ПОСВЯЩЕНИЕ
Не чувство дружбы, не
любовь
Меня писать
благословляли...
Не поцелуи лили в кровь
То, чем стихи мои
дышали;
Но что-то чуждое земли,
Для битвы важное, как
знамя:
Душа! с которою росли –
Талант, и мужество, и
пламя!
ВОСХОД
Смотри, лазурь уже омыта
Всевозрождающим
блистаньем.
Гирлянда туч с мечтою
слита
Неуловимым очертаньем!..
Смотри, на Западе
далеком
Покров, объят огнем
небесным,
Стыдливо вспыхнул пред
Востоком,
Скользнув виденьем
бестелесным!
Как будто на руке
лилейной
Пятно лампады
заблестело,
Как будто лег узор
кисейный
На нежно-розовое тело...
Полнеба пламя охватило,
Преображен Восток
ликует,
Гремит надменное
светило, –
Победу пурпур
торжествует.
И Солнце-Феникс в бездне
черной
Купает огненные крылья,
И ночь-змея ползет
проворно
В ущелья гор в слепом
бессилье.
Пред ним, как львы
сторожевые,
Разверзшие свой зев
могучий,
Подъявши лапы золотые,
Недвижны две косматых
тучи.
Глашатай Правды
всепобедной,
Оно сияет над гробами,
Гирлянды туч в оправе
медной
Горят червлеными
гербами!
Пусть ночь желанна мысли
пленной,
Пусть страшно света
приближенье,
Пылай, пылай, костер
Вселенной,
Святой Костер
самосожженья!
РУЧЕЙ
Переменчив, как текущая
вода,
Я не ведаю покоя
никогда,
Отражаю голубые небеса
И колеблемые ветром
паруса,
Тихий берег, золотые
облака,
Уносимые на крыльях
ветерка,
Отражаю в темном пологе
реки
Засветившиеся в небе
огоньки
И печальную красавицу
луну,
Заглянувшую с улыбкой в
глубину
И почившую под негой
сладких снов
Под прозрачною фатой из
облаков;
Переменчив, как текучая
вода,
Отражаю я немые города
И часовен и церквей
унылый строй,
Задремавших над журчащею
волной.
Я бегу, спешу, помедлить
не могу,
Отражаю темный лес на
берегу,
Старых сосен и дубов
кудрявых ряд,
Что верхушками задумчиво
шумят,
Желтых кленов
покрасневшие листы,
Полных блеска увяданья
красоты,
И застывшую над чистою
водой
Иву грустную с поникшей
головой.
Я бегу, скачу по камням,
я кружусь,
То заплачу, то вновь
звонко засмеюсь,
В брызгах пены я играю и
шалю,
Я с небес лучи упавшие
ловлю.
То, как змейка, я
всползаю на песок,
Как серебряный, чуть
видный ручеек...
То спокойно разливаюсь
по лугам,
По оврагам, по лощинам,
по полям.
То вдруг, полный блеска,
жизни, красоты,
Я с разбега упадаю с
высоты.
И мне любо искры света
рассыпать,
И кричу я: «Нет, меня
вам не поймать!..»
И опять я вьюсь,
волнуюсь, и опять
Безнадежно начинаю я
рыдать,
И в слезах никем не
понятой тоски
Я кидаюся в объятия
реки.
ФИНЛЯНДИЯ
Под этим сводом, низким,
бледным,
Царит гранитная тоска,
Пылает солнце диском
медным,
И робко бродят облака!
Здесь сосны, словно
колокольни
Селений сгибнувших.
торчат,
Для них невнятен рокот
дольний,
Они презрительно молчат.
Здесь путь к лазури
голубой
Отвесные пресекли стены,
И здесь железный плач
сирены
Звучит тоскливою
мольбой!
Где медный луч в камнях
сверкал,
Означен след червленый
крови,
И мхи, косматые, как
брови,
Нависли на уступах скал.
Когда же лик зажжется
лунный
И скорбный взор потупит
ниц,
Как будто призраки
гробниц
Встают громадою
чугунной.
Здесь, как от тусклого
огня,
Прозрачней тени и
длиннее,
Ланиты ночи здесь
бледнее,
И пасмурней чело у дня.
Как Божий перст – ужасен
ствол
Сосны, повергнутой
громами,
Он бурь, гремящих над
холмами,
Благословляет произвол.
Но всюду дразнят, манят
взоры
Коры извилины на пнях,
Дорог змеящихся узоры,
Узоры трещин на
камнях!..
Какой-то тихой грустью
веет
От этих безотрадных
мест,
И даже полог вод не
смеет
Тревожить затонувших
звезд.
Здесь, как в Чистилище,
денница
Мерцает в бледном
серебре,
И, словно ангелы Доре,
Несется тучек вереница.
Люблю гранит в вечерней
мгле,
Лучей сбегает позолота,
И в каждой сумрачной
скале
Я вижу Дантовское
что-то!
Где камень розовый и
серый
Тростник зеленый
окружил,
В раздолье самом чувство
меры
Резец невидимый вложил.
Здесь все зовет презреть
объятья,
З д е с ь сердце лаской не согреть,
Но только здесь легко
проклятья
Забыть и тихо умереть!
МИРОЗДАНИЕ
Шесть светлых
праздников – шесть славных дней творенья.
Он рек, – и свет
блеснул впервые в небесах,
И брызнул солнца луч,
и ожил мертвый прах,
И землю пышные окутали
растенья.
И пробудилась жизнь на
суше, на водах,
Затрепетала вкруг, и в
радостном движенье
Порхнула в воздухе,
повисла на ветвях,
И поползла, виясь, и
загремела в пенье.
Возликовало все в
восторге умиленья.
Он рек... и вот пред
Ним – венец всего творенья,
Явился человек... и он
отверг любовь.
Он к Сатане простер
безумные объятья,
Исполнил мир грехом и
ужасом проклятья
И дерзостной рукой
святую пролил кровь.
* * *
Как все вокруг
преобразила
Полуночная тишина,
И подступила, и сразила,
И вот сама поражена.
И сила тайная молчанья
С землей сроднила
небеса,
И внемлем мы, тая
дыханье,
Богов ночные голоса.
А к нам из млечного
тумана
Созвездий покидая круг,
От страсти бледная Диана
Нисходит, опершись на
лук.
И, содрогнув покой
долины,
Пугая, достигает нас
Плач заглушённый
Прозерпины
В полуночный, зловещий
час.
МЕЛОДИЯ
К Я. Я. К-ой
Как в песне, что порой
прольется в первый раз,
Все веет нам давно
знакомою тоскою,
В твоей улыбке, полной тишиною,
Родное, милое всегда
встречает глаз
И с тихой радостью
пленяется тобою.
Как чистый звездный луч,
низвергнутый с высот,
Чудесно заключен в
подземные каменья,
И блещет, и горит, и
радость взору льет,
В твоих очах горит
созвездий хоровод,
В них свет любви находит
превращенье.
ГОЛУБОМУ
ЦВЕТКУ
Скажи мне, Голубой
Цветок,
Как я тебе поверить мог
И полюбить тебя;
Тебя безумно полюбить,
И все презреть, и все
забыть,
И все простить, любя!
