сузил
И ураганом поднял грязь.
Не измеряй мой шаг позорный
И не ищи любви звена!
Подъем души моей
нагорной
Замедлит страшная вина.
1909. Май
Мыза Ивановка
Не верь, не верь,
обманутая мной
Весной
Однажды,
Не утоляй моей порочной
жажды.
Пусть стон души, стон
каждый
Звучит свирелью кровяной:
Не верь, обманутая мной.
Не верь, но жди. Приду –
гони, но верь.
Измерь
Мученье.
Мне сладким будет в
скорби заточенье,
И пусть твое презренье
Откроет в злое сердце
дверь.
Не верь, не верь…
Приду, – поверь.
1909. Май
Мыза Ивановка
Л. А.
Мне ночь говорила
сказанья,
Я смутно ее понимал
И, в бешенстве, все
достоянья
Грядущего дня изломал.
Не верил я лживым
посулам
Врага – обольстителя –
дня,
Пьянея раздольным
разгулом,
Рассудок пороком дразня.
Не верил. Но только с зарею
Блеснуло мне солнце, я –
вновь
Овеян горячей игрою
Лучей, где сияет любовь.
Уходит с улыбкой
презренья
Любовница хитрая – ночь.
Прости меня, день, за
сомненья
И мщеньем себя не
порочь!
1909. Май, 4
Мыза Ивановка
Мне весело грустить о
звонких трелях,
О майских кликах,
Когда мы просыпались при
свирелях
В лазурных бликах.
Как были хороши тогда
улыбки
На лицах светлых!
Так часто серебрятся в
речке – рыбки,
И росы – в ветлах.
1909. Март
Тебя мне встретить не
хотелось бы,
Когда расстались мы в
грозе.
– Живя в избе, я не
хотел избы, –
– Слеза растопится
в слезе. –
Прошли года. Любовь –
забава нам.
И вот опять хочу твой
взор.
– Кто шевелился ли
под саваном?
– Кто передал ли
грез узор?
1909. Июнь
Мыза Ивановка
Был взгляд ее надменен
И черен, как порок.
Я знал, что слаб и
пленен,
Когда скрипел порог.
Бывало: вечер сонен,
Вуалится туман,
Я вижу облик Сонин,
Неясный, как обман.
Придет и сядет:
«Здравствуй».
Угрюм я: «В чем нужда?»
– О, милый, не
коварствуй,
Что я тебе чужда.
Невольная улыбка
Раскружит губы мне,
Мечта нырнет, как рыбка,
В сердечной глубине.
А дева сладострастно
Прижмется – и возьмет,
Но как – и мне неясно…
Кто знает? кто поймет?
1909. Май
Мыза Ивановка
Отчего ты, дорогая, так
ко мне несправедлива?
Отчего ты не простила?
не сказала ничего?
Отчего не улыбнулась
примирительно-стыдливо?
Отчего же, дорогая,
отчего?
Что люблю в тебе – ты
знаешь, как люблю, – тебе известно, –
Почему же мы расстались
и обязаны чему?
Наша страсть
неудержима, мы сплелись друг с другом тесно,
Почему ж ты не
вернешься? почему?
Ты страдаешь одиноко, я
страдаю перед всеми,
Мы не можем жить в
разлуке, но не можем – и вдвоем.
Что за странное
проклятье нашей страсти скрыто в семе?
Никогда, – о,
никогда! – мы не поймем…
1909. Июль
Мыза Ивановка
Тридцать весен встречала
она,
Отдавалась бесстыдно не
раз,
Но была ли хоть раз
влюблена,
Влюблена от души, без
прикрас?
Отчего так ее я хотел?
Я ведь в ней не нашел
ничего,
Кроме жажды познания
тел.
Но ее я хотел… Отчего?
Эти шелесты, краски,
духи
Опьяняли меня, как
толпа,
Распевала Баркова стихи
И была невозможно глупа.
А в дурманной ее
красоте,
В дерзких ласках ее и
словах
Мой рассудок терялся в
правах,
И… сияла она в высоте…
1909. Ноябрь
Кроткая, ленивая,
ласково-покорная,
Скромно-миловидная
пошлая мещанка
Не могла увлечь меня
вялая, повторная,
В каждом проявлении –
скучная шарманка.
Но любил я за город, сев
в купэ уютное,
Ездить к ней, затерянной
в деревушке малой,
И о ней осталося чувство
мягко-смутное,
И о ней с улыбкою
вспомню я, пожалуй…
1909. Ноябрь
Но почему так ясны
ясени,
Когда ветрит дыханье
осени,
Когда в прудах цветенье
плесени?
И почему рябины кисточки
Пугают взоры быстрой
ласточки
На юг завеерившей
перышки?
Не потому ли пред
кончиною
Ты, человек, гора
песочная,
Меняешь бренное на
вечное?
1909. Июль
Мыза Ивановка
П. Г. Гаврилову-Лебедеву
Кто был со мною
Вчера при звездах,
Когда сырели
Ковры полей?
Кто цвел луною?
В чьих взорах-гнездах
Сверкали трели
Во тьме аллей?
Была ль загадка
Для сердца ясной?
Быть может, смутно
Я знал: был с кем?
И чья палатка
С каймою красной,
Дрожа уютно,
Звала зачем?
Почем я знаю!
Зачем мне нужно! –
Будь это призрак,
Будь то живой…
Но я страдаю…
Мысль безоружна,
О ты, кто близок,
Чаруй собой!..
1909. Июль
Мыза Ивановка
Голосок, как
колокольчик,
Зазвонил любви слова,
И от гула у поэта
Закружилась голова.
Все могло бы быть так
мило,
Но разбито пустячком:
Голосок, твой колокольчик,
Вяло двигал язычком.
Но и вышло очень скучно…
Голосок, ты – дурачок:
Тем приятней
колокольчик,
Чем резвее язычок…
1909. Октябрь
Голосок твой –
серебристый колокольчик,
А глазята – лиловатые
прудки…
Уст жемчужные улыбки – коротки,
И не счесть твоих волос
веселых кольчик.
