Мы – окрай
неизвестных дорог.
А. Блок
* * *
Загадка стоит,
неотступно маня,
Глубиной недоступной
чаруя;
Увлечет ли к себе
Мировое меня,
Или пропасть мою изберу
я?
Покажу ли я людям свой
собственный шаг,
Перейму ли чужую походку.
Иль – без области царь и
без магии маг –
Я пройду одиноко и
кротко?
Но в молитве одной я,
мне кажется,– весь
До последнего в темень
провала:
«Боже, дай, чтобы там,
раз мой выход не здесь,
Эта чаша меня миновала».
* * *
Помню я муку утóнченную.
Помню я слезы
притворные;
Вижу тебя я законченную,
Ризы твои вижу черные.
Ты поднесла
запрокинутая,
Блюдо зловеще горящее,
Сердце лежало там
вынутое,
Сердце мое, настоящее.
Черная, с грезами
сбывшимися
С белыми грезами слитая.
Хлопьями снега кружившимися
В воздухе темном
укрытая.
Рано, так рано забытая.
* * *
Трех белых ангелов
когда-то зрела ты,
Они летели в ряд в
безмолвии глубоком,
Среди бескрасочной,
бездонной высоты…
Мне было суждено
неотвратимым роком
С тобою встретиться,
когда в краю глухом
Я жаждой изнемог,
рожденный быть пророком.
Под кровлею одной
многоэтажный дом
Обоих нас сокрыл в одно
и то же время,
И долго оба мы не ведали
о том.
Я долго нес свое
завещанное бремя, –
Подавленный, душой по
Вышнему томясь, –
И тлело в соках жил Им
брошенное семя.
Хотя и раньше мне
диковинная связь
Моей судьбы с мечтой
была уже известна:
Тогда, когда Она – вся в
розовом – зажглась,
К обличью близкая
Невесты Неневестной;
Тогда, когда забил во
мне внемирный ключ
Открытий радостных
струею перекрестной;
Когда и мой язык стал
необычно жгуч,
Искрясь роскошеством,
что прежде в недрах прятал.–
Но время двигалось, и,
капая, сургуч
Благоуханные страницы
припечатал.
Тогда мы встретились и в
яви, и в мечте,
Которою давно Создавший
нас посватал.
Ты показала мне в
нетленной чистоте,
В безмерной высоте
святого поднебесья,
Те откровения, слова о
Тайне те,
– Которыми дрожал,
дышал, молился весь я.
* * *
Когда твоя, простая как
черта,
Святая мысль мой разум
завоюет,
Тогда моя отсветная
мечта,
Познав себя – белея
заликует.
Тогда моя ночная пустота
Лишится чар и в Свете
растворится;
Единая познается царица,
И будет Ночь, как
Первая, свята.
* * *
Тебя пугает мысль, мой
брат, что ты один,
Что красный мак возрос
во тьме глухих лощин,
И вне тебя одна богиня –
Сладострастье.
Я веровал как ты. Потом
– какое счастье
Нашел во мраке я, творец
и властелин.
Я плавал, как и ты, в
бессильное ненастье
И к дьяволу взывал из
сумрака пучин,
Но я околдовал его иною
властью.
Ты, не найдя в себе
истока мощных сил
И пронизавши муть
усталым, тусклым взором,
Себя навек замкнул и
холод ощутил.
Я отомкнул себя и все
обрел в себе.
Я взглядом пробежал по
выжженным узорам
И приложил весь мир
молитвенно к губе.
НА МОТИВЫ
ИВ. КОНЕВСКОГО
Темной страсти отшедших,
отдавшись,
Самородной, исконной
науке,
И за личность свою
исстрадавшись,
Заломил я в отчаяньи
руки.
Не хочу я глубин
своеволья,–
Мне лишь Воли мила
безграничность;
Пусть глубинно, – но
смрадно подполье:
В нем задохнется сильная
личность.
Расточая несметные силы
На боренье праотчего
зуда,
Обретешь ты их вновь у
могилы,
Там где узришь воочию
чудо.
Собери ж своей Воли
зачатки
Для достойного плоти
боренья, –
Будут вновь непорочны, и
сладки,
И безмерны тебе
откровенья.
ТРИЖДЫ-ЕДИНОЕ
Робкое, нежное, светлое, смотрит раскрытыми глазками,
Новью рожденное, тайной спаленное, женское.
В нем отражается, в нем зарождается, с песнями, с ласками
Все необычное, все гармоничное, все безгранично вселенское.
Ропотно-дерзкое, властное, сдвинуло брови сурово,
Давностью взрощено, былью упрощено, в гнете покоя
Тягостно спящее, злобно шипящее: «Рвутся покровы, –
Я – неизменное, старше вселенной я», – это – надменно
мужское.
Здесь, на прямом и едином пути,
В вечность вонзившем свои острия,
Верим: дано, суждено нам найти
Цельное, личное, трижды-единое «я».
ОН
Предназначенного людям
Он ни чем не изменил;
То чем были, то чем
будем,
Он собой объединил.
И пока все гуще, гуще
Зарастал бестропный лес,
–
Он, единый, присносущий,
Меж сплетенья не исчез.
К трепетанью на болоте
Вызвал жуткие огни,
И в закатной позолоте
Лег на сумрачные пни.
Меж побегов и наростов
Жизни тучной, молодой
Он казал огромный остов,
Ветхий, страшный и
худой.
В час, когда вонзали
совы
В гулкий воздух зычный
крик, –
Кутал в плотные покровы
Заповеданный свой лик.
И когда к глухой опушке
Смертный путь привел
косца, –
Подал окликом кукушки
Весть о близости конца.
Пир торжественный он
справил
В треске лопнувших
суков,
В день, как небо
окровавил
Бой огнистых языков.
И расплавившись шипела
Дымножелтая смола,
И от пламенного тела
Тень безмерная легла.
А когда земля окрепла,
Знойный выдержав пожар,–
Он остался в слое пепла,
Неизбежный перегар.
ДОМА
Домов обтесанный гранит
Людских преданий не
хранит.
На нем иные существа
Свои оставили слова.
В часы, когда снует
толпа,
Их речь невнятная слепа,
И в повесть ветхих
кирпичей
Не проникает взор ничей.
Но в сутках есть ужасный
час,
Когда иное видит глаз.
Тогда на улице мертво.
Вот дом. Ты смотришь на
него –
И вдруг он вспыхнет,
озарен,
И ты проникнешь: это –
он!
Застынет шаг, займется
дух.
Но миг еще – и он потух.
Перед тобою прежний дом,
И было ль – верится с
трудом.
Но если там же, в тот же
час,
Твой ляжет путь еще хоть
раз, –
Ты в лихорадке. Снова
ждешь
Тобой испытанную дрожь.
ДВОЙНИК
Опять на улице на миг
Я этим был охвачен;
Я к тайне вновь душой
приник,
Я в тайну вновь душой
проник, –
И вновь был озадачен…
Что совершает мой
двойник
Тот путь, что мне
назначен.
Вначале я оцепенел,
В безумие повержен;
И я вневременным пьянел,
Далеко выйдя за предел,
Ничем земным не сдержан,
–
Но тупо мой двойник
глядел
И даже был рассержен.
Он продолжал идти и
петь,
Размахивая тростью;
И он готовил злую плеть,
Чтоб с нею легче одолеть
Непрошенную гостью;
– И я, войдя в земную
клеть,
Стал плотью, кровью,
костью.