Ты мне в молитве
помогал,
Ты в небе звезды зажигал
И свечечку «люблю!»,
Как в детстве, прежде
светлячок,
Ты робко, Голубой
Цветок,
Зажег в моем Раю!
Я отдал все тебе, любя;
Но много ль нужно для
тебя?
У Бога я молил,
Чтоб ты лампадой голубой
Зажегся над моей
судьбой,
Мне сердце утолил!
Ответил ласково твой
взор,
И руку я к тебе простер,
Но ты порхнул во тьму!
Скажи, ужели легкий
вздох
Вдруг угасить твой
венчик мог?
Так скоро? Почему?
Иль, может, ты еще
горишь,
Свои лучи другим даришь,
Свой кроткий свет лия,
И только я один во мгле,
Слепой, блуждаю по
земле,
И это умер я!
НИОБЕЯ
Посвящается Я. Я. Христофоровой
Средь детских чистых
грез и призраков неясных
Дороже всех мне с самых
ранних лет
Был образ женщины; в ее
очах прекрасных
Я находить умел глубокой
скорби след:
Ты безнадежное и кроткое
страданье
Без ропота, без гнева,
без желанья,
То образ матери,
скорбящей неутешно
Над трупами загубленных
детей,
Весь осиянный скорбию
нездешней,
С ручьем горячих слез,
бегущим из очей...
Казалось, слезы те –
последняя отрада
На жизненном,
безрадостном пути...
Казалось, вся ее
надежда, вся услада –
В слезах отчаянья
бесследно изойти...
Чей образ милый тот? От
радости бледнея,
Я узнавал тебя, царица
Ниобея!
Как я любил тебя! В
минуты страшных грез,
В безумии тоски и
злобной и унылой
Я призывал к себе твой
образ грустно-милый,
Чтоб изойти с тобой в
одном потоке слез...
И вот мне чудилось, ты
надо мной склонялась,
И я свой дерзкий смех в
волненье прерывал,
И святость скорби мне
доступной вновь являлась,
И я молил тебя, чтоб ты
со мной осталась, –
Но милый образ грустно
ускользал.
МУЗЕЙ
Душе претит однообразье
Недвижно-стройных
образцов,
Где на прекрасных
мертвецов
Глядит живое безобразье.
ТЕРЦИНЫ
Ты улыбаешься всем
ласково и ясно,
Как только дети могут
улыбаться;
В душе моей осенней и
ненастной
Опять, жужжа, мечтания
роятся...
Я опьянен их медом
золотистым,
Они поют, порхают, и
кружатся,
И льнут к цветам, к их
лепесткам росистым!..
Как пчелам мед, душе
твои улыбки;
Подобно звездным нитям
серебристым
Они легки, и трепетны, и
зыбки,
Омытые лазурью голубою...
Пусть разум в них увидит
лишь ошибки,
Так ошибаться сладостно
порою!..
Пусть милый, светлый
образ твой всечасно
Живет со мной, стоит
передо мною,
Неотразимый, радостный,
прекрасный,
Пусть не устанет сердце
им пленяться,
Его улыбкой, ласковой и
ясной,
Как только дети могут
улыбаться!..
АБАЖУР
Как знакомый закат на
картине,
Догорает камин,
Меж усталых глаксиний
Я один.
Всюду сумрак лиловый и
синий,
Всюду сплин.
Тень от пальмы, как
черная стрелка,
Отступила к окну,
Мысль кружится
бесцельно, как белка,
Я, быть может, усну!
Все молчит, снова черная
стрелка
Отступила к окну.
К тихой лампе склоняясь
устало,
Я дремотно поник,
Пламя, тихо дрожа,
согревало
Мой бесчувственный лик,
Вот и пламя, что чутко
дрожало,
Задремало на миг.
Словно раковин пестрые
створы,
Абажура ласкали узоры
Взор, ослепший от ласки
огня,
Вдруг два усика нежно
коснулись меня,
И сияние дня
Ослепило мне взоры.
Я очнулся от сна, но
казался
Этот мир мне и чужд и
далек,
Надо мною, играя,
качался
Исполин-мотылек,
Он в глаза мне взглянул
и умчался,
Как челнок.
Но, зажмурясь в
мучительном блеске,
Я ласкающий взор не
забыл,
И в цветах абажура
открыл
Вдруг исчезнувших
крыл...
Арабески.
ПОРТРЕТ
(К. Р.)
В дни детства белого о
черном мире зла,
О муках без конца тебе
сказала скрипка,
И ты в проклятии
безумном замерла,
И стала снова жить, но
на уста легла
Лишь мне понятная,
опасная улыбка!..
Венцом покорных душ
небрежно убрана,
Ты носишь на кудрях ж и в у ю
диадему,
И ты, неверная, во всем
себе верна!..
И, ад нося в груди, стремишься
в высь к Эдему,
Где беззакатный день,
где вечная весна!..
Ты из породы ярких
мотыльков,
Кружащихся над солнечной
долиной,
Не знавших никогда ни
будней, ни оков!..
Ты торжествующей
раскрылась георгиной, –
Я не видал, клянусь,
прекрасней лепестков!..
И вся ты соткана из духа
и огня,
Из дымки золотой и
черной полутени;
То отвергая всех, то
ласково маня,
То, словно колокол, в
призывный час звоня,
То, равнодушная, полна
восточной лени!
К. Б. Р.
Зачем злой дух в
недобрый час
Вас окрестил Таллиной,
Хотел не раз назвать
бы вас
Я черной георгиной!
Пусть мимо дни бегут,
пусть жизнь влачится мимо,
Кругом одно и тож, как
много скучных дней!
И часто шепчешь ты,
раздумием томима, –
С улыбкой странною:
«Тем лучше, чем скорей!»
И там, где плачут все,
ты улыбнешься тонко,
И там, где все молчат,
ты станешь щебетать,
В мгновенья радости
беспечнее ребенка,
В часы страдания –
заботливей, чем мать!
Тебя балует жизнь, но
мстит за то жестоко,
Бросая муки в грудь, а
под ноги цветы,
И из друзей своих
венки сплетаешь ты,
Когда же плачешь ты,
ты плачешь одиноко!
О черной бездне зла, о
том, как много слез,
Не строки скучные,
тебе сказала скрипка,
И за вопросом встал
мучительный вопрос...
И потому загадочна
порой твоя улыбка.
Иль цену жизни ты
узнала с ранних пор,
Иль в тайне смерть,
как я, безумно полюбила,
Но что-то близкое в
тебе читал мой взор,
Меня влекла к тебе
неведомая сила.
Но ярче счастья дни, а
грусти дни бледней,
И все страдания давно
душа простила,
И много сумрачных,
осенних, серых дней
Ты мне улыбкою одной
позолотила.
Когда, скрывая боль,
безумьем опьянен,
Я, к а к п а я ц,
ш у т и л и, как паяц, кривлялся,
И хором радости мой
смех был повторен,
Один твой тихий взор
печально потуплялся.
Куда тебя ведет
опасная тропа,
Где
остановишься……………..