Губки? губки – две
пушистые малинки,
И чело – равнина снежной
чистоты.
Брови? брови – это в мир
чудес тропинки,
А все вместе… а все
вместе – это ты!
1909. Октябрь
Там, где кружатся
кузнечики
У душистого горошка,
Поцелую крошку в
плечики,
Засмеется тихо крошка.
Обоймет руками смуглыми,
Расцелует прямо в
губы.
Над прудами
влажно-круглыми
Нам свиданья эти любы.
1909. Июль
Мыза Ивановка
И в каштановых волнах
прически,
И в бутоне прищуренных
губ
Мне сквозят голубые
наброски,
Что влюблен и, мне
кажется, люб.
Но зачем бирюзятся
зигзаги
Этих ясных, доверчивых
глаз:
Избегают ли ясности
влаги,
Или прячут свой
девственный сказ?
1909. Март
О, если б ты умела
Любить ради любви,
И мне сказала смело:
«Мужайся и живи».
Я стал бы жить, пожалуй,
Свободней и живей…
О, друг мой, мозг
усталый
Мне ласкою овей.
Но ты в ответ немела,
Был сон в твоей крови…
Нет, нет, ты не умела
Любить ради любви…
1909. Май
Мыза Ивановка
Увидь меня близким и
любящим,
Под ветхим, изодранным
рубищем,
Дай слезы мои с твоим
хохотом слить.
Ты видела гордого,
смелого, –
Увидь же теперь
запустелого…
Увидь…
1909
(миньонет)
Они поют, вершины эти,
Они поют, они поют!
Опять тоскуют о поэте
И обещают свой приют.
Я слышу в липовом дуэте
Мечте обещанный уют.
Они поют, вершины эти,
Они поют, они поют…
1909
В ее устах томилася
малина,
В ее глазах смеялись
васильки,
А по ночам синели
угольки…
Она была изящна, как
Филина.
Она была как кошечка.
«Кис-кис»,
Хотелось ей сказать, ее
лаская.
В ее фигурке хрупкость
восковая,
В ее душе – величие
Балькис.
1909
Любила… Но что это
значит?
Да, что это значит –
любила?
Откуда узнал я? Не знаю…
Но знаю, что это так
было…
Мы счастливы были… Что
значит –
Мы счастливы были?
Пойми-ка!
Но помню: при ней жизнь
и солнце,
А нет ее – жутко и дико…
1909
Она приезжала ко мне в
голубом тюльбэри,
Когда утопленное солнце
сменялось луною.
Встречал ее конюх,
приняв от нее: «убери».
Она поспешала скорей
повидаться со мною
И быстро взбегала,
заставив шептаться батист,
На темный балкон,
проходила поспешно вдоль зала
И – в мой кабинет.
Улыбалась, как тонкий артист…
А сердце любило, хотя о
любви не сказало!
Стихала в дверях. Я перо
оживлял за столом,
Рисуя мгновенье… Глаза
наслаждались глазами…
Затем подходила,
склоняясь высоким челом,
И целовал ее губы,
сверкая слезами.
Мы с ней говорили не
много: зачем нам слова,
Когда мы сольемся в
молчаньи чудесней и краше?
Я пил эти губы… Она
успевала едва
Наполнить их страстью и
вновь подносила, как чаши…
1909
А. И. Лопатину
Все глуше парк. Все тише
– тише конь.
Издалека доносится
шаконь.
Я утомлен, я весь ушел в
седло.
Май любит ночь, и стало
быть – светло…
Я встреч не жду, и
оттого светлей
И чище вздох окраинных
аллей,
Надевших свой
единственный наряд.
Не жду я встреч. Мне
хорошо. Я рад.
А помнишь ты, усталая
душа,
Другую ночь, когда,
любить спеша,
Ты отдавалась пламенно
другой,
Такой же пылкой, юной и
родной?
А помнишь ты, болезная
моя,
Какой голубкой грезилась
змея,
Как обманула сердце и
мечты?
Нет, не могла забыть той
встречи ты.
Май любит ночь, и стало
быть – светло…
Качает сон, баюкает
седло.
Блуждает взор меж
лиственных громад,
Все глуше парк, –
все тоньше аромат…
1910
Есть в тихом августе,
мечтательном и кротком,
Такая мягкая, певучая
печаль,
Что жаль минувшего,
мелькнувшего в коротком,
Что сердце просится: «к
забвению причаль».
Мне вспоминаются,
туманны и бессвязны,
Обрывки августов, их
встречи, их уход…
И для души моей они
однообразны,
Как скалам озера –
проплывший пароход…
1909
Я писал ей вчера, –
робко, слезно просил,
Если можно, зайти
вечерком –
Потому что забыт, потому
что нет сил,
Потому что я плачу
тайком.
И я знал, что она
приласкает, я знал,
Что не будет фальшивым
порыв.
Ах, от сердца письмо –
это к счастью сигнал,
На него не ответить –
разрыв.
…Не пришла, –
побоялась… Чего же, чего?
Откровенно любить и…
спасти?
Душно… слезы… люблю… все
пройдет… ничего…
Пошутила… ошибся…
прости…
1908
Вглубь извилистой
тропинки
Я иду из пустоты
Поля снежного. Цветы
Мая сердца пьют росинки.
Грезы вьются, как
снежинки,
И снежинки, как мечты.
Я иду в дремоту леса
Бредить сказкою небес,
Сказкой той, что бредит
лес,
Как невинная принцесса.
День был хмур, угрюм и
гневен;
Ночь спустилась на поля;
Звезды – точно рой
царевен,
А рабыня их – земля…
1908. Октябрь
СПб
Глушь, северная глушь –
как скорби изваянье –
Способна вдохновить не
мало гордых душ
И залечить порыв
душевного страданья.
Глушь, северная глушь.
