Константин Бальмонт. Из книги: БУДЕМ КАК СОЛНЦЕ (Сб. ЗВЕНЬЯ)




* * *


Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
      И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
      И выси гор.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть море,
      И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре.
      Я властелин.

Я победил холодное забвенье,
      Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
      Всегда пою.

Мою мечту страданья пробудили,
      Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
      Никто, никто.

Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
      А если день погас,
Я буду петь… Я буду петь о Солнце
      В предсмертный час!



* * *


Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны;
Перепевные, гневные, нежные звоны.

      Я – внезапный излом,
      Я – играющий гром,
      Я – прозрачный ручей,
      Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая,
Все пойму, все возьму, у других отнимая.

      Вечно юный, как сон,
      Сильный тем, что влюблен
      И в себя и в других,
      Я – изысканный стих.



ГАРМОНИЯ СЛОВ


Почему в языке отошедших людей
      Были громы певучих страстей?
И намеки на звон всех времен и пиров,
      И гармония красочных слов?

Почему в языке современных людей
      Стук ссыпаемых в яму костей?
Подражательность слов, точно эхо молвы,
      Точно ропот болотной травы?

Потому что когда, молода и горда,
      Между скал возникала вода,
Не боялась она прорываться вперед,
      Если станешь пред ней, так убьет.

И убьет, и зальет, и прозрачно бежит,
      Только волей своей дорожит.
И рождается звон для грядущих времен,
      Для теперешних бледных племен.



ВЛИЯНИЕ ЛУНЫ


Я шел безбрежными пустынями,
И видел бледную Луну,
Она плыла морями синими,
И опускалася ко дну.

И не ко дну, а к безызмерности,
За кругозорностью земной,
Где нет измен и нет неверности,
Где все объято тишиной.

Там нет ветров свирепо дышащих,
Там нет ни друга, ни врага,
Там нет морей, себя не слышащих
И звонко бьющих в берега.

Там все застывшее, бесстрастное,
Хотя внушающее страсть, –
Затем что это царство ясное
Свою нам передало часть.

В нас от него встают желания, –
Как эхо, грянувшее вдруг,
Встает из сонного молчания,
Когда уж умер самый звук.

И бродим, бродим мы пустынями,
Средь лунатического сна,
Когда бездонностями синими
Над нами властвует Луна.

Мы подчиняемся, склоняемся
Перед царицей тишины,
И в сны свои светло влюбляемся
По мановению Луны.



ДОЖДЬ


В углу шуршали мыши,
Весь дом застыл во сне.
Шел дождь, и капли с крыши
Стекали по стене.

Шел дождь, ленивый, вялый,
И маятник стучал.
И я душой усталой
Себя не различал.

Я слился с этой сонной
Тяжелой тишиной.
Забытый, обделенный,
Я весь был тьмой ночной.

А бодрый, как могильщик,
Во мне тревожа мрак,
В стене жучок-точильщик
Твердил: «Тик-так. Тик-так».

Равняя звуки точкам,
Началу всех начал,
Он тонким молоточком
Стучал, стучал, стучал.

И атомы напева,
Сплетаясь в тишине,
Спокойно и без гнева
«Умри» твердили мне.

И мертвый, бездыханный,
Как труп задутых свеч,
Я слушал в скорби странной
Вещательную речь.

И тише кто-то, тише,
Шептался обо мне.
И капли с темной крыши
Стекали по стене.



ВЛАГА


С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!» – Светло,
Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!» –
Полночь глядит с небосклона.



В МОЕМ САДУ


В моем саду мерцают розы белые,
Мерцают розы белые и красные,
В моей душе дрожат мечты несмелые,
      Стыдливые, но страстные.

Тебя я видел только раз, любимая,
Но только раз мечта с мечтой встречается,
В моей душе любовь непобедимая
      Горит и не кончается.

Лицо твое я вижу побледневшее,
Волну волос, как пряди снов согласные,
В глазах твоих – признанье потемневшее,
      И губы, губы красные.