1906
ЛЕБЕДЬ
Я, улыбаясь, погибал
Под звуки песни
лебединой
И, дерзко схваченный
пучиной,
Шутя, встречал девятый
вал!
Пусть ропот моря
многошумен,
Качая гибель на волнах,
Прекрасен лебедь, в
облаках
Запечатлев свободный
взмах, –
Прекрасен тем, что он
безумен!
Еще живой, он в царстве
звезд,
Он вознесен на крыльях
бури
И распростерт, как белый
крест,
На лоне царственном
лазури!
Возжаждавший иных миров,
Он путь свой к небу
устремляет,
Он хочет быть среди
богов,
С чистейшей ризой
облаков
Он белоснежность крыл
сравняет!
Как вождь рассеянной
дружины
Перед последнею борьбой,
Трубит с заоблачной
вершины,
Звучит серебряной трубой
Призыв последний,
лебединый!
И этот клич безумца
бурный
Летит в простор, к иным
мирам,
К виденью радуги
пурпурной,
И вечно раздается там!
К МУЛЛЕ
В душе и скуку и тревогу
Родит твой сонный крик,
мулла,
И, может быть, твоя
хвала
Давно уж надоела Богу.
ИЛЛЮЗИЯ
Быть может, мы одни
цветы
На райских берегах
сбирали
И к одному ручью
склоняли
Бесплотно-светлые черты.
Быть может, тот же сон
нам снится
И в ту же ночь и в тот
же час,
Быть может, обманула нас
Одна заветная страница.
Одним предчувствием
влекомы,
Мы были тех же дум
полны,
И нерассказанные сны
Нам были
радостно-знакомы.
Но грянул ливень
грозовой,
Безумно молния
сверкнула,
Ты недоверчиво взглянула
И покачала головой.
И мы задумчиво
расстались,
Пошли... не все ль
равно, куда!
И наши руки не
встречались,
Как наши взгляды,
никогда.
И то, что звезды в два
звена
Сковали, люди разлучили,
И кто палач, и чья вина,
О том узнаем лишь в
могиле.
Но в ту же ночь и в тот
же час
Нам снится дальнее
журчанье,
И сладкое благоуханье,
Лаская, пробуждает нас.
ПЕРЕД НОЧЬЮ
Еще трепещет день
прозрачными крылами,
Еще ложится тень пуглива
и легка,
Мы не оплаканы еще
колоколами,
Но вот уж крадется
вечерняя тоска.
Как лоно озера широкими
кругами,
Смущаясь, морщится
встревоженная мгла,
И. окруженная незримыми
врагами,
Душа смятенная чуть
зыблет два крыла.
Свершая таинства ночной
метаморфозы,
Вечерняя тоска
свивается, ползет,
Роняет пепел дня на
никнущие розы
И из померкших туч
слагает серый свод.
О, если б засветить
вечернюю лампаду!..
Прижать к устам персты,
бледней, чем воск свечей,
И, вняв далекую, как
звезды, серенаду,
Забыться мирным сном под
пологом ночей!..
ХРИЗАНТЕМЫ
Дорогому М. Л. Шику
Ты подал ей, от счастья
оробелый,
Букет из хризантем;
И в сумраке ночей сиял,
как Ангел белый,
Он надо всем.
И, как цветы, в тот миг
мы были оба немы,
Застенчиво любя;
И мы не ведали, что эти
хризантемы
Переживут тебя!
Теперь лишь мрак в душе,
навек оцепенелой,
И дух мой нем!
Но ты приди ко мне,
сияй, как Ангел белый,
Букет из хризантем!
ЗВЕЗДНАЯ
СИМФОНИЯ
И звезды люблю я с тех пор...
Фет
Закат, догорающий вяло,
Алел меж смолистых
стволов,
И солнце в слезах
засыпало,
И таял узор облаков...
И. полный печали
невольной,
Я голос безмолвья
впивал,
И где-то напев
колокольный,
Прощаясь с зарею,
рыдал...
Так нежен был вечер
осенний,
И отблеск последних
лучей,
И первые робкие тени
На золоте сжатых
полей...
Когда же вдали за рекою
Последний угас огонек,
Не знаю, что сталось со
мною,
Зачем дерзновенной рукою
Сорвал я роскошный
венок...
Симфонию звездную ночи
Впервые постиг я тогда,
С молитвой горячие очи
Впервые я поднял туда...
И звезд золотые зеницы,
Чуть дрогнув, ответили:
«Да!»
И снов золотых вереницы
Шептали: «Сияй, как
звезда!..»
И сердце больное
умчалось
Из плена в эфир голубой,
И в звезд хороводы
вмешалось,
И с ними кружилось,
сплеталось,
И вдруг засверкало
звездой.
В эфире душа утонула,
Душа обручилась с
звездой
И к кубку бессмертья прильнула,
И нежно луна мне
кивнула,
С улыбкой склонясь надо
мной...
Нежнее весенней свирели
И горного чище рожка
Мне звезды симфонию пели
(Их песня звучала века):
«Земные мечты
быстротечны,
Ты – странник меж них,
человек!
Лишь грезы небесные
вечны,
Лишь звезды не меркнут
вовек;
Молись же, и странный, и
пленный!
Тому оправдания нет,
Кто взор оторвет
вдохновенный
От вечного взора
планет!..»
В движенье
таинственно-стройном
Сплетались узоры светил,
И взором, как небо,
спокойным,
Я вечный их танец
следил.
Гармонию звезд я впервые
В их вечном движенье
постиг.
И звуки, и песни земные
Душа разлюбила в тот
миг.
Я схвачен был светлою
бездной,
Меня беспредельность
влекла,
И в звуках симфонии
звездной
Открылись все тайны
Числа...
И детские сны золотые
Свершались в ту ночь
наяву...
Я эти виденья ночные
Своим откровеньем зову.
И плавно стезей голубою
Серебряный месяц
скользил
И тучку-ладью за собою,
Как лебедь Грааля,
влачил.
И долго, сгорая душою,
Смотрел я в простор
высоты,
Где слился с вечерней
звездою
Луч утренней, первой
звезды.
И к небу дрожащие руки
Простерлись с безгласной
мольбой,
И, внемля небесные
звуки,
Я клялся расстаться с
землей.
И стали с тех пор мне
далеки
И лес, и вода, и поля,
Как эти случайные
строки,
Как пышный убор твой,
земля!..
Земные мечтания, где вы?
Душа обручилась с
звездой,
И звезд золотые напевы
С тех пор неразлучны со
мной...
С тех пор я, безумный,
тревожный,
Уж песен цветам не пою,
Взлелеян мечтой
невозможной,
Далекие звезды люблю!..
ЦВЕТОК
Я был цветком в твоих
перстах,
Твои персты лелея,
Сияла грустно ты в
мечтах,
Как сказочная фея.
Молился каждый лепесток,
Дрожа, руке, лилеен,
И даже камень-перстенек
Дышал, благоговеен.
Но раз твоей родной руки
Коснулась вдруг чужая,
И закачались лепестки,
Паденьем угрожая.
И ты взглянула на цветок
С улыбкою небрежной,
Вдруг вспыхнул каждый
лепесток
И каждый листик нежный.