Снег бледный, как лицо
покойника, холодный…
Со дня рождения он –
старец, – словно век:
Такой же он немой,
осмысленно бесплодный,
Бездушный бледный снег.
И в снежных берегах
стеклянное теченье
Чарующей раздолием реки…
О, если б знала ты, как
эти впечатленья
Душе моей близки!
1907. Февраль
Мыза Ивановка
Жизни – в полном смысле
слова!
Жизни дайте – умоляю.
Вихря жизни! Жизни
снова!
Жизни, жизни я желаю!
Задыхаюсь… Жизни больше!
Жизни, сколько капель в
море.
Жизни бездну! Жизни
столь же,
Сколько в мире зла и
горя!..
1903
Порт-Дальний. Квантун
В томящих сумерках
увидел этот свет,
В томящих сумерках
влачил существованье…
Никто не понимал души
моей страданья,
Никто на мой вопрос мне
не давал ответ.
Живу немного я, но в
веренице лет
Томящих сумерек я знаю
прозябанье;
Блестящих, ясных дней не
помню я сиянья;
И были ли они?… теперь
их больше нет.
О, скорбь души моей,
мятущейся, бессонной,
В томящих сумерках
заглохшей и больной,
Как ненавистен мне твой
облик бледно-тонный,
Безгранно близкий мне,
до странности чужой…
В томящих сумерках
вступал на путь земной,
Услышу в сумерках напев
я похоронный…
1907. Апрель
Страдать, страдать… Но
это ведь ужасно, –
Вчера, сегодня, завтра и
– всегда.
Страдать – как жить:
вседневно, ежечасно…
Иль разом никогда…
Пусть разум мой
решит, – есть два исхода:
Коль жить нельзя, зачем
существовать?
Нет, нет. Во имя
светлого восхода
Рискну еще страдать!
1907. Апрель
Мне тяжело. Унынье без
просвета,
Когда-то в сердце бедное
легло.
Душа моя любовью не
согрета.
Мне тяжело.
Мне тяжело. Не надо мне
причины. –
Пусть в жизни мне упорно
не везло,
Пусть я погряз в болоте
злобной тины. –
Мне тяжело.
Мне тяжело. Что с
сердцем – сам не знаю,
Теченьем жизни радость
унесло,
И что надежду в счастье
я теряю –
Мне тяжело.
1907
Лазоревые цветики,
порхающие ласточки,
Сияющее солнышко, и
небо, как эмаль.
О, дни мои прекрасные!
О, дни мои счастливые!
Как вас вернуть мне
хочется! Как искренно вас жаль!
Далекое! минувшее!
высокое! волшебное!
Красавица, будившая
любовь в душе моей.
Улыбки, слезы чистые,
молитвы и рыдания.
О радости бывалые! О
бури вешних дней!
Где вы, брильянты
юности? Зарницы грез пленительных?
Любовь благоуханная?
Чарующие сны?
Где ты, моя желанная,
божественная, светлая?
О, где ты, вдохновение
умчавшейся весны!
1906
Не высказать ничтожной
речью
Величья ледяной тюрьмы.
Но, друг мой, сколько
красноречья
В молчаньи северной
зимы.
Не описать бесцветным
словом –
Как жизнь прекрасна и
ясна,
И сколько счастья, друг
мой, в новом
Краю любовно даст она.
1908
Шумит, шумит падучая
стремнина;
Бежит, бежит зеленая
волна;
А я стою в раздумьи у
плотины,
И ночь, как я, тоской
упоена.
Мой взор плывет на
водные равнины
В тумане слез; но мысль
моя ясна
И глубока – как шумная
стремнина,
И рвется вдаль – как
звонкая волна.
Летят, летят и месяцы, и
годы;
Живут, живут бессчетные
века
Всегда везде несчастные
народы,
И их удел, как всех
людей – тоска.
Живут – грешат пигмеи,
исполины;
Но час придет, – и
доля всех равна –
Как брызги волн, что
мечет вширь стремнина,
И – как волне беспечная
волна.
1908
Ты, вероятно, помнишь,
да и забыть могла ли,
Хотя бы и старалась
навеки позабыть
Те вечера и ночи, когда
с тобой мечтали –
И как с тобой мечтали
счастливыми мы быть!
Ты, вероятно, знаешь, да
и не знать возможно ль,
Хотя бы и хотела ты
этого не знать, –
Что я виной несчастью…
Но ты-то, ты тревожно ль
Относишься, что стражду
и буду впредь страдать?
Ты, вероятно, веришь, да
и не верить странно,
Хотя бы и не верить
отраднее подчас, –
Что встреча наша мною
так пламенно желанна,
Что в этот час –
прощенье, а нет, – мой смертный час…
1908
Как арфа чуткая Эола
Поет возвышенный
хорал, –
Моя душа пропела соло,
Рассвету чувства
мадригал.
Тобой была ли песня
спета,
Споешь ли песню эту
впредь, –
Не мог дождаться я дуэта
И даже мыслил умереть.
Но я живу… С тех пор
красиво
Мной спето много песен
дню;
Лишь песнь рассвету
чувств ревниво
Я в тайнике души храню.
Я увлекался, пел дуэты,
Но вскоре забывал мотив,
Мелодий первого обета,
Страданий первых не
забыв.
Сестре раскрылася могила
В июньской шелковой
траве,
И сердце мне захолодило
Предчувствие, что будут
две.
Уйду… и скоро, веря
свято,
Что ты над грудою песка
Споешь мотив, тоской
объята,
И будет долгою тоска.
Но возрождением мотива,
Хотя и поздним (ну, так
что ж?…)
Ты беззаботно и счастливо
В эдем прекрасный
перейдешь.
И там душа – раба обета
И чувства первого
раба –
С твоей сольется для
дуэта,
Как повелела ей судьба.
1907
ТЫ ВОШЛА…
Ты вошла в кабинет
неожиданно,
Упоительно снова
обрадовав…
Твое сердце давно мной
разгадано,
Но тобой его тайна не
выдана.