С тобой познал я только раз, любимая,
То яркое, что счастьем называется,
О, тень моя, бесплотная, но зримая,
      Любовь не забывается.

Моя любовь – пьяна, как гроздья спелые,
В моей душе – звучат призывы страстные,
В моем саду – сверкают розы белые
      И ярко, ярко-красные!



ХОЧУ


Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
Из сочных гроздий венки свивать.
Хочу упиться роскошным телом.
Хочу одежды с тебя сорвать!

Хочу я зноя атласной груди,
Мы два желанья в одно сольем.
Уйдите, боги! Уйдите, люди!
Мне сладко с нею побыть вдвоем!

Пусть будет завтра и мрак и холод,
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив! Я буду молод!
Я буду дерзок! Я так хочу!



* * *


Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
– Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков!

Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
– Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла!

Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
– Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!



ЕЩЕ НЕОБХОДИМО


Еще необходимо любить и убивать,
Еще необходимо накладывать печать,
Быть внешним и жестоким, быть нежным без конца,
И всех манить волненьем красивого лица.

Еще необходимо. Ты видишь, почему:
Мы все стремимся к Богу, мы тянемся к Нему,
Но Бог всегда уходит, всегда к Себе маня,
И хочет тьмы – за светом, и после ночи – дня.

Всегда разнообразных, Он хочет новых снов,
Хотя бы безобразных, мучительных миров,
Но только полных жизни, бросающих свой крик,
И гаснущих покорно, создавши новый миг.

И маятник всемирный, незримый для очей,
Ведет по лабиринту рассветов и ночей.
И сонмы звезд несутся по страшному пути.
И Бог всегда уходит. И мы должны идти.



ГОЛОС ЗАКАТА


Я отошедший день, каких немного было
На памяти твоей, мечтающий мой брат.
      Я предвечернее светило,
      Победно-огненный закат.

Все краски, сколько их сокрыто в силе света,
Я в мысль одну вложил, которая горит,
      В огонь рубиновый одета
      И в нежно-дымный хризолит.

Многоразличные созвучия сиянья
По небу разбросав, я все их слил в одно:
      В восторг предсмертного сознанья,
      Что мне блаженство суждено.

Так пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
      Что быть прекрасней – невозможно,
      И быть блаженнее – нельзя.

Гляди же на меня, о, дух мечты печальной,
Мечтатели земли, глядите на меня:
      Я блеск бездонности зеркальной
      Роскошно гаснущего дня.

Любите ваши сны безмерною любовью,
О, дайте вспыхнуть им, а не бессильно тлеть,
      Сознав, что теплой алой кровью
      Вам нужно их запечатлеть.



ГИМН ОГНЮ


1

      Огонь очистительный,
      Огонь роковой,
      Красивый, властительный,
      Блестящий, живой!


2

Бесшумный в мерцаньи церковной свечи,
Многошумный в пожаре,
Глухой для мольбы, многоликий,
Многоцветный при гибели зданий,
Проворный, веселый, и страстный,
Так победно-прекрасный,
Что когда он сжигает мое,
Не могу я не видеть его красоты, –
О, красивый Огонь, я тебе посвятил все мечты!


3

Ты меняешься вечно,
Ты повсюду – другой.
Ты красный и дымный
В клокотаньи костра.
Ты как страшный цветок с лепестками из пламени,
Ты как вставшие дыбом блестящие волосы.
Ты трепещешь, как желтое пламя свечи
С его голубым основаньем.
Ты являешься в быстром сияньи зарниц.
Ты, застывши, горишь в грозовых облаках,
Фиолетовых, áспидно-синих.
Ты средь шума громóв и напева дождей
Возникаешь неверностью молний,
То изломом сверкнешь,
То сплошной полосой,
То как шар, окруженный сияющим воздухом,
Золотой, огневой,
С переменными красными пятнами.
Ты в хрустальности звезд, и в порыве комет.
Ты от Солнца идешь и, как солнечный свет,
Согревательно входишь в растенья,
И будя, и меняя в них тайную влагу,
То засветишься алой гвоздикой,
То зашепчешь как колос пушистый,
То протянешься пьяной лозой.
Ты как искра встаешь
Из глухой темноты,
Долго ждешь, стережешь.
Кто пришел? Это ты!
Через миг ты умрешь,
Но пока ты живешь,
Нет сильней, нет странней, нет светлей красоты!