Струится змейкой легкий
дым,
Потрескивает пламя
И, жаля, льнет к перстам
твоим,
Как маленькое знамя.
Крича, ты бросилась
бежать,
Все тщетно, жалят змейки
И вьются снова и опять
Вокруг руки-злодейки.
Но есть спасенье. Пусть
слеза
Твоя мне в сердце канет,
Вмиг заиграет бирюза
И вновь цветочком
станет.
СПАСЕНИЕ
Я спасен! Подо мной
воют яростно адские бездны,
Черный призрак безумья
меня стережет на пути...
Надо мной в небесах
снова луч загорается звездный, –
Я, рыдая, молюсь, и мне
радостно дальше идти...
Я спасен... Я целую
холодную, черную землю,
Я не буду всю жизнь по
низинам бесцельно брести...
Вечных Сфер я гармонию
сердцем забившимся внемлю,
Я, рыдая, молюсь, и мне
радостно вечно идти...
Эта грудь, как земля,
вся изрыта соленою влагой,
В этом сердце царила та
ночь, что чернее смолы...
Почему же мой взор
полон светом, любовью, отвагой?!.
Почему на устах не
проклятья, не стоны... хвалы?!.
Есть божественный миг,
– эта жизнь вдруг встает перед нами,
Словно сон, что
когда-то пленял, и сжигал, и томил;
Кончен путь на земле,
но, эфир рассекая крылами,
Мы умчимся туда, где
горят мириады светил...
За пределами звезд, где
скользят бестелесные тени,
Где бесплотные духи о
вечном блаженстве поют,
Перед образом дивного
Данте склоняя колени,
Наши бледные тени с
землей примиренье найдут!..
* * *
Прощенье погибшим и всем
затонувшим,
Костры зажигающим
сторожевые,
Прощенье доверчиво,
детски прильнувшим
К звезде непорочной. Во
имя Марии!
Прощенье рожденным под
бранные кличи,
В честь Девы подъявшим
мечи боевые,
И тем, у кого умерла
Беатриче,
Сжигавшим, сгоревшим...
во имя Марии.
Молю я за дев,
обрученных с Распятьем
И Агнца венчавших на
царства земные,
За всех соблазненных
обетом проклятым,
За всех соблазнивших –
во имя Марии.
За всех проливавших
кровавые слезы,
За рыцарей, павших у
гроба Мессии,
За горьких безумцев, не
видевших Розы,
Молю о прощенье во имя
Марии!
НА ЛОДКЕ
Недвижны весла. Лодка
стала,
Качаясь и шурша;
И вдруг изнемогла,
устала
Моя душа!
В огне полнеба утопало,
Звенел воздушный путь,
И вдруг, заплакав, ты
упала
Ко мне на грудь.
Ты, как дитя, ко мне
прильнула,
Казалось, навсегда...
Мы замерли... вода
заснула,
Взошла звезда.
Слезам последним сладко
литься
С недвижного лица,
И я не смел
пошевелиться,
Блаженный без конца!
ДЖИАКОМО
ЛЕОПАРДИ
Ю. А. Веселовскому
Я был для вас «горбатым
Джиакомо»,
Беспомощный калека и
поэт...
Я голос смерти слышал с
детских лет...
Мне с детских лет отчаянье
знакомо,
И холоден мой мраморный
сонет!
Я в мир вступил для
пытки, для изгнанья,
Посмешищем для взоров и
зеркал,
Я брел один тропой
воспоминанья,
Я новый мир в прошедшем
отыскал,
Отчизну – в
бесконечности скитанья...
Тщету земного, цепь
страстей и бед
Постигнул я и презирал
забавы:
Больным дитятей жаждал я
побед,
Калека, жаждал кликов
бранной славы.
И стал мне чужд и
непонятен свет!
Следы руин, останки
базилики
И бледный мрамор славил
гордый стих.
Я воскресил померкнувшие
лики,
И твой холодный труп, о
Рим великий,
Я отогрел в объятиях
своих!
Я в этом мире полюбил
одни
Латинские и эллинские
тексты...
В бесславные,
бессмысленные дни
Светили мне угасшие огни
–
Семпронии, Тиберии и
Сексты!..
Я полюбил тебя, холодный
Рим,
Твои мосты, гигантские
дороги,
Полубогов, чей взор
неумолим
И чьи черты неумолимо
строги,
Чей каждый шаг и взгляд
неотвратим!..
Я полюбил латинский,
звучный стих,
Подобный медным трубам
легионов,
И кодексы бесчисленных
законов,
Шум форума, гром битвы,
звуки стонов –
И высший разум я
провидел в них.
И вечный мир
классической Эллады
Я полюбил как
воплощенный миф.
Среди холмов, близ моря
колоннады...
И мир былой, грядущий
мир затмив,
Согрел мне грудь, не
знавшую отрады.
Я полюбил мерцанья
ночника,
Всегда больной,
задумчивый, убогий,
Всегда один, похож на
паука,
Я воскрешал минувшие
века,
В тиши ночей мне
улыбались боги.
Как мертвый сон
недвижного затона,
Я полюбил музеев тишину,
Где время спит, где из
немого лона
Видения встают и вниз ко
дну
Скользят под властью
вечного закона.
Я полюбил скитанье без
конца,
Переходить от веры к
новой вере,
И я влачил, как ты,
Аллигиери,
Свою тоску, надежды и
потери,
Но песнь моя не славила
Творца.
От первых дней земного
бытия
Я видел слезы, слышал
стон проклятий:
Ворчал отец, и, злобу
затая,
Мне не дарила мать своих
объятий,
И мерзок стал мне глупый
Раканатий!..
Я прошептал божественный
обет,
И я творил, вливая яд
вопросов,
И все, что создавал во
мне поэт,
С насмешкой горькой
разрушал философ,
И понял я... нигде
отрады нет.
Я звал любовь, но и в слезах
любви
Я не обрел желанного
забвенья.
Ко мне любовь склонилась
на мгновенье
И унеслась... Я клял
мечты свои,
Был женский смех
наградой вдохновенья!
О мрамор плит я бился
головой;
Тот, перед кем
склонились все поэты,
Просил любви, как нищий
пред толпой,
Она – молчала... Волны
мертвой Леты
Сошлись над бедной
головой...
И дни ползли, и шел за
годом год,
И гаснул, гаснул страсти
пламень бурный,
И чужд страстей,
волнений и забот,
Я стал надгробной,
мраморною урной,
Где плачет ветер, небо
слезы льет!
На мрамор плит гирляндою
искусной
Пусть бросит смерть
последние листы,
И пусть ее холодные
персты
Несут мне в дар
безжалостный и грустный
Прощальные поблекшие
цветы.
Безумствуя и каждый миг
сгорая,
Я ласки женской не сумел
найти,
Я не шепчу молитвы,
умирая,
Не помышляю об ином
пути,
И для меня безгласны
струны Рая!
МОЛИТВА
УЗНИКА
С ресниц слеза катится,
Мне грустно одному...
Господь, дай сил
молиться,
Забыть мою тюрьму.