Рассказать ли про все,
что мной видано?
Рассказать ли?… Но лучше
– не следует.
Часто море кипенья не
ведает,
А глядишь – вспыхнет
шторм неожиданно.
1909. Декабрь, 6
Студеной синью блещет
озеро,
Знобя полдневные лучи.
Рой бархатистых пчелок,
к розе рой
Стремясь, гуторит, как
ключи.
Над малахитовою лужею
Жужжит комар, заворожен.
Мой жаркий взгляд
щемящей стужею
Твоих очей расхоложен.
1909
Ты всегда с голубыми
очами
Приходила ко мне
ночевать…
Это было так
сладостно-больно,
Но не будет, не будет
опять.
И порхали
мгновенья-стрекозы,
Приседая к заре на
цветок.
Мы любили, хотели друг
друга…
Ты близка, но теперь я
далек.
Да, не ты далека: ты все
та же,
Как желанье, покорная
мне…
Это было так сладостно-больно,
Это было всегда при
луне…
1909
Отчего снег бесследно
пропал,
И ручьи отчего потекли?
Отчего соловей
засвистал,
И цветы отчего зацвели?
Отчего лес оделся в
листву,
И влечет меня зелень в
него?
Отчего я дышу и живу
Так привольно?… зачем!
отчего?
Отчего так внезапно весь
мир
Пробудился от долгого
сна?
– «Отчего? –
прошептал мне зефир, –
Оттого, что настала
весна».
1904
Воскрес любви зарей
Воскреса!
Я, умиленный без мольбы,
С зарею жду Господня
взвеса
Моей трагической судьбы.
Оркестр любви – в груди,
как прежде,
И вера – снова
лейт-мотив.
Я верю будущей надежде,
Что ты вернешься, все
простив.
Я спать не лягу в ночь
святую
И до зари колоколов
Я буду ждать тебя,
простую,
Мне все сказавшую без
слов.
Едва блеснет на небе
марта
Воскресный луч,
воскресный диск,
Предскажет сердце, точно
карта,
Что наступил последний
риск.
И грянут гимн во храмах
хоры,
И запоют колокола,
Зовя на солнечные горы,
Где высь близка и
весела.
Я буду знать, внимая
пушке,
Что Он незримо снова
тут,
И лица в праздничной
опушке
Природы раньше
расцветут.
Я подойду тогда к
воротам
И распахну их широко,
И ты войдешь к моим
заботам,
Желая твердо и легко.
О, долгожданное
мгновенье,
В святую ночь – твоя
пора…
Прощен, кто верит в
воскресенье
Любви, прощенья и добра!
1909. Март, 28
Я хотел бы тебе
рассказать,
Как мне страшно в
старинном дворце,
Рассказать тебе все, но
молчать
Я обязан с мученьем в
лице…
Но когда бы тебе
рассказать!..
Ты мне можешь не верить,
мой друг,
Что червями исползан
покой,
Что в углу притаился
паук,
Весь кровавый паук – вот
какой!
Но попробуй поверить,
мой друг…
А в двенадцать часов… не
могу…
Не могу продолжать,
извини…
Для бессмертья я смерть
берегу…
Ах, зачем прекращаются
дни:
Ведь в двенадцать часов…
не могу!..
1909. Июль
Мыза Ивановка. Дворец
– Ты! меня целовала
в жасмине…
– …Одуванчик мечтал
об измене…
– …На цветах
стрекозовые тени…
– …Дай припомнить:
все озеро – в тине…
– …Подожди…
Шаловливые рыбки…
– …А еще?… змеи
дерева крепки…
– …И… ты, помню,
бледнела от счастья…
– …Как краснею
теперь от бесчестья.
1909. Декабрь
Посв. К. Ф. и И. Д.
Болела роща от порубок,
Душа – от раненой мечты.
Мы шли по лесу: я да ты,
И твой дубленый
полушубок
Трепали дружески
кусты –
От поздней осени седые,
От вешних почек далеки,
Весною – принцы молодые,
Порой осенней – голяки.
Уже зазвездились ночные
Полей небесных светляки.
Уже порядком было снега,
Хрустели валенки в
снегу,
Мы шли, а нам хотелось
бега
Под бесшабашную дугу.
Люблю дугою говорливой
Пугать лесов сонливых
глушь!
На тройке шустрой и
сварливой
Ломать кору дорожных
луж!
Эх-ма… В душе моей
гульливой
Живет веселый бес –
Разрушь.
Эй, бес души, гуляй,
найди-ка,
Найди-ка выход для
проказ!
Давай посулы напоказ!
Но бес рыдал в бессилье
дико,
И жалок был его приказ.
А мы все шли, все
дальше, дальше,
Среди кустов и дряблых
пней,
Стремясь уйти от шумной
фальши,
Дыша свободней, но
больней.
…Присел ты, мрачный, на
обрубок
Червями съеденного пня…
Стонала роща от порубок,
Душа – от судного огня…
1909. Ноябрь, 20
ТЕРЦИНА
Люблю в туман осенних
вечеров
Мечтать с тобой в
избушке в сердце леса,
Смотря на печь, на
агонию дров.
Из уст моих плывет за
пьесой пьеса,
Гремят пред нами оргии
пиров,
Как наяву. Пятою Ахиллеса
Шагает впечатление. Нам
кровь
Волнует взор то ангела,
то беса.
О, сколько вечера дают
даров!
И сколько чувств! И
сколько интереса!
Деревня спит. Молчание
дворов
Пугает нас. Глядит из-за
навеса
Сквозь темноту ряд
туловищ коров.
Нам тяжело от тяжести их
веса…
Восток далек. Пока под
звездный кров.
В постели мы. Но долго
поэтесса
Еще нам шепчет много
тайных строф, –
И в них я – принц, а ты
– моя принцесса.
