Verdugo es mi pensamiento.
Calderon
Моя мысль –
палач.
Кальдерон
СТРАНА НЕВОЛИ
Coët-an-die, Coët-an-nôs,
Bois du jour, bois de la nuit.
Villiers
Я попал в страну Неволи. Еду
ночью, – всюду лес,
Еду днем, – и сеть деревьев
заслоняет глубь небес.
В ограниченном пространстве, меж
вершинами и мной,
Лишь летучие светлянки служат
солнцем и луной.
Промелькнут, блеснут, исчезнут, –
и опять зеленый мрак,
И не знаешь, где дорога, где
раскрывшийся овраг.
Промелькнут, сверкнут, погаснут,
– и на миг в душе моей
Точно зов, но зов загробный,
встанет память прошлых дней.
И тогда в узорах веток ясно вижу
пред собой
Письмена немых проклятий, мне
нашептанных Судьбой.
О безбрежность, неизбежность
непонятного пути!
Если каждый шаг – ошибка, кто же
мне велел идти?
Разве я своею волей в этом
сказочном лесу?
Разве я не задыхаюсь, если в
сердце грех несу?
Разве мне не страшно биться между
спутанных ветвей?
Враг? Откликнись! Нет ответа, нет
луча душе моей.
И своим же восклицаньем я испуган
в горький миг, –
Если кто мне отзовется, это будет
мой двойник.
А во тьме так страшно встретить
очерк бледного лица.
Я попал в страну Неволи...
Нет конца.
В ДУШАХ ЕСТЬ ВСЕ
1
В душах есть все, что есть в
небе, и много иного.
В этой душе создалось
первозданное Слово!
Где, как не в ней,
Замыслы встали безмерною тучей,
Нежность возникла усладой
певучей,
Совесть, светильник опасный и
жгучий,
Вспышки и блески различных огней,
–
Где, как не в ней,
Бури проносятся мысли могучей!
Небо не там,
В этих кошмарных глубинах
пространства,
Где создаю я и снова создам
Звезды, одетые блеском убранства,
Вечно идущих по тем же путям, –
Пламенный знак моего постоянства.
Небо – в душевной моей глубине,
Там, далеко, еле зримо, на дне.
Дивно и жутко – уйти в
запредельность,
Страшно мне в пропасть души
заглянуть,
Страшно – в своей глубине
утонуть.
Все в ней слилось в бесконечную
цельность,
Только душе я молитвы пою,
Только одну я люблю
беспредельность,
Душу мою!
2
Но дикий ужас преступления,
Но искаженные черты, –
И это все твои видения,
И это – новый – страшный – ты?
В тебе рождается величие,
Ты можешь бурями греметь,
Из бледной бездны безразличия
Извлечь и золото и медь.
Зачем же ты взметаешь пыльное,
Мутишь свою же глубину?
Зачем ты любишь все могильное,
И всюду сеешь смерть одну?
И в равнодушии надменности,
Свой дух безмерно возлюбя,
Ты создаешь оковы пленности:
Мечту – рабу самой себя?
Ты – блеск, ты – гений
бесконечности,
В тебе вся пышность бытия.
Но знак твой, страшный символ
Вечности –
Кольцеобразная змея!
Зачем чудовище – над бездною,
И зверь в лесу, и дикий вой?
Зачем миры, с их славой звездною,
Несутся в пляске гробовой?
3
Мир должен быть оправдан весь,
Чтобы можно было жить!
Душою там, я сердцем – здесь.
А сердце как смирить?
Я узел должен видеть весь.
Но как распутать нить?
Едва в лесу я сделал шаг, –
Раздавлен муравей.
Я в мире всем невольный враг,
Всей жизнию своей,
И не могу не быть, – никак,
Вплоть до исхода дней.
Мое неделанье для всех
Покажется больным.
Проникновенный тихий смех
Развеется как дым.
А буду смел, – замучу тех,
Кому я был родным.
Пустынной полночью зимы
Я слышу вой волков,
Среди могильной душной тьмы
Хрипенье стариков,
Гнилые хохоты чумы,
Кровавый бой врагов. –
Забытый раненый солдат,
И стая хищных птиц,
Отца косой на сына взгляд,
Развратный гул столиц,
Толпы глупцов, безумный ряд
Животно-мерзких лиц. –
И что же? Я ли создал их?
Или они меня?
Поэт ли я, сложивший стих,
Или побег от пня?
Кто демон низостей моих
И моего огня?
От этих тигровых страстей,
Змеиных чувств и дум, –
Как стук кладбищенских костей
В душе зловещий шум, –
И я бегу, бегу людей,
Среди людей – самум.
* * *
Стучи, тебе откроют. Проси, тебе
дадут.
– О, Боже! Для чего же назначен
Страшный Суд?
В ТЮРЬМЕ
Мы лежим на холодном и грязном
полу,
Присужденные к вечной тюрьме.
И упорно и долго глядим в
полумглу, –
Ничего, ничего в этой тьме!