НА ШХЕРЕ
Ты без ветрил, без руля,
без весла
За море сердце мое
унесла!..
За морем Город сиял золотой,
Таял вечерней,
прощальной мечтой!
За морем в облаке
сказочных чар
Медленно гас огнедышащий
шар,
Там, на мгновенье
сверкнув, облака
Приняли легкую смерть
мотылька...
Гаснул закат, отражен,
углублен,
Парус далекий скользил,
будто сон,
Фебовы кони сдержали
разбег,
Чуя желанный покой и
ночлег.
Небо далеко, земля –
далека;
Сердце холодная сжала
тоска.
Вдруг золотыми очами огня
Кто-то знакомый взглянул
на меня,
И над волнами Нептуновых
нив
Сердца знакомый коснулся
призыв.
Дрогнули воды, заленясь,
и вот
Звон колокольный над
бездной плывет.
Властно он за море
сердце умчал,
Тихую грусть на волнах
закачал.
Настежь ворота...
сорвали печать,
Рыцаря рыцари едут
встречать!
Вторит их голосу
ангельский хор,
К небу вздымается жаркий
костер,
В пламенном золоте
вечной любви
Ты мне раскрыла объятья
свои!
ЗАКЛЯТЬЕ
ЗМИЯ
Et la bière et l'alcove en blasphèmes fécondes
Nous offrent tour à tour, comme deux bonnes sœurs,
De terribles plaisirs et d'affreuses douceurs.
Ch. Baudelaire
В дворце подземном, в зале
главной,
Он мне явился, древний
Змий,
Властитель душ
самодержавный
И повелитель всех
стихий.
Распутывая кольца
звений,
Он узел мира развязал,
И властью страшных
мановений
Раздвинулся, шатаясь,
зал.
И были властью
заклинаний
И мерно гибки и легки
Его магических кривляний
Кругообразные скачки.
Но я, облит неверным
светом,
В нем узрел Первородный
грех,
И был проклятому ответом
Презрительный, холодный
смех.
* * *
Мечты погибшие лелея,
Я все переживаю вновь, –
Мне снится тихая аллея,
Где плакала моя любовь!
Я вижу вновь кусты
малины,
Теней порхающую сеть;
Там понял я: удел единый
–
Любить, страдать и
умереть.
Там вдруг открылось мне
впервые,
Что тишина страшнее
гроз,
Что есть улыбки ледяные
Ужаснее безумных слез.
Там я в мольбе склонил
колена
И встал с душою старика,
А тучек розовая пена
Неслась, воздушна и
легка!..
И понял я, что есть
отрада
В судьбе отверженных
калек,
И было сердце сильно
радо
Тому, что я погиб навек!
С тех пор, когда
надеждой вея,
Мне жизнь дарит улыбку
вновь –
Мне снится тихая аллея,
Где плакала моя любовь!
СПОР
Пять часов, обедать
рано,
Вот, устав от глупых
ссор,
Два уселись мальчугана
И ведут серьезный спор.
«Кем ты в жизни быть
желаешь? –
Говорит один, дразня. –
Ни за что не отгадаешь.
Что за планы у меня!»
Удивлен вопросом смелым,
Отвечает младший брат:
«Быть хочу Андреем Белым
И всю жизнь любить
закат,
Да писать стихи и
книжки!»
Но хохочет брат в ответ:
«Все поэты – лишь
мальчишки,
Все же важности в них
нет!
Быть хочу я с важным
чином,
Лошадей иметь своих,
Быть... ну, просто
господином!»
И на том их спор затих.
Пролетел здесь Ангел
рядом,
Ангел слышал детский
спор.
И, незримый детским
взглядам,
Он потупил грустный
взор.
Видит ангельское око
Все, что в сердце у
детей,
Ангел младшего далеко
Взял на небо от людей.
ДОННЕ
Еще не видя вас, я знал,
что вы прекрасны,
Еще не зная вас, я вас
уже любил;
Я – рыцарь гордый ваш и
паж подобострастный,
В любви я душу спас и
разум погубил.
С улыбкой мраморов,
величьем древних статуй,
Уже изведавших последний
взмах резца,
Недостижимы вы, – но,
верный ваш глашатай,
Я соберу вокруг
послушные сердца.
Повсюду милый лик меня
сопровождает,
Как солнце, радостный,
печальный, как луна,
То огненной зарей
блистая, пробуждает,
То клонит к ласковой
истоме полусна!
Светило пред тобой склоняет
пурпур диска,
Озолотив огнем
полдневные края;
Клянусь, ни перед кем
столь трепетно и низко
Досель я не склонял
высокого копья!
Там в солнечной стране,
где нет от века горя,
Мы золото сердец скуем в
одно звено,
Но здесь душа мертва, с
стихией тела споря,
И здесь нам встретиться
для пытки суждено!
Моя судьба – сгореть!..
Чу... грохот колесницы...
Неотвратим разбег
квадриги золотой...
Зажглися обода, кружась,
мерцают спицы,
Но дрогнули твои
надменные ресницы,
Скользнул кристалл
слезы, нежданно пролитой.
Когда костер, дымя, мой
труп в объятья примет,
И дым, виясь, прильнет к
лазури голубой –
Он, словно облачко,
тебя, тебя обнимет,
В уничтожении
блаженствуя с тобой.
Когда из века в век
влеком лазурной бездной,
Я буду странствовать,
как некий Агасфер,
Тогда явись и будь среди
незримых сфер
Моей путеводительницей
звездной!
РАЙ ДАНТЕ
Molto è licito là, che qui non lece
Alle nostre virtù, mercé del loco
Fatto per proprio dell'umana spece.
(Dante, Par. I, 55-57)
Посвящается К. П. Христофоровой
ПЕРВОЕ НЕБО
Мы понеслись, в
пространствах утопая...
Я, как орел, впивал лучи
зари,
Что, золото кудрей в
волнах купая,
Метала яхонты и
янтари...
Миры планет все ближе
золотые,
Уж сонмы звезд, горя,
как алтари,
Зажгли вокруг чертоги
голубые...
Я внял их вечным хорам,
чуть дыша,
Забыв напевы бедные
земные;
Здесь каждая блаженная
душа
Свою звезду среди других
искала,
В небесный рай вернуться
вновь спеша,
Ее приветом радостным
встречала
Блаженных душ
бессмертная семья
И к ней свои объятья
простирала,
И им сквозь слезы
улыбнулся я!..
Нежданно все зажглось
холодным светом,
У ног моих, в
пространства луч струя,
Подобна млеющим во мгле
кометам,
Мерцала вечная
жемчужина, луна,
Смотря на землю с
горестным приветом,
Она была задумчива,
грустна,
С сестрой землей расстаться
не желая,
Безжизненна,
бесстрастна, холодна,
И тишина царила вкруг
святая...
Меня влекла небесная
тропа
Царицы бледной, но душа
земная
Еще была по-прежнему
слепа!..
Я свой полет направил за
луною,
И первый раз греховная
стопа
Ступила в край, где вечной
тишиною
Объято все для смертных,
разум чей,
Не просветленный смертью
ледяною,
Не внемлет сладкой
музыке лучей,
Мерцаньям арф и
песнопеньям рая...