1909. Ноябрь
Ты, может быть, меня и
любишь,
Я в это верю иногда,
Но никогда не
приголубишь
И не отдашься никогда.
Ты никогда мне не
раскроешь
Своей причудливой души,
Но от меня любви не
скроешь,
Как чувство там ни
придуши.
Твоя любовь – как на
ладони:
Пожатье плеч, холодный
тон,
Уста в прищуренном
бутоне –
Все это верный камертон.
С тобой тепло, уютно,
славно
Играть до утренней поры,
Твоя игра, дитя,
забавна,
Но берегись такой игры!
1909. Ноябрь
На кладбище, на
родственных могилах,
Для всех живых далекий и
чужой,
В ее глазах,
доверчивостью милых,
Я отдыхал усталою душой.
В ее глазах,
доверчивостью милых,
Я находил забвенье и
покой
И от людей вдали, людей
постылых,
Я оживал под нежною
рукой.
Вся жизнь моя, весь
дальний путь земной –
В ее глазах,
доверчивостью милых…
«О не грусти о
притупленных силах», –
Мне голос пел, спокойный
и грудной.
Я приникал к ней,
близкой и родной,
Среди крестов, на
вянущих могилах,
И плакал, плакал, веря
ей одной,
У глаз ее,
доверчивостью милых…
1909
Посв. П. М. Кокорину
Сердцу больно-больно,
Сердце недовольно,
Жалобно так плачет,
Стонет и болит.
Осень грустно-грустно,
Нагибаясь грузно,
В сад вошла, и
значит –
Будет сон разлит.
Где вы, краски лета?
Скоро вид скелета
Примет сад певучий,
Теплый и цветной.
Выйду я, горюя,
В сад и посмотрю я
Листьев дождь летучий,
Скорбному родной.
1909
Инстассе
В твоем саду вечернем
бокальчики сирени
Росою наполняет
смеящийся Июнь,
И сердце утопает в
мелодиях курений,
И сердце ускользает в
развеенную лунь.
Меня ты клонишь в кисти,
расцветшие лилово,
Захлебывая разум в
сиреневых духах.
Истомно отдаваясь,
растаивая слово,
Тобою наслаждаюсь, целуя
впопыхах…
1910. Март
Неумолчный шум плотины;
Пена с зеленью в отливе;
Камни – в ласке теплой
тины;
Ива, жмущаяся к иве;
Государя домик
низкий –
Пункт во дни его
охоты –
Спит у быстрой речки
близкой,
Мрачно хмурясь
отчего-то;
Историческое зданье
Над рекой стоит убого;
Зданье знатно по
преданью,
Стариною зданье строго.
Спеет в холоде
крокетус –
Диссонанс унынья фону;
Добродушно смотрит
Термос,
Встав на ржавую колонну.
Не в сверкающем чертоге
Он поставлен, – у
плотины
На проселочной дороге,
Встарь, во дни
Екатерины;
Вея прошлым, бюст
чугунный
Выделяется в ракитах;
Он причудлив ночью
лунной
В ветвях, инеем повитых.
В старой мельнице колеса
Воду пенят равнодушно.
Здесь рождаются вопросы,
В голове теснятся
дружно.
Здесь, где все так
элегично,
Так пустынно, одичало,
Мысль с природой
гармонична,
И для отдыха – причалы;
Здесь, где веяньем
культуры
Не всколышены ракиты,
Где избушки дремлют,
хмуры,
Здесь идеи не убиты.
Приходи, усталый духом
Брат, изверившийся в
счастье,
И лови здесь чутким
слухом
В шуме вод слова
участья;
Приходи, ослабший верой
В солнце, в утренние
зори,
Приходи и вникни в серый
Колорит – целитель горя.
Исцелишься от кручины,
Наберешься сил
счастливых
Под глубокий шум
плотины,
Под напевы ив тоскливых.
1907
Чернозем сменился
степью,
Необъятною для взора;
Вдалеке синеют цепью
Разновидной формы горы.
Все покрыты травкой свежей
Скаты древнего Урала;
Взглянешь вправо, влево
– те же
Содержатели металла.
Много речек и потоков
Вдоль по скатам вниз
стремятся,
Средь деревьев и порогов
Воды их в горах
теснятся.
Там покрытые хвоею
Появились пихты, ели,
И одеждою седою
Кедры-старцы засерели.
Горы круче, горы выше;
А в горах теснятся
робко,
Льются речки; вправо
ближе
Александровская сопка.
Неуклюжей пирамидой,
С виду пасмурной и
темной,
Лесом изредка покрытой,
Сопка кажется огромной.
Вот и воды Сыростана
Миновали мы два раза,
Там бледнеет гладь
Атляна,
А за ней простор Миаса.
Вот Ильменские отроги,
Пресноводные озера,
Те же реки, те ж пороги,
Те ж долины, те же горы.
1903
Порт-Дальний
Местность вкруг уныла,
скучна:
Тундра, кочки и
болота –
Перед взором безотлучны…
Жизнь без шума, без
заботы.
Я завидую той жизни
Средь глуши в уединеньи:
Здесь не слышно
укоризны,
Злого слова,
оскорбленья.
Нет здесь лжи
несправедливой,
Нет здесь зависти и
злобы,
В этой тундре молчаливой
Веет прелестью особой.
Едем дальше. Вечереет.
Средь прибрежного камыша
Плавно льются и чернеют
Воды мутного Иртыша.
Я смотрю на эти воды,
Что текут, как будто, в
мире –
Воды взяли воеводу,
Победителя Сибири.
Я смотрю, припоминая
Славный облик атамана,
Что фантазия, играя,
Создает в фате тумана.
Уж Иртыш остался сзади,
Уж тайга сменила тундру,
Спит природа вся в
прохладе;
Через Обь поедем к утру.
Вкруг тайга мрачна,
угрюма.
Поезд наш ползет лениво.
Царство, бывшее Кучума,
Живописно и красиво.
