ФЛЕЙТА
МАРСИЯ
Да будет так. В залитых солнцем
странах
Ты победил фригийца, Кифаред.
Но злейшая из всех твоих побед –
Неверная. О Марсиевых ранах
Нельзя забыть. Его кровавый след
Прошел века. Встают, встают в туманах
Его сыны. Ты слышишь в их пэанах
Фригийский звон, неумерщвленный
бред?
Еще далек полет холодных ламий,
И высь – твоя. Но меркнет, меркнет
пламя,
И над землей, закованною в лед,
В твой смертный час, осуществляя
чей-то
Ночной закон, зловеще запоет
Отверженная Марсиева флейта.
1911
ЛУНАТИЧЕСКОЕ
РОНДО
Как мертвая медуза, всплыл со дна
Ночного неба месяц, – и инкубы,
Которыми всегда окружена
Твоя постель, тебе щекочут губы
И тихо шепчут на ухо: луна!
Облокотясь, ты смотришь из окна:
Огромные фаллические трубы
Вздымаются к Селене, но она –
Как мертвая медуза...
И тонкий запах лунного вина
Тебя пьянит... ты стонешь: на луну
бы!
Но я молчу – мои движенья грубы...
И ты одна – в оцепененье сна –
Плывешь в окно, бледна и холодна, –
Как мертвая медуза.
1909
ПЕРВОЕ
ЗАКАТНОЕ РОНДО
Когда бесценная червонная руда
Уже разбросана по облачным Икариям,
И в них безумствует счастливая орда
Златоискателей, и алым бестиарием
Становится закат, для нас одних
тогда
Восходит бледная вечерняя звезда,
И в синей комнате, расплывшейся в
аквариум,
Мы пробуждаемся... «Ты мне
расскажешь?» –
«Да...
Когда...
Но ты не слушаешь!» – «Ах, я ушла
туда,
Где реет хоровод по дьявольским
розариям,
В лощины Брокена...» – и к нежным
полушариям
(Сам Леонард на них оставил два
следа)
Прижав мою ладонь, лепечешь без
стыда:
«Когда?»
1909
ВТОРОЕ
ЗАКАТНОЕ РОНДО
О сердце вечера, осеннего, как я,
Пришедшая сказать, что умерли гобои
За серою рекой, – немого, как ладья,
В которой павшие закатные герои
Уплыли медленно в подземные края!
Ты все изранено: стальные лезвия –
Ах, слишком ранние! – возникли над
тобой и
Моим – Офелии, – и кровь твоя – моя,
О сердце вечера!..
Изнеможденное, темнеешь ты, лия
Рубиновую смерть на гравий, на
левкои,
За мною следуешь в безмолвные покои,
И вспыхивает в них кровавая семья
Забытых призраков, зловеще вопия
О сердце вечера!
1909
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ
РОНДО
Печальный лик былой любви возник
В моей душе: вечерняя неистовая
Фантазия влечет меня в тайник
Минувшего, и, тихо перелистывая
Страница за страницею дневник,
Я вновь, любовь, твой робкий ученик,
Я вновь тебе подвластен, аметистовая
Звезда любви, явившая на миг
Печальный лик...
И вновь легки неверные пути к
Былому, в сад, где соловей,
насвистывая,
Узорит тишь, где занавесь батистовая
Дрожит в окне и, при луне, в цветник
Склоняется в простом венке гвоздик
Печальный лик...
1909
НИМФОМАНИЧЕСКОЕ
РОНДО
Больная девственностью, ты,
Как призрак, бродишь в старом доме,
Лелея скорбные цветы,
Тобой взращенные в содоме
Нимфоманической мечты.
Когда влюбленные коты
Хрипят в мучительной истоме,
Ты ждешь вечерней темноты,
Больная девственностью...
Окно. Далекие кресты
Пылают в предзакатном хроме...
Ты все одна – и в доме, кроме
Твоей, все комнаты пусты...
Ты плачешь, заломив персты,
Больная девственностью...
1909
В
КАФЕ
Кафе. За полночь. Мы у столика –
Еще чужие, но уже
Познавшие, что есть символика
Шагов по огненной меже.
Цветы неведомые, ранние
В тревожном бархате волос,
Порочных взоров замирание,
Полночных образов хаос,
Боа, упавшее нечаянно,
И за окном извивы тьмы –
Все это сладкой тайной спаяно,
И эту тайну знаем мы.