Нас приняла луна, мы
слились с ней,
Свет девственный ее не
затмевая;
Так луч зари с недвижной
гладью вод
Сливается в одно, не
возмущая
Покоя струй. Пусть разум
не поймет
Таинственный закон
соединенья,
Сомнение душ чистых не
гнетет,
И я послал Творцу
благодаренья!..
СРЕДИ ЗВЕЗД
I
В стране планет, что,
как любовь, безбрежна,
Где чистый свет не
гаснет никогда,
В краю чудес, где
радость безмятежна,
Где со звездой
сплетается звезда
В один узор прекрасный и
нетленный,
Не знающий ни времени
следа,
Ни дня, ни ночи власти
переменной,
Где сонмы душ святых,
как будто рой
Пчел золотых, в стране
благословенной
Сбирают мед в долине
голубой,
Чье сладостней немолчное
жужжанье,
Чем песнь зари, вечернею
порой
Незримых струн
прощальное дрожанье...
В стране планет, где
беспредельность спит
В объятьях вечности, где
спят желанья,
Где каждый образ, звук и
каждый вид,
Презрев земли всегдашнее
уродство,
О совершенствах новых
говорит;
Бесплотных форм там явно
превосходство,
Там музыка незримых сфер
поет,
Расторгнуты различье,
близость, сходство;
В единый хор, в единый
хоровод
На празднике огня и
ликованья
Вдали от горя, злобы и
забот
Слилися те, чей лик –
одно сиянье,
И музыка – бесплотные
уста,
Кто возлюбил при жизни
сей страданье
И рыцарем стал Розы и
Креста...
II
В краю ином, где каждая
черта
На празднике Любви и
Возрожденья
Есть совершенство и
навек свята,
Как будто самоцветные
каменья
На ожерелье, блещущем
огнем,
Горят созвездий
пламенные звенья,
Играя золотом и
серебром,
В простор небес
безбрежный убегая,
В движении
размерно-круговом,
Как жернова, медлительно
вращая
За кругом круг планетные
миры,
Их Воля Вышняя влечет
благая...
Она зажгла небесные
костры
Сиянием лучистым,
огнецветным
И вихри пламя, полные
игры,
Рассыпала потоком
искрометным...
Среди огней, где каждая
звезда
Горит для сердца
символом заветным,
Мы обретем блаженство
навсегда!..
ФРАНЦУЗСКОЙ
ПОЭТЕССЕ ROSE***
Если мне суждено умереть
до тебя,
Разверни эту книгу
ошибкой;
На странице любой –
поцелуй будет мой...
Ты стихи наградишь ли
улыбкой?..
Не бросай тех цветов,
что я рвал для тебя,
Ни листков, испещренных
рукою, –
Сохрани у себя – и, порою
грустя,
Омочи их своею слезою.
Если мне суждено умереть
до тебя –
Ты найдешь эту книгу
открытой;
На странице любой
поцелуй будет мой
Говорить о любви
пережитой!
ВАКХАНАЛИЯ
И звон амфор, и запах
нарда,
Полулежат вокруг друзья,
Окутан шкурой леопарда,
Здесь властелин сегодня
– я...
Я говорю друзьям в
веселье:
Пускай шумящий океан
Уносит нас из душной
кельи,
Пусть флейта свищет,
бьет тимпан...
Пускай плясуньи легким
роем
Ворвутся в зал, как
мотыльки,
Венком цветущим мы
закроем
Скелет оскаленной
тоски...
Пусть смолкнут песни
строгих муз
И шепот мудрецов
постылый,
Мы с смертью заключим
союз,
Мы будем полны новой
силы.
Кто смело в пасть ее
взирает,
Тот вечно весел и могущ,
Высокий лоб тому венчает
И гордый лавр, и свежий
плющ...
Пусть под вакхический
напев
Здесь каждый смело маску
снимет
И гибкий стан цветущих
дев
При всех бестрепетно
обнимет!..
Кто скучный мир мечтой
воздушной
Не раз тоскливо облетал
И взор с презреньем
отвращал,
Надменный, грозный,
равнодушный,
Кому наскучило давно
Шептать бесплодные
молитвы,
Наскучило на поле битвы
Лить кровь, как кипрское
вино,
Того не дрогнет гордый
взгляд
Перед завесой
сокровенной,
Смеясь, тот выпьет кубок
пенный,
Хоть в этом кубке смерть
и яд.
И тот, чью пламенную
грудь
С годами остудило горе,
Тот в волнах вечности,
как в море,
Всем сердцем жаждет
утонуть...
Без слез, без радостной
надежды,
Без веры в лучший мир
иной
Мы сбросим пышные
одежды,
Покинем скучный край
земной...
Под звон амфор, в
куреньях нарда
Мы бросим этот мир,
друзья.
Окутан шкурой леопарда,
Здесь властелин сегодня
– я...
Вокруг рабы... но нам не
страшен
Ни львов, ни тигров
жадный рев,
Ни аромат роскошных
брашен
Среди Нероновских пиров.
Мечты крылатые Платона,
Сенеки хитрого трактат,
Набат предвестный
Цицерона
И тень угрюмого Катона
Погибший дух не оживят.
Напрасно риторы, поэты
Гремят на людных
площадях.
Лишь отвращение в
сердцах
Родят их пестрые
куплеты.
Судьба разрушенной
Помпеи
Не усыпит безумства в
нас,
И не исторгнут слез из
глаз
Слова мужей из
Галилеи...
Напрасно все... зовем
отраду
Прервать безумной жизни
путь,
Задуть вечернюю лампаду
И в черной ночи
потонуть...
…………………………….
Когда же утро заликует,
Лучом чертоги озаря,
Пусть эти трупы зацелует
Золотоперстая заря!..
* * *
Твой ласковый облик,
едва воплощенный,
Мне нежно кивнул в
полусне,
И вспыхнуло сердце, и я,
пробужденный,
Воскликнул: «Ко мне!»,
как в огне.
Твой лик, окропленный
жемчужною слезкой,
Растаял, как трепетно
гаснущий звук,
Очам пробужденным
зеленой березкой
Предстала ты вдруг.
ОДНОМУ ИЗ
БЛИЗКИХ
Посвящается В. И. Астрову
РУЧЕЙ ЛЮБВИ
Рожденный царством снов
и снега,
Бежит, журча, ручей
любви,
Всеутоляющая нега –
Его холодные струи.
Все вниз, по золотой
дорожке,
Оков не зная, чужды пут,
Его серебряные ножки,
Мелькая и звеня, бегут.
Все опрокинуто волнами:
И лес, и луговой откос,
И тучки, реющие снами,
И замирание стрекоз.
Прости, родимая дубрава!
Бредем мы рядом вслед
ручья,
Бредем, ты от него
направо,
И от него налево я.
В струях холодного
мерцанья
Бегут, как слезы,
пузырьки,
Над ним полны очарованья
И чуткой дрожи
тростники.
Когда ж. уныньем
покоренный.
Твой дух прильнет к
прохладе вод,
Он вместо песни
похоронной
Пусть колыбельную поет.