1903
Порт-Дальний
Зеленая вода в высоких
берегах,
И берега вокруг,
подернутые мглою.
Вершины темных гор
виднеются в снегах
И грозно высятся над
чистою водою.
Какой кругом простор!
Какая ширина!
Как воздух чист и свеж!
как озеро спокойно!
Какая мертвая, холодная
весна!
Как дышится легко! Как
сердце бьется стройно!
Святое море спит… Воды
зеркальна гладь;
Местами только лед
покоится на водах;
Не может сразу взор
картины всей обнять,
И даль теряется вдали на
неба сводах.
А в горах глухо ветр
порывисто гудит;
Тоскливый шум его в ущельях
замирает;
В прозрачном воздухе
Святое море спит;
При солнце северном
гладь озера сверкает.
1903. Июнь
Порт-Дальний
(эскиз)
Прозрачный небосклон
далекого Востока
Сменяет ночи тьма,
мертвя собой жару.
Я шляпу легкую и плащ с
собой беру,
Дышу прохладою
живительной глубоко.
Вдоль улиц города, среди
китайских фанз,
Коттэджей в зелени,
залитых ярким светом,
Иду вперед, и родины
приветом
Меня дарит знакомый мне
романс.
А вкруг клокочет жизнь:
гуляют пешеходы;
И рикши грязные, согнувшись
до горба,
Бегут рысцой; шумят
залива воды;
Да где-то вдалеке с
тоской скрипит арба.
1906
(интродукция)
Ты, человек, клянущий
небеса,
Клянущий землю, плаху
вечной казни,
Пойми меня; о, что за
чудеса –
Снега – снега – снега… И
гасни… гасни…
(второй сонетный вариант)
Я пристаю на легком
корабле
К планете льда,
сверкательной как сабли.
Что пред моим судном все
дирижабли,
Созданья рук живущих на
земле?
Какой мороз! Тому, кто
жил в тепле,
Не вытерпеть
брильянтовых иголок,
Но я рожден на севере –
я колок,
Как сам мороз,
запрятанный в игле.
Встречает ночь, –
светла и голуба, –
Там ночь всегда, там
солнце не знакомо…
Я познаю, что я теперь
лишь дома…
Я рад, я горд. Прощай,
земля-раба.
Я превращу теперь в
ничто корабль,
Моим безумьям верный
дирижабль.
1909. Декабрь
НА СИРИУСЕ
Снега – снега… Снега –
снега – снега…
На них растет так
тихо-тихо замок.
Иду, иду… Чуть звякает
нога…
Сапфирный тон чуть
льется из-за рамок.
Какая тишь! Какая
пустота!
За залом зал сияние
немое…
О, лишь в таком палаццо
Простота
Достойна жить, себя
безлюдьем моя!..
За залом зал меня рисует
пол, –
Он золотисто-зéркально
опалов.
Мой шаг земной тут
легок, как Эол,
И каблуки звенят, как
тост бокалов.
Иду, иду… Чуть звякает нога.
Снега – снега… Снега –
снега – снега…
1909. Декабрь
Волнистый сон лунящегося
моря.
Мистическое око плоской
камбалы.
Плывет луна, загадочно
дозоря
Зеленовато-бледный лик
сомнамбулы.
У старых шхун целует дно
медуза,
Качель волны баюкает
кораблики,
Ко мне во фьорд везет на
бриге Муза
Прозрачно-перламутровые
яблоки.
В лиловой влаге якорь
тонет… Скрип.
В испуге колыхнулась
пара раковин,
Метнулись и застыли стаи
рыб,
Овин полей зовет и манит
в мрак овин.
Вот сталью лязгнул бриг
о холод скал,
И на уступ спустилась
Муза облаком.
Фиорд вскипел, сердито
заплескал
И вдруг замолк, смирённый
строгим обликом.
Она была стройна и
высока,
Как северянка, бледная и
русая,
Заткала взор лучистая
тоска,
Прильнув к груди
опаловою бусою.
Нет, в Музе нет античной
красоты,
Но как глаза прекрасны и
приветливы!
В ее словах – намеки и
мечты,
Ее движенья
девственно-кокетливы.
Она коснулась ласково
чела
Устами чуть холодными и
строгими
И яблоки мне сыпать
начала
Вдохновлена созвездьями
высокими.
К лицу прижав лицо, вся
– шорох струй,
Запела мне полярную
балладу…
О Муза, Муза, чаще мне
даруй
Свою неуловимую руладу.
И яблоко за яблоком к
устам,
К моим устам любовно
подносила.
По всем полям, по скалам
и кустам
Задвигалась непознанная
сила.
Везде заколыхались
голоса,
И вскоре в мощный гимн
они окрепли:
Запело все – и море, и
леса,
И даже угольки в
костровом пепле.
А утром встал, под
вдохновенья гром,
Певец снегов с
обманчивой постели,
Запечатлев внимательным
пером
Виденья грез в
изысканной пастэли.
1909. Октябрь
(повесть)
Любовь к
женщине! Какая бездна тайны!
Какое
наслаждение и какое острое, сладкое сострадание!
А. Куприн («Поединок»)
1
Художник Эльдорэ
почувствовал – солнце
Вошло в его сердце
высоко; и ярко
Светило и грело остывшую
душу;
Душа согревалась, ей
делалось жарко.
2
Раздвинулись грани
вселенной, а воздух
Вдруг сделался легче,
свободней и чище…
И все-то в глазах его
вдруг просветлело:
И небо, и люди, и жизнь,
и жилище…
3
Напротив него жила женщина…
Страстью
Дышало лицо ее;
молодость тела
Сулила блаженство,
восторги, усладу…
Она осчастливить его
захотела…
4
Пропитанным страсти
немеркнущим светом,
Взглянула лишь раз на
него она взором,
И вспыхнули в юноше
страсти желанья,
И чувства восторгов
просить стали хором.