Только зыбкие отсветы бледных
лампад
С потолка устремляются вниз.
Только длинные шаткие тени
дрожат,
Протянулись – качнулись –
слились.
Позабыты своими друзьями, в
стране,
Где лишь варвары, звери да ночь,
Мы забыли о Солнце, Звездах, и
Луне,
И никто нам не может помочь.
Нас томительно стиснули стены тюрьмы,
Нас железное давит кольцо,
И как духи чумы, как рождения
тьмы,
Мы не видим друг друга в лицо!
ИЗБРАННЫЙ
О, да, я Избранный, я Мудрый,
Посвященный,
Сын Солнца, я – поэт, сын разума,
я – царь.
Но предки за спиной, и дух мой
искаженный –
Татуированный своим отцом дикарь.
Узоры пестрые прорезаны глубоко.
Хочу их смыть: Нельзя. Ум шепчет:
Перестань.
И, с диким бешенством, я в омуты
порока
Бросаюсь радостно, как хищный
зверь на лань.
Но, рынку дань отдав, его божбе и
давкам,
Я снова чувствую всю близость к
Божеству.
Кого-то раздробив тяжелым
томагавком,
Я мной убитого с отчаяньем зову.
РАНЕНЫЙ
Я насмерть поражен своим
сознаньем,
Я ранен в сердце разумом моим.
Я неразрывен с этим мирозданьем,
Я создал мир со всем его
страданьем.
Струя огонь, я гибну сам, как
дым.
И понимая всю обманность чувства,
Игру теней, рожденных в мире
мной,
Я, как поэт, постигнувший
искусство,
Не восхищен своею глубиной.
Я сознаю, что грех, и тьма во
взоре,
И топь болот, и синий небосклон,
Есть только мысль, есть призрачное
море,
Я чувствую, что эта жизнь есть
сон.
Но, видя в жизни знак безбрежной
воли,
Создатель, я созданьем не любим.
И, весь дрожа от нестерпимой
боли,
Живя у самого себя в неволе,
Я ранен насмерть разумом моим.
ПРОКЛЯТИЕ
ГЛУПОСТИ
Сонет
Увечье, помешательство, чахотка,
Падучая, и бездна всяких зол,
Как части мира, я терплю вас
кротко,
И даже в вас я таинство нашел.
Для тех, кто любит чудищ, все
находка,
Иной среди зверей всю жизнь
провел,
И как для закоснелых пьяниц –
водка,
В гармонии мне дорог произвол.
Люблю я в мире скрип всемирных
осей,
Крик коршуна на сумрачном откосе,
Дорог житейских рытвины и гать.
На всем своя – для взора –
позолота.
Но мерзок сердцу облик идиота,
И глупости я не могу понять!
УРОДЫ
Сонет
Я горько вас люблю, о бедные
уроды,
Слепорожденные, хромые, горбуны,
Убогие рабы, не знавшие свободы,
Ладьи, разбитые веселостью волны.
И вы мне дороги, мучительные сны
Жестокой матери, безжалостной
Природы,
Кривые кактусы, побеги белены,
И змей и ящериц отверженные роды.
Чума, проказа, тьма, убийство, и
беда,
Гоморра и Содом, слепые города,
Надежды хищные с раскрытыми
губами, –
О, есть же и для вас в молитве
череда!
Во имя Господа, блаженного
всегда,
Благословляю вас, да будет
счастье с вами!
БАБОЧКА
Залетевшая в комнату бабочка
бьется
О прозрачные стекла воздушными
крыльями.
А за стеклами небо родное
смеется,
И его не достичь никакими
усильями.
Но смириться нельзя, и она не
сдается,
Из цветистой становится тусклая,
бледная.
Что же пленнице делать еще
остается?
Только биться и блекнуть! О,
жалкая, бедная!
ЗАКОЛДОВАННАЯ
ДЕВА
В день октября, иначе листопада,
Когда бесплодьем скована земля,
Шла дева чрез пустынные поля.
Неверная, она с душой номада
Соединяла дивно-чуткий слух:
В прекрасно-юном теле ветхий дух.
Ей внятен был звук вымерших
проклятий,
Призывы оттесняемых врагов,
И ропот затопленных берегов,
Намек невоплотившихся зачатий,
Напев миров, толпящихся окрест,
Дрожания незасвеченных звезд.
Но дева с утомленными глазами,
Внимая всем, кричащим вкруг нее,
Лелеяла безмолвие свое.
Поняв одно за всеми голосами,
Безгласно холодела, как земля,
И шла вперед, чрез мертвые поля.
* * *
Сквозь мир случайностей, к живому
роднику,
Идя по жгучему и гладкому песку,
По тайным лестницам взбираясь к
высоте,
Крылатым коршуном повисши в
пустоте,
Мой дух изменчивый стремится
каждый миг,
Все ищет, молится: «О, где же мой
родник?
Весь мир случайностей отдам я за
него,
За оправдание мечтанья моего,
За радость впить в себя огни его
лучей,
За исцеление от старости моей».