И мы идем, согласно
вторя
Его улыбкам и слезам,
Туда, где вечный ропот
моря
Предел положит строго
нам.
Брести мы дружно не
устанем,
Перекликаясь каждый миг;
Но если в глубь ручья
заглянем,
Мы встретим в нем
различный лик.
Ты – негу шеи лебединой
И детских глазок бирюзу,
А я – зеленый взор
Ундины,
Моей Офелии слезу.
Но все же двум сердцам
уютней,
Перекликаясь каждый миг,
Сливать с доверчивою
лютней
Уныло ропщущий тростник.
VALSE
Чу, вальс мне несется
навстречу,
Пленителен звон
хрусталя...
И шепчет мне сердце, что
встречу
Здесь душу родимую я...
За парою кружится пара,
Мечтательно плачут смычки,
В истоме полдневного
жара
Так плавно кружат
мотыльки...
И в бархатном скрипки
рыданье,
В живом трепетанье
струны
Мне слышится пчелки
жужжанье,
Мне видятся детские сны!
И голос далекого стада,
И легких бубенчиков звон
В тот час, когда ночи
прохлада
Обвеет вокруг
небосклон...
Взор милый и жжет и
ласкает,
Без слов посылая ответ,
Меж тем из-под ног
уплывает
И вновь приплывает
паркет.
Сиянием люстры залиты,
Мы с люстры не сводим
очей,
На люстре дрожат
сталактиты
От блеска полярных
лучей!
Круженье блестящего
зала,
Твой странный,
загадочный взор,
Твой веер на ленточке
алой
Со мной неразлучны с тех
пор...
И чудится, дружно с
тобою,
Одеты снегов серебром,
У озера лоно немое
Мы режем звенящим
коньком.
Развеялся сумрак
постылый,
Забыты тоска и борьба,
Старушкою-бабушкой милой
Над нами смеется Судьба.
И крупные звезды вперили
К нам в окна свой
пристальный взор,
И в сладкой истоме
забыли
Сплетать бесконечный
узор.
Там ветер порхал и
шушукал,
Верхами дубов шелестя,
И нежный мотив убаюкал
Тебя, дорогое дитя!..
О. если бы мог я с
тобою,
Свершая таинственный
путь,
В далекое небо ночное,
Как легкая тень,
упорхнуть!..
Но молча без мысли и
цели,
Презрев обольстительный
бал,
Под грустный напев
вьолончели
Я в вечность с тобой
ускользал.
ГРЯДУЩИЙ
Скорей за посохи, скорее
на котурны!..
Без маск трагических
служенья Небу нет,
Мы будем в гибели
изысканно-скульптурны,
Мы будем ждать конца,
как ждали вы побед!..
Кто в сновидениях в
нездешний мир проник,
Ослепнет здесь от слез,
окутанный мечтами,
И кто беседует с
безмолвными цветами,
Замолкнет навсегда иль
вырвет свой язык!
И в луже уличной порой
дрожит звезда,
Как перстень, брошенный
насмешливой рукою,
Но тот случайный блеск
угаснет навсегда,
Он не сроднит, как вы,
огня небес с землею!
Святая ненависть –
сестра святой любви!
Кто Maris Stella зрел,
тот презрел торс Венеры,
И Роза Белая горит, как
солнце веры,
Омытая в твоей и
вражеской крови!
Плач смертных – смех
богов; развей же смело знамя
И в честь Диониса спеши
закласть козла!..
Из духа музыки вдали
Добра и Зла
Родится страшное и
жертвенное пламя!
Я верю, ты придешь
сдержать столетий бег,
И наш последний день как
день зажжется новый,
Тогда возникнешь ты,
прекрасный и суровый,
Из человечества Единый
Человек!
Я верю, ты придешь,
бичуя и любя,
Перед тобой во прах
падут народы-дети,
О весь позор, вся боль
тысячелетий –
Лишь смутное
предчувствие тебя!
Ты будешь создан
тайно-вездесущим,
Но, по векам бродя,
везде найдешь
Лишь повторений скучных
ту же ложь
И прошлое унизишь пред
грядущим.
В стране снегов, над саваном
природы,
Ты водрузишь свой
одинокий Крест,
И. не вмешавшись в наши
хороводы,
Следить ты станешь
хороводы звезд!
Благ, как Исус, и строг,
как Торквемада,
Ты, телом эллин и душой
аскет,
С огнем небес сливая
пламень ада,
Лишь ты зажжешь
неугасимый свет!
На рамена приняв весь
мир, ты небо сдвинешь,
Смешав теченье звезд,
миганье тьмы и дня,
Но светоч огненный к
земле не опрокинешь,
Сгоришь, но не предашь
священного огня.
К былым векам веков
грядущих лики
Ты обратишь и выше туч и
скал
Из наших мук, безжалостно-великий,
Себе воздвигнешь вечный
пьедестал.
Лишь ты вернешь нам
ангельское счастье,
Предав тела объятиям
Креста,
И выжжешь с душ проказу
сладострастья,
Чтоб стала плоть
безжизненна-чиста.
Обнимешь нас вечерним
небосклоном,
Навеешь нам тысячелетний
сон
Иль, мир наполнив
колокольным звоном,
Зажжешь огонь последних
похорон.
Из демонов создав
покорных слуг,
Ты грудь и чрево
матери-Природы
Избороздишь, как
исполинский плуг, –
И до небес твои
достигнут всходы!
Власть Женщины навеки
отменяя,
Нить поколений первый
перервешь,
Собой закончив мировую
ложь,
Лишь для себя отверзнешь
двери Рая!
У ОКНА
В ту ночь, как прежде,
встарь, печалилась луна
О том, что ближе звезд
она к земле блуждала;
Я, словно тень, застыл у
светлого окна
И в нем прочел тоску пустого
зала...
Лампады луч скользил,
бесцветный, монотонный,
Меж двух свечей с
оплывшим фитилем
Стоял тяжелый гроб
уединенный,
Таинственно мерцая
серебром!
В гробу, обвеяна
торжественною тайной,
Лежала девушка,
бесплотна и чиста...
И понял я, беглец ночной,
случайный,
Что в эту ночь погибла
Красота...
Раскрылась дверь...
Зловещей, черной тенью
Вошел старик, держа в
руках венок,
И стало больно мне, что
он так смело мог
Приблизиться к
бесплотному виденью!..
Потом венок, цепляясь и
дрожа,
Лег в общую безжизненную
груду,
А он застыл пред ней,
сон вечный сторожа...
Не верил смерти он иль
верил чуду?!.
И я хотел пройти, но у
того окна
Прикован был, как бы
нездешней силой...
И слышен был пролеток
треск унылый...
И в небесах, как встарь,
печалилась луна!..
ПОЧЕМУ?
Ах скажи, отчего, почему
В небе, тихо играя, в
тюрьму
Не глядит золотая звезда
Никогда, никогда,
никогда!
Почему ни один огонек
Уследить я в решетку не
мог,
Отчего даже жалобный
звук
Не утешит наш горький
недуг?
Почему ни листок, ни
цветок
Не раскроет живой
лепесток?..
