ФАТА МОРГАНА
Фата Моргана,
Замки, узоры, цветы, и цвета,
Сказка, где каждая краска, черта
С каждой секундой – не та,
Фата Моргана
Явственно светит лишь тем, кто, внимательный, рано,
Утром, едва только Солнце взойдет,
Глянет с высокого камня на Море,
К солнцу спиной над безгранностью вод.
С блеском во взоре,
К Солнцу спиной,
Правда ль тут будет, неправда ль обмана,
Только роскошной цветной пеленой
Быстро возникнет пред ним над волной
Фата Моргана.
1. КРАСНЫЙ
Кораллы, рубины, гранаты,
Вы странным внушеньем богаты: –
На вас поглядишь – и живешь,
Как будто кого обнимаешь, –
На вас поглядев, понимаешь,
Что красная краска не ложь.
О, кровь, много таинств ты знаешь!
Когда по равнине пустынно-седой
Скользишь утомленно чуть зрячей мечтой,
Лишь встретишь ты красный какой лоскуток. –
Вмиг в сердце – рождение строк,
Как будто бы что-то толкнуло мечту,
И любишь опять горячо Красоту
И красочный ловишь намек.
О, кровь, я намеков твоих не сочту!
Когда, как безгласно-цветочные крики,
Увижу я вдруг на июльских лугах
Капли крови в гвоздике,
Внутри, в лепестках,
Капли алые крови живой,
Юной, страстной, желающей ласк, и деления чуждой на
«мой» или «твой». –
Мне понятно, о чем так гвоздика мечтает,
Почему лепестки опьяненному Солнцу она подставляет:
–
Вижу, вижу, вливается золото в алую кровь,
И теряется в ней, возрождается вновь,
Взор глядит – и не знает, где именно Солнце,
Где отливы и блеск золотого червонца,
Где гвоздики девически-нежной любовь.
О, кровь, как ты странно-пленительна, кровь!
Вот, словно во сне,
Почудились мне
Столепестковые розы,
В оттенках, в несчетности их лепестков
Вновь вижу, как девственны, женственны грезы,
Но знаю, что страстность доходит почти
Знаю я, как бесконечно-богаты уста,
Поцелуи, сближенье, альков,
Как первозданно-богаты два рта,
В красноречье без слов.
Я гляжу, и теряюсь, робею,
Я хочу, и не смею до угрозы,
Сорвать эту розу, сорвать, и познать упоенье, любовь.
О, кровь, сколько таинств и счастий скрываешь ты,
кровь!
2. РОЗОВЫЙ
Румянец яблока, на фоне Сентября,
С его травой-листвой воздушно-золотою,
Румянец девушки, когда горит заря,
Румянец девушки, идущей за водою,
Меж тем как в серебре и в зеркале реки
Мелькают, зыбкие, и пляшут огоньки.
Румянец сладостно-стыдливого незнанья,
Когда услышит вдруг она
Ее смутившее признанье,
И он, сдержав свое дыханье,
Безмолвно чувствует, что радость – суждена.
И наконец еще, румянец тот, предельный,
Когда они вдвоем сливаются в одно,
И чашей полной, чашей цельной
Пьют сладко-пьяное вино,
И в этой неге беспредельной,
В предвестье сказки колыбельной,
Разбиться чаше суждено.
3. ПРЕДРАССВЕТНО-ЛЕПЕСТКОВЫЙ
Неназываемый цветок,
Который нежен и прелестен,
И каждой девушке известен,
Как всем певцам рожденье строк.
Неназываемый цветок,
Что только раз один алеет,
И повторяться не умеет,
Но все вложил в один намек.
Неназываемый цветок.
4. ГОРИЦВЕТНЫЙ
Лепестки горицвета, оранжево-огненно-красные,
При основании – с черным пятном.
Не сокрыты ли здесь указанья, хотя и неясные, –
Как и в сосуде с пурпурным вином?
Веселимся, пьянимся мы, любимся, жаркие, страстные,
–
Темный отстой неразлучен со дном.
5. ЖЕЛТЫЙ
Спрошу ли ум, в чем желтый цвет,
Душа сейчас поет ответ,
Я вижу круг, сиянье, сферу,
Не золото, не блеск его,
Не эту тяжкую химеру,
Что ныне стала – вещество
Для униженья моего,
О, нет, иное торжество: –
Подсолнечник, цветок из Перу,
Где знали, как лазурь очей
Нежна от солнечных лучей.
6. КРАСНЫЙ И ЖЕЛТЫЙ
Камень и камень, бездушная груда,
Камни и камни, их глыба темна.
Все же, в них скрытое, явится чудо,
Только им быстрая встреча нужна.