4

Не устану тебя восхвалять,
О, внезапный, о, страшный, о, вкрадчивый!
На тебе расплавляют металлы.
Близ тебя создают и куют
Много тяжких подков,
Много кос легкозвонных,
Чтоб косить, чтоб косить,
Много колец для пальцев лилейных,
Много колец, чтоб жизни сковать,
Чтобы в них, как в цепях, годы долгие быть,
И устами остывшими слово «любить»
Повторять.
Много можешь ты странных вещей создавать,
Полносложность орудий, чтоб горы дробить,
Чтобы ценное золото в безднах добыть,
И отточенный нож, чтоб убить.


5

Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все мечты,
Я такой же, как ты.
О, ты светишь, ты греешь, ты жжешь,
Ты живешь, ты живешь!
В старину ты, как Змей, прилетал без конца
И невест похищал от венца.
И как огненный гость много раз, в старину,
Ты утешил чужую жену.
О, блестящий, о, жгучий, о, яростный!
В ярком пламени несколько разных слоев.
Ты горишь как багряный, как темный, как желтый,
Весь согретый изменчивым золотом, праздник осенних листов.
Ты блестишь как двенадцатицветный алмаз,
Как кошачья ласкательность женских влюбляющих глаз, –
Как восторг изумрудный волны океана,
В тот миг как она преломляется,
Как весенний листок, на котором росинка дрожит и качается,
Как дрожанье зеленой мечты светляков,
Как мерцанье бродячих огней,
Как зажженные светом вечерним края облаков,
Распростерших свой траур над ликом сожженных и гаснущих дней.


6

Я помню, Огонь,
Как сжигал ты меня.
Меж колдуний и ведьм, трепетавших от ласки огня.
Нас терзали за то, что мы видели тайное,
Сожигали за радость полночного шáбаша,
Но увидевшим то, что мы видели,
Был не страшен Огонь.
Я помню еще,
О, я помню другое, горящие здания,
Где сжигали себя добровольно, средь тьмы,
Меж неверных, невидящих, верные, мы.
И при звуках молитв, с исступленными воплями,
Мы слагали хваленья Даятелю сил.
Я помню, Огонь, я тебя полюбил.


7

Я знаю, Огонь,
И еще есть иное сиянье для нас,
Что горит перед взором навеки потухнувших глаз.
В нем внезапное знанье, в нем ужас, восторг
Пред безмерностью новых глубоких пространств.
Для чего, из чего, кто их взял, кто исторг,
Кто облек их в лучи многозвездных убранств?
Я уйду за ответом!
О, душа восходящей стихии, стремящейся в твердь,
Я хочу, чтобы белым немеркнущим светом
Засветилась мне – Смерть!



БЕЗУМНЫЙ ЧАСОВЩИК


Меж древних гор жил сказочный старик,
Безумием объятый необычным.
Он был богач, поэт – и часовщик.

Он был богат во многом и в различном,
Владел землей, морями, сонмом гор,
Ветрами, даже небом безграничным.

Он был поэт, и сочетал в узор
Незримые безгласные созданья,
В чьих обликах был красноречьем – взор.

Шли годы вне разлада, вне страданья,
Он был бы лишь поэтом навсегда,
Но возымел безумное мечтанье.

Слова он разделил на нет и да,
Он бросил чувства в область раздвоенья,
И дня и ночи встала череда.

