СОЛНЕЧНЫЙ
ЛУЧ
Свой мозг пронзил я
солнечным лучом.
Гляжу на Мир. Не помню
ни о чем.
Я вижу свет, и цветовой
туман.
Мой дух влюблен. Он
упоен. Он пьян.
Как луч горит на пальцах
у меня!
Как сладко мне
присутствие огня!
Смешалось все. Людское я
забыл.
Я в мировом. Я в центре
вечных сил.
Как радостно быть жарким
и сверкать!
Как весело мгновения
сжигать!
Со светлыми я светом
говорю.
Я царствую. Блаженствую.
Горю.
Я НЕ ЗНАЮ
МУДРОСТИ
Я не знаю мудрости,
годной для других,
Только мимолетности я
влагаю в стих.
В каждой мимолетности
вижу я миры,
Полные изменчивой
радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что
вам до меня?
Я ведь только облачко,
полное огня.
Я ведь только облачко.
Видите: Плыву.
И зову мечтателей… Вас я
не зову!
СНЕЖИНКА
Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!
Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную,
На землю просится.
Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.
В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.
Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
Светло качается.
Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.
Но вот кончается
Дорога дальная,
Земли касается
Звезда кристальная.
Лежит пушистая,
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мне хочется снова
дрожаний качели,
В той липовой роще, в
деревне родной,
Где утром фиалки во мгле
голубели,
Где мысли робели так
странно весной.
Мне хочется снова быть
кротким и нежным,
Быть снова ребенком,
хотя бы в другом,
Но только б упиться
бездонным, безбрежным,
В раю белоснежном, в раю
голубом.
И, если любил я безумные
ласки,
Я к ним остываю, совсем,
навсегда,
Мне нравится вечер, и
детские глазки,
И тихие сказки, и снова
звезда.
ЗОЛОТАЯ
РЫБКА
В замке был веселый бал,
Музыканты пели.
Ветерок в саду качал
Легкие качели.
В замке, в сладостном
бреду,
Пела, пела скрипка.
А в саду была в пруду
Золотая рыбка.
И кружились под Луной,
Точно вырезные,
Опьяненные Весной,
Бабочки ночные.
Пруд качал в себе
звезду,
Гнулись травы гибко.
И мелькала там в пруду
Золотая рыбка.
Хоть не видели ее
Музыканты бала,
Но от рыбки, от нее,
Музыка звучала.
Чуть настанет тишина,
Золотая рыбка
Промелькнет, и вновь
видна
Меж гостей улыбка.
Снова скрипка зазвучит,
Песня раздается.
И в сердцах Любовь
журчит,
И Весна смеется.
Взор ко взору шепчет:
«Жду!»
Так светло и зыбко.
Оттого, что там в пруду
–
Золотая рыбка.
* * *
Ты мне была сестрой, то нежною,
то страстной,
И я тебя любил, и я тебя
люблю.
Ты призрак дорогой…
бледнеющий… неясный…
О, в этот лунный час я о
тебе скорблю!
Мне хочется, чтоб Ночь,
раскинувшая крылья,
Воздушной тишиной
соединила нас.
Мне хочется, чтоб я,
исполненный бессилья,
В твои глаза струил
огонь влюбленных глаз.
Мне хочется, чтоб ты,
вся бледная от муки,
Под лаской замерла, и
целовал бы я
Твое лицо, глаза, и
маленькие руки,
И ты шепнула б мне:
«Смотри, я вся – твоя!»
Я знаю, все цветы для
нас могли возникнуть,
Во мне дрожит любовь,
как лунный луч в волне.
И я хочу стонать,
безумствовать, воскликнуть:
«Ты будешь навсегда
любовной пыткой мне!»
* * *
Прозвенит ли вдали
колокольчик,
Колокольчик, во мгле
убегающий, –
Догорает ли Месяц за
тучкой,
Там за тучкой, бледнеющей,
тающей, –
Наклонюсь ли я, полный
печали,
О, печали
глубоко-мучительной! –
Над водой, над рекой
безглагольной,
Безглагольной,
безгласной, томительной, –
Предо мною встаешь ты,
родная,
Ты, родная и в сердце
хранимая, –
Вдруг я вижу, что ты не
забыта,
Позабытая,
горько-любимая.
БЕЗГЛАГОЛЬНОСТЬ
Есть в русской природе
усталая нежность,
Безмолвная боль
затаенной печали,
Безвыходность горя,
безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие
дали.
Приди на рассвете на
склон косогора, –
Над зябкой рекою дымится
прохлада,
Чернеет громада
застывшего бора,
И сердцу так больно, и
сердце не радо.