Камень о камень ударит случайно,
Желтые, красные искры летят,
В темной бесцветности – яркая тайна,
Искры чаруют нежданностью взгляд.
В камне скрываются искры живые. –
Сколько же в нас неоткрытых цветов!
Дайте увидеть цветы золотые,
Быстрая встреча нужна для умов!
7. КРАСНЫЙ И ГОЛУБОЙ
Красный цвет – горячий цвет,
Голубой – холодный.
Оба шлют глазам привет,
Но мечтой несродной.
Говорит один – люблю,
Все сожгу любовью,
Камни в лаву растеплю,
Небо вспыхнет кровью.
А другой не говорит,
Не грозит, не манит,
В нем спокойный вечный вид,
Вечность не обманет.
Красный все зовет на бой,
Жаждет вновь завязки.
Ум ласкает – голубой,
Оправдай детской ласки.
Тяготясь самим собой,
Красный, вихрей полный,
Гонит птиц, зверей гурьбой,
Поднимает волны.
Но, закончен сам в себе,
Ум – покой вмещает.
О покорности Судьбе
Голубой вещает.
8. КРАСНЫЙ, ЖЕЛТЫЙ, ГОЛУБОЙ
Красный, желтый, голубой,
Троичность цветов,
Краски выдумки живой,
Явность трех основ.
Кислород, и углерод
Странные слова,
Но и их поэт возьмет,
В них душа жива.
Кислород, и углерод,
Водород – слова,
Но и в них есть желтый мед,
Вешняя трава.
Да, в напев поэт возьмет
Голубые сны,
Золотистый летний мед,
Алый блеск весны.
Красный, желтый, голубой –
Троичность основ.
Оставаясь сам собой,
Мир наш – ими нов.
9. ГОЛУБОЙ, ЗЕЛЕНЫЙ, ЖЕЛТЫЙ, КРАСНЫЙ
Голубой, зеленый, желтый, ярко-красный,
Степени различной светлой теплоты.
Незабудка, стебель, лютик, арум страстный,
Это – возрастанье красочной мечты.
Голубые очи детства золотого,
Изумруды мая, лето, страсть, зима,
Душные теплицы, ночь – и снова, снова
Лампа, звезды, взоры, сказка, ласка, тьма.
10. ЗОЛОТИСТЫЙ
Лютик золотистый,
Греза влажных мест,
Луч, и шелк цветистый,
Светлый сон невест.
Пляска брызг огнистых
В пламени костров,
Между красно-мглистых
Быстрых огоньков.
Колос, отягченный
Числами зерна,
Вечер позлащенный,
Полная Луна.
11. ПРОЩАЛЬНО-ЗОЛОТИСТЫЙ
Тихий шелест Сентября,
И умильный свист синицы,
Улетающие птицы,
Пышный праздник янтаря.
Праздник Солнца золотого,
Углубленный небосклон,
На лазури – желтый клен,
Остров моря голубого.
Все оттенки желтизны,
Роскошь ярких угасаний,
Трепет красочных прощаний,
Траур Лета и Весны.
12. ЗЕЛЕНЫЙ
На странных планетах, чье имя средь нас неизвестно,
Глядят с восхищеньем, в небесный простор, существа,
Их манит звезда, чье явленье для них – бестелесно,
Звезда, на которой сквозь Небо мерцает трава.
На алых планетах, на белых, и ласково-синих,
Где светят кораллом, горят бирюзою поля,
Влюбленные смотрят на остров в небесных пустынях.
В их снах изумрудно, те сны навевает – Земля.
13. ЗЕЛЕНЫЙ И ЧЕРНЫЙ
Подвижная сфера зрачков, в изумруде текучем сужаясь,
Расширяясь, сливает, безмолвно, привлеченную душу с
душой.
В глубоких зрачках, искушенья, во влаге зеленой качаясь,
Как будто бы манят, внушают: «Приблизься, ты мне не
чужой».
О, травянистый изумруд,
Глаза испанки светлокудрой!
Какой художник нежно-мудрый,
Утонченник, сказался тут?
Где все так жарко, чернооко,
Где всюду черный цвет волос, –
В сиянье белокурых грез,
Испанка-нимфа, одиноко,
Порой возникнет – и на вас
Струит огонь зеленых глаз.
Всего красивей черный цвет
В зрачках зеленых глаз.
Где водный свет? Его уж нет.
Лишь черный есть алмаз!
Зелено-бледная вода,
Русалочий затон, –
О, не одна здесь спит беда,
И чуток этот сон.
И каждый миг, и каждый час
Воздушный изумруд,
Воздушный цвет зеленых глаз
Поет мечте: «Я тут!»
Зрачок растет, и жадный свет
Зовет, берет, светясь.
Где целый мир? Его уж нет.
Лишь черный есть алмаз!
