Константин Бальмонт. МАЙЯ (Сб. ЗОВЫ ДРЕВНОСТИ)





НАЧЕРТАНИЯ ЦАРИЦЫ МАЙЕВ

(Паленке)


1. ЦАРИЦА МАЙСКАЯ

Лезвием орудия Ваятель
Высечет чашу там,
Чашу, да,
Урну-Луну иссечет, Лунного Года.
Будет она как бы лунной преградой.
Круглою дверью в тайник,
Да защитит лезвием себя сердце,
Она,
Урна-Луна,
Будет основой малым камням, сочетанным в узорность,
Камешкам, яйцам птиц.
Тонкое высечет там острие
Голову,
Нежно украшенную
Жемчугом, нитью жемчужин, нанизанных
Против глядящего глаза.
Где разобью я забвенье,
Памяти дав оплот, –
Ибо ваяет он, как говорят,
Изгибы, в которых забвенье забыто, –
Раскрою я Книгу Святых Начертаний,
Мудрости Книгу и Знанья.
О, зачаруют они, обольстят,
Очертанья моей головы яйцевидной,
Околдуют пленившийся взгляд!
Да, лезвие инструмента поведает
Знанье Священных Письмен.
Камень оно иссечет.
Тайную силу свою
Явит оно,
Сокровенную, –
Там!


2. ГОЛОВА И РУКА

Но, возглашая сущность ваяния, –
Власть опьянять, зацеплять, уловлять,
Подобно тому, как крюк
Ловца жемчугов
Уцепляет, срывает жемчужную раковину,
В которой скрыта услада шеи, забава руки, –
О самой основе ваяний, о их существе,
О причине могущества их –
Я говорю.
Часть лица маленькой девочки,
Основой ваяния,
Я хочу.
Голову, как изваяние,
Голову милую, нежную,
С застенчивой, трепетной прелестью детства, –
Я хочу.
С головой, чуть склоненной изгибами шеи,
Я хочу – волоса.
Я хочу, чтоб рука, прикасаясь,
Отделив, удлинняла
Прядь волос.
Руку с кистью руки –
Я хочу.
Чтоб рука, зацепляя, утягивала
Голову, словно ее заставляя вернуться.
Это – хочу.
И хоть знак, возвещающий и, столь жалко извит.
Точно согнутый тростник,
По краям с жемчугами,
Этот изгиб –
Я хочу.
Я хочу, чтобы этот тростник перегнутый, с жемчужинами,
Был изваян с моим изваяньем, вошел в мой лик,
Был пред взором моих очей,
На вершине лица моего.
Между тем как хочу, чтобы лик мой
Дал мне власть опьяняющую –
Недобрую власть, быть может?
Причину слез, кто знает? –
Лик маленькой девочки, нежной,
Изваянный –
Я хочу.
Руку Царицы, созданную,
Чтоб носить жемчуга,
Голову девочки нежной, застенчивой,
Чья прелесть стыдливая
Напоминает детство народа – ловца жемчугов,
Причину и тайнооснову могущества наших ваяний
Я возглашаю –
Здесь.



НАЧЕРТАНЬЯ МАЙСКОГО ВАЯТЕЛЯ.
СЛОВО О СЛОВЕ

(Коршун и смерть)


Вспенился круговорот шипений,
Смерть отошла,
И с ней горделивый шершень жужжащий,
Комар, что трезвонит и жалит.
Но бессилен обидеть, не властен прожечь, обесславить.
Навсегда он вне веденья тайны Священных Письмен,
Вне уловленья сокровенного смысла
Ликов воленья Луны,
Что причинно рождает
Отдаленный гул Океана,
Вне понимания знамений
Океана, чей гул опьянит, околдует грядущие дали,
Вне познанья величия лика
Современно-древнего помысла.
Да не промолвит язык его
Древнее слово Минувшего,
Здесь сокрытый глагол: –

Луна влияет властью сокровенной, –
Влиянием таинственным и сильным
На рокот отдаленный Океана.
Вот почему явил я лик ее
Здесь в раковине-урне иссеченной.
Ее явленье в лике Новолунья
Чрез 20 воплощается и 20,
Дней и минут. Вот почему легко
Я ряд свой нахожу, свой месяц полный
С его двадцатидневьем круговым.

На Юг он ушел, птицеликий.
Пусть как крот взрывает там землю,
Пусть округляется, обогащается,
Если клюв его место свое будет знать.
Это случилось назад тому 3, 5 и 7,
И еще 9, 5 и 1,
То есть 15 месяцев.

Никогда Птичий Клюв, никогда
Не овладеет наукой,
Искусством Священных Письмен.
Эти камешки там, голыши,
Вот этот метательный камень,
Который кладут в пращу,
Эти наложенные,
Сочетанные камни-гроздья,
Ожерелье таящихся знаков,
Священный срыв,
Неосторожному – пропасть.
Да не рассеет он путы.
Да спутает смысл,
Не озаривши их сеть изъясненьем.
Да извратит он пути толкованья,
И эти камешки станут когтями: –
Здесь вот – ударится он,
Дальше – оступится.
Речь эта – узел;
Слово – изгибно;
Оно, извиваясь, выводит свод:
Гору дробит,
Крошит ее в мелкие камешки;
Расходится в разных извилинах;
Оно уходит, оно возвращается;
Оно преломляется;
Свито, скручено, сжато;
Четкое, резвое, тонко-перистое;
Нераздельное, сплоченное;
Устремленное в беге, округлое;
Врата, что легко пройти,
И упор каменистой пустыни;
Эта речь ускользает, жеманная,
Она – искривленье гримасы;
Она – вся привет, веселящая;
Горькая вкусом, крепит;
Сладкая, миротворит;
Свеже-холодная; жгучая, жжет, сожигает;
Небесно-лазурная, водная;
Тихая, тишь, глубина;
Смелая, смело-красивая;
Меткострельность глаголющих уст, копье.
Она – боязливая лань,
Проворный олень лесной;
Куропатка полей, что бежит;
Голубка, что пьет и пьянится ручьями,
Волнистой одеждой земли;
Пасть пумы, что встала.
Нависла вот тут;
Пустыня безводная;
Ливень внезапный,
Который идет уменьшаясь;
Хрупкая чаша из глины,
Едва – из горнила, падает, в крошки рассыпалась;
Тыква, ведро, водоем;
Свежий колодезь – жаждущему;
Колющий лист, лист приютно-тенистый;
Гвоздочек, что держит, удерживает;
Повторная белость зубов, что созвучно дробят, растирают;
Развилистость вил; перекладина, дерево казни;
Забота, ларец сберегающей памяти;
Кладовая лелейного сердца;
Голова и нога, верх и низ – это слово;
Что начинает, и то, что кончает;
От разрушенья оно отвращается,
Тленья уходит,
Здесь завершает свое нисхожденье.
Древняя эта речь,
Сокровенная,
Целомудренная,
Вовеки Царица – Царевна.
Эти малые, круглые камни прибрежные,
Здесь – шумы морские глаголящие.
Там – в завершенной безгласности;
Плещут здесь, там – молчат;
Они – Бездна, Волна без конца;
Потопление неосторожному,
Будь он крылья! Прилив! Берегись!