Ах скажи, почему, почему
Здесь обидно и стыдно
ему?
Почему ты и сам, словно
волк,
Одичал, заскучал и
замолк?
Отчего только детские
сны
Нам одни в утешенье
даны?
Иль лишь в снах для
погибших сердец
И тоски и неволи конец?
АНДРЕЮ
БЕЛОМУ
Да, ты не знал любви,
но, полный умиленья,
Не сладостной мечты ты
жаждал, но виденья,
И, падая порой на
жизненном пути,
Ты жаждал не в слезах,
но в звуках изойти,
И м н о г о
т ы с т р а д а л, от грезы
пробужден,
И мыслью ко кресту не
раз был пригвожден;
Но, в к у п о л
в е ч н о с т и вперяя взор
лучистый,
Ты горних ангелов внимал
напев сребристый,
В полете горлинок и в
шуме сизых крыл
Ты очертания иной страны
ловил.
В напевах слышал ты в
сердечном замиранье
И шепот райских струн и
райских струй журчанье,
Ты видел перламутр на
райских небесах
И Бога светлый лик,
встающий на водах.
К БОДЛЕРУ
Сонет
Твой скорбный стих –
последний крик Икара,
Упавшего с небес в
земную грязь,
Когда в лучах небесного
пожара
Расплавилась в крылах
земная связь...
Ты – альбатрос, глашатай
бурь воздушных,
Кого пронзил дрожащий
арбалет,
Из царства грез в толпу
людей бездушных
Заброшенный, отверженный
поэт!
В скитаниях, вдали от
мелких дел
Ты жил, им казнь в
мечтах изобретая,
Пред ней сам Данте,
верно б, побледнел!..
И песнь твоя гремит, не
умолкая...
Но тех. кто слышал
Заратустры зов,
Не устрашит венок твоих
цветов.
ЖЕНЩИНЕ В
КРАСНОМ
О Женщина, ты яркий,
красный флаг,
Всегда живое, трепетное
знамя,
Ты, как Заря, улыбкой
гонишь мрак
И ввысь всегда
возносишься, как пламя!
О Женщина, ты яркий,
красный флаг!
То в колосе, созвездье,
то в цветке
Являясь нам, ты убегаешь
меры,
В веселье хмель и верный
яд в тоске,
Ты вечно та же, в
фижмах, в парике,
Под синим небом
сказочной Цитеры,
В толпе бульварной, в
храме, в кабаке,
Ты шея лебедя, ты
красный мех пантеры,
Но ключ от Рая у тебя в
руке.
О Женщина, твой подвиг
прям и смел,
Лик божества прибавь
слепой стихии,
Кто б сосчитать твои
грехи посмел
И все твои страдания
святые?
Стяг огненный и сноп
небесных стрел,
Кто пред тобой не гнул
покорной выи,
Кто не тонул в слезах и
не горел?..
О Женщина, твой путь
велик, иди,
Своим врагам не уступай
ни шага,
Не вспоминай, не
забывай, не жди...
Когда же Смерть вдруг
встанет впереди,
Без слов, без слез прижми
к своей груди
Два красных платьица,
два новых красных флага.
ПОЭТУ НАШИХ
ДНЕЙ
Разуверение во всем!
Вал. Брюсов
Земле и Небу не простила
Твоя огромная душа,
Отвергла все, за все
отмстила,
Грозой безумия дыша.
Она чудовищной обидой
Ответила на суд слепцов
И встала черной
пирамидой
Превыше храмов и
дворцов.
Вкусив смертельного
напитка,
Змеей безумья оплетен,
Ты не кричишь, сведенный
пыткой,
Как не кричит Лаокоон.
Упорством всемогущей
воли
Смирив мистическую
дрожь,
Гигант, изваянный из
боли,
Ты башней замкнутой
встаешь.
С улыбкою ты носишь путы
И дремлешь в темноте
тюрьмы.
Как Гулливера лилипуты,
Тебя во сне связали мы.
Над горькой бездной все
тревожней
Твой дух, качаем вещим
сном,
И безнадежней,
безнадежней
«Разуверение во всем».
Твой путь, созвездья
затмевая,
Влекла огромная звезда,
Но у дверей заветных Рая
И ты услышал «Никогда!»
Ты молвил: «К небу нет
возврата!
Земле молиться не хочу!»
И в душном капище
разврата
Затеплил красную свечу.
И все ж, как раб,
влечешься к Раю,
Упав на этом берегу,
И ты не скажешь слов «Не
знаю»
И не помыслишь: «Не
могу!»
Но там, во мгле души
суровой,
Где день, как ночь,
угрюм и строг,
Я разглядел цветок
лиловый,
Полураскрывшийся
цветок...
Да, ты любил людей
когда-то,
Как ныне любишь лишь
слова,
Но, претворяя их в стигматы,
Твоя душа всегда жива.
Прими ж восторг моих
приветов
Ты, чар не знавший
чародей,
Счастливейший среди
поэтов,
Несчастнейший среди
людей.
УСПЕНИЕ ДНЯ
Жатва последняя, жатва
вечерняя,
Ты, золотое успение
дня!..
Кровью заката насыщены
терния,
Медом и золотом – язвы
огня!
Жаркое небо весь полдень
томилось,
Жаждало ран золотого
меча,
Но лишь к земле,
изнемогши, склонилось,
Вспыхнув, упали четыре
луча.
И золотые четыре
стигмата
Вдруг проступали на
розовой мгле,
И обагренное кровью
заката
Тело вселенной
склонилось к земле.
Лишь облака, как
голубки, воркуя,
Крылья омоченных влагой
стигмат,
Словно свершая обряд
поцелуя,
Вдруг сочетали в
серебряный плат.
Лишь посреди тишины
нестерпимой
В час всепрощенья, в
успения час,
В розовых далях Твой
образ любимый
Вдруг на мгновенье
возник и погас.
Только на миг
разорвалась завеса,
Миг, и померкли святые
черты,
В небо деревья зловещего
леса
Смотрят, как черной
Голгофы кресты.
Сумрак торжественной пал
пеленою,
Н о в о е н е б о
от всех заслоня,
Но высоко над затихшей
землею
Рдеют стигматы почившего
дня!
СОН
Был мне ниспослан
таинственный сон,
Пал я, потоком лучей
ослеплен.
Трижды я Имя Твое
произнес,
Тихо простертый меж
купами роз.
Долго лежал я без чувств
и без сил;
Сумрак вечерний мой взор
оросил;
Тучка, как рыбка,
сверкнув, уплыла,
Сонно жужжать перестала
пчела.
Звездочки в детской
своей наготе
Кротко зажглись в
голубой высоте.
Трижды ты имя мое
позвала,
Трижды коснулась немого
чела, –
Горький из уст моих
вырвался стон:
Был я цветами к земле пригвожден,
Черные корни мне в руки
впились,
Черные корни вкруг ног
обвились,
Но из моих нескончаемых
мук
Выросли розы из ног и из
рук;
Замер мой горький,
безумный упрек, –
Полные чаши ласкал
ветерок
И проливал на меня
аромат
Неизреченно-блаженных
стигмат!