Ты хочешь счастья? Так расстанемся
Сейчас, под этот гул и звон,
И мы с тобою не обманемся,
Не разлюбив возможный сон.
1908
НА
БУЛЬВАРЕ
Никого, кроме нас... Как пустынна
аллея платановая!
В эти серые дни на бульвар не
приходит никто.
Вот – одни, и молчим, безнадежно
друг друга обманывая.
Мы чужие совсем – в этих темных
осенних пальто.
Все аллеи как будто устелены шкурою
тигровою...
Это – желтое кружево листьев на
черной земле.
Это – траур и скорбь. Я последнюю
ставку проигрываю
Подневольным молчаньем – осенней
серебряной мгле.
Что ж, пора уходить?.. Улыбаясь,
простимся с безумиями...
Только как же сказать? – ведь
осеннее слово – как сталь...
Мы молчим. Мы сидим неподвижными,
скорбными мумиями...
Разве жаль?..
1908
БЕГЛЕЦЫ
Где-то радостно захлопали
Крылья сильных журавлей,
Затянулись дымкой тополи
В глубине сырых аллей.
Полны водами поемными
Черноземные поля –
Сиротливыми и темными
Разбудила нас земля.
Расцвела улыбкой случая,
Тайной жизни и весны,
Но не нам она, певучая:
Мы порочны и больны.
Нас, накрашенных, напудренных,
Безобразит светоч дня –
Убежим от целомудренных,
От возлюбленных огня!
Шумный праздник чадородия,
Торопясь, покинем мы:
Наши песни – крик бесплодия,
Потонувший в дебрях тьмы!
Сумрак. Сырость. Кучи зáвяли.
Волхвованье тишины...
Мы бежали, мы оставили
Вакханалию весны.
Злым проклятьем заклейменные,
Мы ушли стыдливо в глушь.
Всякий скажет: «Вот влюбленные –
Их блаженства не нарушь!»
1908
УТЕШЕНИЕ
Каждый полдень, когда в зачарованной
тверди
Мой мучитель смеется, прекрасный и
злой,
И почти незаметно качаются жерди
Чутких сосен, истекших пахучей
смолой,
В этот парк одиноких, безжизненных
мумий,–
Кем влекомый, не знаю, – один прихожу
Принимать возникающий траур
раздумий,
По часам созерцать роковую межу.
...Я люблю этих хилых, измученных
пьяниц,
Допивающих нектар последних минут,
Их надорванный кашель, их блеклый
румянец,
Круг их мыслей и чувств – круг, в
котором замкнут
Бедный мозг, изнемогший под тяжестью
скорби...
Бедный мозг, отраженный в широких
зрачках,
Ты кричишь – обессиленный – Urbi et
Orbi*
Про победную смерть, про мучительный
страх!..
...Словно призрак, скользить средь
печального царства,
Подходить к обреченным, притворно
скорбя,
Видеть близкую смерть – я не знаю
лекарства,
Я не знаю бальзама нужней для себя.
Отделенный от мертвых одной лишь
ступенью,
Упиваюсь болезненным сном наяву...
Убежав от живых, предаюсь утешенью:
Пусть где жизнь, я – мертвец, но где
смерть – я живу!
1908
_________
*Городу и Миру (лат.).
ФУГА
Смолкнет длительная фуга
Изнурительного дня.
Из мучительного круга
Вечер выведет меня,
И, врачуя вновь от тягот,
Смертных тягот злого дня,
Поцелуи ночи лягут,
Нежно лягут на меня.
Спрятав голову, как страус,
Позабыв о стрелах дня,
Я уйду в полночный хаос,
Вновь расцветший для меня.
А под утро за измену
Дам ответ владыке дня
И с проклятием надену
Плащ, измучивший меня.
1908
ПРИОБЩЕНИЕ
Спеша, срываешь ты запястия с
лодыжек
И – вся нагая – ждешь, чтоб дикий
дух огня
Свой тяжкий поцелуй на нас обоих
выжег
И пламенным кольцом сковал тебя –
меня.
От бронзы вечера коричневеет кожа,
И, нежно слитая зеленоватой тьмой
С лесными травами, с землею, ты
похожа
На бугорок земли, на часть ее самой.
Я знаю: ты – ее уста! Я обессмерчу
Свою любовь, себя, – прильнув к
твоим устам
И на твоей груди прислушиваясь к
смерчу
Страстей самой земли, бушующему Там!