5
Он кинулся к ней, к этой
женщине пылкой,
Без слова, без жеста
представ перед нею,
И взгляд, преисполненный
царственной страстью,
Сказал ей: «Ты тотчас же
будешь моею!..»
6
Она содрогнулась.
Сломалась улыбка
На нервных устах, и лицо
побледнело –
Она испугалась его
вдохновенья,
Она осчастливить его
захотела…
7
Она осчастливить его
захотела,
Хотя никогда его раньше
не знала,
Но женское пылкое,
чуткое сердце
Его вдохновенно нашло и
избрало.
8
Что муж ей! что люди!
что сплетни! что совесть!
К чему рассужденья!..
Они – неуместны.
Любовь их свободна,
любовь их взаимна,
А страсть их пытает… Им
тяжко, им тесно…
9
И молнией – взглядом,
исполненным чувства
Любви безрассудной, его
подозвала…
Он взял ее властно… Даря
поцелуи,
Она от избытка
блаженства рыдала…
10
Так длилось недолго. Она
позабыла
И нежные речи, и пылкие
ласки,
Она постепенно к нему
остывала,
А он ей с любовью
заглядывал в глазки.
11
А он с каждым днем, с
каждым новым свиданьем,
С улыбкою новою женщины милой,
Все больше влюблялся в
нее, ее жаждал,
И сердце стремилось к
ней с новою силой.
12
Ее тяготила та связь уже
явно,
И совесть терзала за
страсти порывы:
Она умоляла его о
разлуке,
Его незаметно толкая к
обрыву.
13
Она уж и мненьем людей дорожила,
Она уж и мужа теперь
опасалась…
Была ли то правда,
рожденье рассудка,
Иль, может быть, в
страхе она притворялась?
14
Вернулся супруг к ней
однажды внезапно.
О, как его видеть была
она рада…
Казалось, что только его
ожидала,
Что кроме него никого ей
не надо…
15
А бедный художник, ее
полюбивший
Всем сердцем свободным,
всей чистой душою,
Поверивший в чувство
магнитного взора,
Остался вдвоем со своею
тоскою.
16
И часто, печально смотря
на окошко,
Откуда смотря, она им
завладела,
Он шепчет с улыбкой
иронии грустной:
– «Она…
осчастливить меня захотела…»
1905
(драматическая поэметта)
Зое О-вич
Она
Что скажете?…
Он
Все то же, что всегда:
Я Вас люблю.
Она
Но это мне известно,
И знаете, – не
интересно мне…
Он
Пускай. Готов, как
прежде, на страданье
Безмолвное; на многое
готов.
Она
На многое… О друг мой,
на словах –
Мы рыцари, а иногда и
боги…
Он
А иногда, к несчастью,
мы ничто…
Но не всегда мы в этом
виноваты,
И не всегда мы можем
проявлять
Все мужество, весь пыл и
благородство
Своей души, священной,
как Синай.
Она
Однако, Вы, я вижу,
вдохновенны…
Но не у всех великая
душа, –
Вы увлеклись…
Он
Нисколько. Повторяю:
Я то сказал, что я желал
сказать –
Душа есть луч
Единственного Духа,
Источника сиянья и
тепла,
Прекрасного уже своим
бессмертьем,
Которого зовем мы
Божеством.
А может ли быть грязным
луч – от солнца,
От Божества спускающийся
к нам?
Она
Итак, душа есть луч
Святого Духа?
Согласна я; но вот что
странно мне:
Как этот луч способен
ослабеть,
Впитать в себя земной
порок и злобу
И не сиять, а тлеть, как
уголек?
Вот что меня смущает.
Отвечайте.
Он
Скажите мне:
когда-нибудь в болоте
Вы видели потопленное
солнце?
Не делалось ли жутко
Вам? Но взор
Направив в высь, Вы
видели… другое.
Спеша улыбку вызвать на
уста
И свой минутный страх,
как сон, развеять,
Вы убеждались сами, что
оно,
Светило дня, корона
мировая,
Не создано быть жертвою
болот…
Но в плесени блуждавшие
лучи –
Не правда ли, не –
украшали плесень?
Наоборот, озарена лучом,
Гладь мутных луж
отталкивала взоры
И, остывая в
предзакатный час,
Дышала ядовито и опасно,
Дурманя грудь туманом.
Это так?
Она
Все ясно мне и это все
прекрасно.
Всему виной земная
оболочка,
Негодная для таинства
души.
Душа всегда останется
душою –
Прекрасною, лучистой и
живой…
Но человек, от разума
безумный,
Спешит умом святыню
осквернить:
Из этого что
следует? – что разум
Властней души, раз
царствует порок?…
Но это не ужасно. Вы
поймите
И я права, сказав, что
человек
По существу – порочен и
бессилен…
Он
О нет! О нет! Неправы
Вы, о нет!
Поверьте мне: душа
сильней рассудка.
В конце концов она
восторжествует,
В конце концов возьмет
победный верх,
Но весь вопрос: где
только это будет –
Здесь, на земле, иль
после где-нибудь?
Она
Но солнце-то, гостящее в
болоте,
Уродует его, я поняла?
Он
Но это ведь наружное
уродство…
Так видит созерцатель;
между тем,
Подумайте, какое бы
несчастье
Произошло с болотом,
если б луч
Не посещал его, собой не
грея:
Болото бы задохлось от
себя!
И если нас теперь оно
тревожит,
В закатный час туманами дыша,
Струя нам в грудь
проклятье испарений, –
То каково бы было
человеку,
Когда б светило
пламенного дня
Не погружало луч свой
златотканный
В сырую мглу стоячих,
тленных вод?…
Она
Утомлена. Оставим эту
тему:
Есть что-то беспощадное
во всем,
Где разумом желаем мы
проникнуть
В непостижимое и тайну
разгадать.
Мы отвлеклись от
главного…
Он
От страсти
И от любви моей мы
отвлеклись.
Она
Опять любовь. Но это,
право, скучно;
Хотя, хотя…
Он
Вы любите меня.