14. СИНИЙ
Пустынями эфирными, эфирными-сапфирными,
Скитается бесчисленность различно-светлых звезд.
Над этими пространствами, то бурными, то мирными,
Душою ощущается в Эдем ведущий мост.
Зовется ли он Радугой, навек тысячецветною,
Зовется ли иначе как, значения в том нет.
Но синий цвет – небесный цвет, и грезою ответною
Просящему сознанию дает он ряд примет.
Примет лазурно-радостных нам в буднях много
светится,
И пусть, как Море синее, дороги далеки
«Дойдешь», тебе вещает лен, там в Небе все
отметится,
«Дойдешь», твердят глаза детей, и шепчут васильки.
15. НЕЖНО-ЛИЛОВЫЙ
Колокольчик на опушке леса,
С звонами, что внятны слуху фей,
Бархатисто-пышная завеса,
Возле лиловатых орхидей.
В лепете романса – цвет сирени,
Сад мечты, и в нем упавший лист,
В красочном контрасте – свет и тени,
На руке лилейной – аметист.
16. ФИОЛЕТОВЫЙ
Мне снилось множество цветов,
Багряных, алых, золотистых,
Сапфирно-синих лепестков,
И снов, застывших в аметистах.
Но между всех цветочных сил
Я видел, в призрачной картине,
Что красный цвет внизу застыл,
А цвет зеленый – посредине.
Но выше – выше, в синеву,
Восходит множество фиалок,
И в сновиденье наяву
Я вижу белый храм Весталок.
Их не встревожит зов ничей,
Им Ночь – моления внушает,
И взор фиалковых очей
В себе бездонность отражает.
И быстро, быстро, быстро – я
Несусь мечтою к ним, предельным
В лесной пустыне Бытия
Забвенье пью фиалом цельным.
17. ХРУСТАЛЬНО-СЕРЕБРИСТЫЙ
Звуки лютни в свете лунном,
Словно сказка, неживые,
В сновиденье многострунном
Слезы флейты звуковые.
Лики сонных белых лилий
В озерной зеркальной влаге,
Призрак ангелов, их крылий,
Сон царевны в лунной саге.
18. ОПАЛОВО-ЗИМНИЙ
Легкий слой чуть выпавшего снега,
Серп Луны в лазури бледно-синей,
Сеть ветвей, узорная их нега,
Кружевом на всем – воздушный иней.
Духов серебристых замок стройный,
Сонмы фей в сплетеньях менуэта,
Танец блесток, матово-спокойный,
Бал снежинок, вымышленность света.
19. ГОЛУБОВАТО-БЕЛЫЙ И КРАСНОВАТО-СЕРЫЙ
Голубовато-белый и красновато-серый,
В дворце людского мозга два цвета-вещества.
Без них мы не имели б ни знания, ни веры,
Лишь с ними область чувства и наша мысль жива.
Чрез них нам ярко светят душевные эфиры,
Напевность ощущений слагается в узор.
В дворце людского мозга играют скрипки, лиры,
И чудо-панорама струит просвет во взор.
Во внутренних чертогах сокровища без меры.
Цветут, пьянят, чаруют – не день, не час, века –
Голубовато-белый и красновато-серый,
В дворце людского мозга два странные цветка.
20. БЕЛЫЙ
Нарцисс, восторг самовлюбленности,
До боли сладостные сны,
Любовь – до смерти, до бездонности,
Всевластность чистой Белизны.
Нарцисс, забвенье жизни, жалости,
Желанье, страстность – до того,
Что в белом – в белом! – вспышка алости,
Забвенье лика своего.
Нарцисс, туман самовнушения,
Любовь к любви, вопрос-ответ,
Загадка Жизни, отражение,
Венчальный саван, белый цвет.
21. ЧЕРНЫЙ
Как ни странно это слышать, все же
истина верна: –
Свет противник, мрак помощник
прорастанию зерна.
Под землею призрак жизни должен выждать
нужный срок,
Чтобы колос золотистый из него родиться
мог.
В черной тьме – биенье жизни, зелень
бледная, росток,
Лишь за этим – стебель, колос, пышность
зерен, желтый сок.
Мировой цветок, который назван Солнцем
меж людей,
Утомясь, уходит в горы, или в глубь
ночных морей.
Но, побывши в сонном мраке, в час рассвета,
после грез,
Он горит пышней, чем маки, ярче самых
пышных роз.
Черный уголь – символ жизни, а не смерти
для меня: –
Был Огонь здесь, говорю я, будет вновь
напев Огня.
И не черный ли нам уголь, чтоб украсить
светлый час,
Из себя произрождает ярко-праздничный
алмаз.
Все цвета в одном согласны: входят все
они – в цветы.
Черной тьме – привет мой светлый, в
Литургии Красоты!