1908
ВАЛКИРИЯ
Я простерт на земле... я хочу
утонуть в тишине...
Я молю у зловещей судьбы хоть на час
перемирия...
Но уже надо мной, на обрызганном
кровью коне,
Пролетает Валкирия, –
И окрепшие пальцы сжимают меча
рукоять,
И воинственным выкликом вновь
размыкаются челюсти,
И кровавые реки текут пред глазами
опять
В неисчерпанной прелести...
1908
СТОДВАДЦАТИЛЕТНЯЯ
Когда зловонный черный двор
Ты проплываешь в полдне жарком,
Над чадом плит, над визгом ссор,
На смех растрепанным кухаркам,
И смотрит пестрая толпа,
Как, дань матчишу отработав,
Ученый шпиц выводит па
Под песнь мятежных санкюлотов, –
Меня несет, несет река
Жестоких бредов... я провижу:
Опять марсельские войска
Спешат к восставшему Парижу...
Опять холодный дождь кропит,
Блуждает ночь в хитоне сером,
Как шлюха пьяная, хрипит
Весна, растерзанная Тьером.
Над тенью тихих Тюильри,
Над прахом сумрачных Бастилий
Неугасимый свет зари,
Неутолимый крик насилий...
Преемственности рвется нить
У самого подножья храма,
Ничем уж не остановить
Дорвавшегося к власти хама.
Забыть, не знать, что столько пут
На теле старческом Европы,
Что к дням неистовства ведут
Лишь многолетние подкопы,
Что на посмешище зевак
Тебя приносят, марсельеза,
И что летит в окно пятак
За песню крови и железа!
1908
ИЗ-ПОД
СТОЛА
Я вас любил, как пес: тебя, концом
сандалии
Почесывавший мне рубиновую плешь,
Тебя, заботливый, в разгаре
вакханалии
Кидавший мне плоды: «Отшельник
пьяный, ешь!»
Остроты стертые, звучали необычней
вы,
Мудрее, чем всегда... Я славил пир
ночной,
И ноги танцовщиц, и яства, и
коричневый
Собачий нос, и все, что было надо
мной.
Но вот – благодаря чьему
жестокосердию? –
Я вытащен наверх, на пьяный ваш
Олимп,
И вижу грязный стол, казавшийся мне
твердию,
И вижу: ни над кем из вас не блещет
нимб!
О, если бы я мог, скатившись в
облюбованный
Уютный уголок, под мой недавний
кров,
Лежать на животе, как прежде
очарованный,
Как смертный, никогда не видевший
богов!
1909
НОЧЬ
ПОСЛЕ СМЕРТИ ПАНА
О ночь священного бесплодия,
Ты мне мерещишься вдали!
Я узнаю тебя, мелодия
Иссякшей, радостной земли!
За призрак прошлого не ратуя,
Кумир – низверженный – лежит.
В ночную высь уходит статуя
Твоих побед, гермафродит.
Обломком мертвенного олова
Плывет над городом луна,
И песня лирика двуполого
Лишь ей одной посвящена.
Влюбленные следят на взмории
Преображенный изумруд,
А старики в лаборатории
Кончают свой привычный труд:
Шипят под тиглями карбункулы,
Над каждым пар – как алый столб,
И вылупляются гомункулы
Из охлаждающихся колб...
1909
ОСВОБОДИТЕЛИ
ЭРОСА
ПРОЛОГ
Себе, истребившим последнюю память
Об оргиях Пана, о веснах земли;
Себе, потушившим волшебное пламя
Несчетных цветов плодородной земли;
Себе, заключившим в граниты, как в
панцирь,
Увядшее тело плененной земли;
Себе, окрылившим священные танцы
И первые ласки над гробом земли, –
Поем эти гимны. – О Эрос, внемли!
ПАН
Все робкие тени, все краски весенние
–
Земли обольстительный грим!
Все запахи, шорохи, зовы, движения –
Все было замыслено Им,
И пытка любви прикрывалась забавами:
Весна приходила с бичом,
И новь загоралась цветами и травами
Под властным весенним бичом.
В полночных чертогах, возникших из
воздуха,
Туманов и первых цветов,
Резвились без устали, вились без
роздыха
Незримые демоны снов.
Спускаясь на землю дорогой знакомою –
По матовым сходням луны, –
Они искушали любовной истомою
Жрецов непорочной луны.
Безумцы, влекомые страстью
разнузданной
На ложа зачатий и мук,
Глумились над Эросом, тенью
неузнанной
Бродившим, искавшим свой лук.