Она
Нет, не люблю. Однако,
отчего Вы
Так думали? Ваш
убежденный тон –
Я сознаюсь – меня
интересует
И несколько смущает…
Он
О, дитя!
О, девочка, с лукавою
улыбкой,
Как ты мила в наивности
своей!
1910. Лето
СПб.
1. ОКТАВА
Когда в апреле поля
воскресли
От летаргии пустых снегов,
Элеонора смотрела в
кресле
На пробужденье своих
лугов –
И умирала… «А вдруг? а
если?»
Хотелось верить… Как на
врагов,
Она смотрела на
маргаритки…
А силы чахли… а грезы
прытки…
2. ТРИОЛЕТ
И умиравшая на литургии
По тихо канувшей
Зиме, – ворон
И тьмы сообщнице, –
как в летаргии, –
Княжна услышала на
литургии
Напевы жуткие и похорон
Своих подробности – со
всех сторон.
Княжна заплакала на
литургии
По тихо канувшей душе
ворон.
3. ПРОСТО
ПОЭЗА
Как тяжело, как грустно
умирать,
Когда душа наряжена апрелем,
Когда цветет земля,
дурманя прелем,
Когда леса уже не мумий
рать.
Как он хорош,
застенчивый шумок
Апрельских трав и веток
сочно-скользких!
Как он легко запасть ей
в душу мог
В садах ее владений
южно-польских!
Чуть пошутить, немного
поиграть –
И в этом жизнь, и в этом
– водопады!
Где говорит коню
подвода: «Падай»? –
Нигде, нигде. Так как же
умирать?…
4. ФИНАЛ
А сад весной благоухал…
Воскресли,
Кто только мог.
Сон жизни тихо потухал,
И в кресле
Земли комок…
Но как же так, если
Сад весной благоухал?…
1910. Апрель
(наброски)
Пуччини и Сарду
Стонет, в страданиях
мечется Тóска,
Мысли расплылись, как
глетчеры воска,
Взоры – безумны, в устах
ее – вопли…
– Пли ему в
сердце, – ей мнится: – в него пли!
Марио мучают, Марио в
пытке…
Скарпиа пьян, его грезы
в напитке
Ищут себе упоительной
злости.
Марио тяжко, хрустят его
кости.
Дороги Глории призраки
счастья.
…Скарпиа мертв. Но
глядит без участья
Мертвому в очи
страдалица-Тóска,
В сердце зазвездилась
мщения блестка.
…К смерти художник
готовится стойко.
Сердце часов бьется
ровно и бойко,
Моется в облаке радужном
зорька.
Марио плачет и сетует
горько,
И призывает любовницу
долго
Именем прошлого, именем
долга.
В грезе далекой – былого
услада.
Холодно в сердце, и в
утре – прохлада.
Сколько стрел веры! о,
сколько любви стрел!
Марио верит, надеется…
Выстрел! –
Падает, падает…холоден,
бледен…
Тóска смеется, и смех
так победен.
Молча стрелявшие
шествуют в крепость.
Тóска смеется: «Какая
нелепость!»
Тóска склоняется к
Марио: «Встань же…»
Нет, он не встанет, не
встанет – как раньше.
Ужас ужалил ей сердце…
«Жизнь – робость…
Пропасть – без жизни,
поэтому – в пропасть».
1909. Февраль
I
Поет метель над тихо
спящим бором;
Мерцает луч холодных,
тусклых звезд;
Я еду в глушь, и
любопытным взором
Смотрю на туч
волнующихся рост.
Я еду в глушь, в забытую
усадьбу,
На берега играющей реки.
Мне чудится, что леший
правит свадьбу
Пируя у невесты, у Яги.
Мне чудится, что рядом
пляшут бесы,
И ведьмы сзади водят
хоровод;
Мне слышится в тоске
мелодий леса
Порою песнь. Но кто ее
поет?
Порою смех, порою
восклицанье
Мне слышится, вселяя в
душу страх.
Чье скорбное лицо встает
в слезах?
Чье слышу я безумное
рыданье?
Кто плачет здесь, здесь,
в мерзлом царстве снега,
И почему здесь сотни
голосов?
В ответ мечте я слышу
топот бега
Своих коней да говор
бубенцов.
II
Мне нравится унылая
природа
Мне дорогого севера с
красой
Свободного славянского
народа
С великою и гордою
душой.
Люблю леса я северных
окраин,
Люблю моря, и горы, и
тайгу.
Я – властелин над ними!
Я – хозяин!
Я там дышать и
властвовать могу!
Любовь моя! Лети к
простору поля,
Где я порой на паре
быстрых лыж
Лечу стрелой с хвалебным
гимном воле,
С беспечностью, с какой
летает чиж.
Лети, моя любовь, с
поклоном к лесу,
Ты соснам вековым снеси
привет:
Скажи, что не завидую я
Крезу,
А тем, кто может жить в
расцвете лет,
Когда бывает сердце
нежно, – чутко,
Когда весною веет от
души, –
В лесу глухом, где так
отрадно-жутко,
В любимой мною северной
глуши.
Я вас пою, волшебные
пейзажи,
Бегущие при трепетной
луне,
И вас пою я,
звезды, – ночи стражи, –
Светящие в лесу дорогу
мне.
И лес в одежде цвета
изумруда,
И небо шатровидное из
туч.
Пою тебя, моя царица
Суда.
И песни звук победен и
могуч.
Пою тебя, мой
лес, – товарищ старый, –
Где счастье и любовь я
повстречал,
И вас пою, таинственные
чары
Любви, которой молодость
отдал.
На север я хочу! На
север милый!
Туда, туда, в дремучий
хвойный бор,
Где тело дышит бодростью
и силой,
Где правду видит
радостный мой взор.
Мечты мне сказки нежно шепчут
хором,
Пока я тихо еду через
мост.
Поет метель над тихо
спящим бором;
Мерцает луч холодных,
тусклых звезд.
1905. Декабрь