А чтоб вернее было их значенье,
Чтобы означить след их полосы,
Их двойственность, их смену и теченье, –

Поэт безумный выдумал часы.
Их дикий строй снабдил он голосами:
Одни из них пленительной красы, –

Поют, звенят; другие воют псами;
Смеются; говорят; кричат, скорбя.
Так весь свой дом увесил он часами.

И вечность звуком времени дробя,
Часы идут путем круговращенья,
Не уставая повторять себя.

Но сам создав их голос как внушенье,
Безумный часовщик с теченьем лет
Стал чувствовать к их речи отвращенье.

В его дворце молчанья больше нет,
Часы кричат, хохочут, шепчут смутно,
И на мечту, звеня, кладут запрет.

Их стрелки, уходя ежеминутно,
Меняют свет на тень, и день на ночь,
И все клянут, и все клянут попутно.

Не в силах отвращенья превозмочь,
Безумный часовщик, в припадке гнева,
Решил прогнать созвучья эти прочь, –

Лишить часы их дикого напева:
И вот, раскрыв их внутренний состав,
Он вертит цепь направо и налево.

Но строй ли изменился в них и сплав,
Иль с ними приключилось чарованье,
Они явили самый дерзкий нрав, –

И подняли такое завыванье,
И начали так яростно звенеть,
Что часовщик забыл негодованье, –

И слыша проклинающую медь,
Как трупами испуганный анатом,
От ужаса лишь мог закаменеть.

А между тем часы, гудя набатом,
Все громче хаос воплей громоздят,
И каждый звук – неустранимый атом.

Им вторят горы, море, пленный ад,
И ветры, напоенные проклятьем,
В пространствах снов кружат, кружат, кружат.

Рожденные чудовищным зачатьем,
Меж древних гор мятутся нет и да,
Враждебные, слились одним объятьем, –

И больше не умолкнут никогда.



ОСВОБОЖДЕНИЕ


Закрыв глаза, я слушаю безгласно,
Как гаснет шум смолкающего дня.
В моей душе торжественно и ясно.

Последний свет закатного огня,
В окно входя цветною полосою,
Ласкательно баюкает меня.

Опустошенный творческой грозою,
Блаженно стынет нежащийся дух,
Как стебли трав, забытые косою.

Я весь преображаюсь в чуткий слух,
И внемлю чье-то дальнее рыданье,
И близкое ко мне жужжанье мух.

Я замер в сладкой дреме ожиданья,
Вот-вот кругом сольется все в одно;
Я в музыке всемирного мечтанья.

Все то, что во вселенной рождено,
Куда-то в пропасть мчится по уклонам,
Как мертвый камень падает на дно.

Один – светло смеясь, другой – со стоном,
Все падают, как звуки с тонких струн,
И мир объят красиво-скорбным звоном.

Я вижу много давних снежных лун,
Я вижу изумрудные планеты,
По их морям не пенится бурун.

На них иные призраки и светы.
И я в безмолвном счастье сознаю,
Что для меня не все созвучья спеты.

Я радуюсь иному бытию,
Гармонию планет воспринимаю,
И сам – в дворце души своей – пою.

Просторам звезд ни грани нет, ни краю,
Пространства звонов полны торжеством.
И, все поняв, я смыслы их впиваю.

Исходный луч в сплетеньи мировом,
Мой разум слит с безбрежностью блаженства,
Поющего о мертвом и живом.

Да будут пытки! В этом совершенство.
Да будет боль стремлений без конца!
От рабства мглы – до яркого главенства!

Мы звенья вкруг созвездного кольца,
Прогалины среди ветвей сплетенных,
Мы светотень разумного лица.

Лучами наших снов освобожденных
Мы тянемся к безмерной Красоте
В морях сознанья, звонких и бездонных.

Мы каждый миг – и те же и не те,
Великая расторгнута завеса,
Мы быстро мчимся к сказочной черте, –

Как наши звезды к звездам Геркулеса.