И Эрос, терзаемый всеми, что тратили
На оргиях пламя любви,
Провидел: появятся скоро каратели
За смертную пытку любви.
СМЕРТЬ
ПАНА
Нас месть увлекала вперед
сатурналиями:
Сомкнувши стеною щиты,
Мы шли, как чума, и топтали
сандалиями
Земные соблазны – цветы.
Скрывая навеки под глыбою каменною
Поломанный стебель, мы шли,
Пока поднялась шаровидною храминою
Гробница потухшей земли.
И, мстительный подвиг достойно
заканчивая,
Последнее действо творя,
Мы Пана убили – о, месть
необманчивая! –
На пеплах его алтаря.
Он умер с землею. Мы шкурою козиею
Украсили бедра свои,
Почти незаметно пьянея амврозиею
Еще невкушенной любви:
То Эрос, то Эрос – мы это
почувствовали –
О, радость! о, сладкий испуг! –
Покинувши ложе любви – не
прокрустово ли? –
Натягивал найденный лук...
ЭРОС
Мы строго блюдем сокровенные
заповеди –
Любовный завет:
Когда розовеет и гаснет на западе
Рубиновый свет,
Мы белыми парами всходим по очереди
На Башни Луны
И любим в святилищах девственной
дочери
Немой вышины.
О, счастье вступить за черту
завоеванного
Священного сна
И выпить фиал наслажденья любовного
До самого дна!
О, счастье: за ночь под
серебряно-матовою
Эгидой луны
Не надо платить подневольною жатвою –
Как в царстве весны!
О, счастье: лишь прихотям Эроса
отданные,
Мы можем – любя –
На каменном шаре, как камень
бесплодные,
Сгореть для себя!
1909
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ
СЕКСТИНА
Он угасал в янтарно-ярком свете.
Дневное небо, солнечный виссон,
Земля в цвету, властительные сети
Земной весны – в мечтательном поэте
Не пробуждали песен. Бледный, он
Всегда был замкнут в свой любимый
сон.
Когда-то близкий, невозвратный сон:
В колеблющемся сумеречном свете –
Заглохший сад, скамья, она и он.
Молчание. Предчувствия. Виссон
Поблекших трав. На ней и на поэте –
Плакучей ивы пепельные сети.
И чьи-то руки – сладостные сети –
Его влекут в любовный тихий сон.
Старинная легенда о поэте
И девушке, забывших все на свете,
Отвергнувших и пурпур и виссон!
Безмолвный сад, где лишь она и он!
Мечты, мечты!.. Как рыбарь сказки,
он
Проспал улов, и разорвались сети,
И он глядит: идет ко дну виссон
Златых чешуй, и тает, тает сон
В безжалостном янтарно-ярком свете:
Проклятье дня почиет на поэте.
Увы, нельзя все время о поэте
Грустить и ждать: когда, когда же он
Поймет тебя?.. Нельзя в вечернем
свете,
Сквозь тонкие, как паутина, сети
Глядеться вечно в свой заветный сон,
Где – ложе страсти, пурпур и виссон.
Шурши, осенний царственный виссон,
Нашептывай секстину о поэте,
Ушедшем в свой любимый давний сон,
В забытый сад, где грустно бродит
он,
Больной поэт, где чуть трепещут сети
Плакучих ив, застывших в сером
свете.
При свете дня и пепел, и виссон,
И сети ив, и строфы о поэте
Смешны, как он, но это – вещий сон.
1910
ПОСЛЕДНИЙ
ФАВН
В цилиндре и пальто, он так
неразговорчив,
Всегда веселый фавн... Я следую за
ним
По грязным улицам, и оба мы храним
Молчание... Но вдруг – при свете
газа – скорчив
Смешную рожу, он напоминает мне:
«Приятель, будь готов: последний сын
Эллады
Тебе откроет мир, где древние услады
Еще не умерли, где в радостном огне
Еще цветет, цветет божественное
тело!»
Я тороплю, и вот – у цели мы.
Несмело
Толкаю дверь: – оркестр, столы,
сигарный дым,
И в море черных спин – рубиновая
пена –
Пылают женщины видений Ван-Донгена,
И бурый скачет в зал козленком
молодым!
1910
Печатается по: Лившиц Б. Флейта Марсия. Первая книга стихов. Киев,
тип. а/о «Петр Барский в Киеве», 1911.