Недвижный камыш. Не
трепещет осока.
Глубокая тишь.
Безглагольность покоя.
Луга убегают
далеко-далеко.
Во всем утомленье,
глухое, немое.
Войди на закате, как в
свежие волны,
В прохладную глушь
деревенского сада, –
Деревья так
сумрачно-странно-безмолвны,
И сердцу так грустно, и
сердце не радо.
Как будто душа о
желанном просила,
И сделали ей
незаслуженно больно.
И сердце простило, но
сердце застыло,
И плачет, и плачет, и
плачет невольно.
* * *
Когда я был мальчиком,
маленьким, нежным,
Был кроток мой взор и глубок.
Ты знаешь, что утром,
пред Морем безбрежным
Горит золотистый песок?
Когда я был юношей,
робким и странным,
Я вечной был полон тоской.
Ты знаешь, что вечером,
в свете туманном,
Русалки поют над рекой?
Когда я стал страстным,
желанным и властным,
Целую я всех на пути.
Ты знаешь, что ночью, в
тумане неясном,
Так страшно, так страшно идти?
К НОЧИ
Вспоенная соленой
морскою глубиной,
Вся дышащая влагой,
мечтой, и тишиной, –
О, Ночь, побудь со мной,
О, Ночь, побудь моей,
Дай мне побыть во сне,
В бездонной глубине,
Где скрыты зерна дней.
Окутанная дымом сожженных
вечеров,
Дочь Хаоса немая,
любимица веков, –
О, Ночь, пошли мне снов,
Мою печаль развей,
О, Ночь, люби меня,
Я так устал от Дня,
Хотя я жажду дней.
Ты, капище видений,
свобода всех рабов,
Колдунья преступлений и
самых нежных слов, –
О, Ночь, сгусти покров
Своих густых теней,
Чтоб мне забыть себя,
Чтоб снова жить любя
Рожденье новых дней.
В одежде из созвездий,
где каждая звезда
Живет тысячелетья, и
вечно молода, –
О, Ночь, живи всегда,
О, Ночь, свой мрак лелей,
Чтоб в блеске красоты
Еще цвели цветы
Не мне цветущих дней.
У МОРЯ
НОЧЬЮ
У Моря ночью, у Моря
ночью
Темно и страшно. Хрустит
песок.
О, как мне больно у Моря
ночью.
Есть где-то счастье. Но
путь далек.
Я вижу звезды. Одна мне
светит
Других светлее и всех
нежней.
Но, если сердце ее
отметит,
Она далеко, не быть мне
с ней.
Я умираю у Моря ночью.
Песок затянет, зальет
волна.
У Моря ночью, у Моря
ночью
Меня полюбит лишь Смерть
одна.
СТАРЫЙ ДОМ
Прерывистые строки
В старинном доме есть
высокий зал,
Ночью в нем слышатся
тихие шаги,
В полночь оживает в нем
глубина зеркал,
И из них выходят друзья
и враги.
Бойтесь безмолвных людей,
Бойтесь старых домов,
Страшитесь мучительной власти нескáзанных
слов,
Живите, живите – мне страшно – живите
скорей.
Кто в мертвую глубь
враждебных зеркал
Когда-то бросил
безответный взгляд,
Тот зеркалом скован, и
высокий зал
Населен тенями, и
люстры в нем горят.
Канделябры тяжелые свет
свой льют,
Безжизненно тянутся
отсветы свечей,
И в зал, в этот
страшный призрачный приют
Привиденья выходят из
зеркальных зыбей.
Есть что-то змеиное в
движении том,
И музыкой змеиною вальс
поет,
Шорохи, шелесты, шаги…
О, старый дом,
Кто в тебя дневной
неполночный свет прольет?
Кто в тебе тяжелые
двери распахнет?
Кто воскресит
нерассказанность мечты?
Кто снимет с нас этот
мучительный гнет?
Мы только отражения
зеркальной пустоты.
Мы кружимся бешено один
лишь час,
Мы носимся с бешенством
скорее и скорей,
Дробятся мгновения и
гонят нас,
Нет выхода, и нет
привидениям дверей.
Мы только сплетаемся в
пляске на миг,
Мы кружимся, не
чувствуя за окнами Луны,
Пред каждым и с каждым
его же двойник,
И вновь мы возвращаемся
в зеркальность глубины.
Мы, мертвые, уходим
незримо туда,
Где будто бы все ясно и
холодно-светло,
Нам нет возрожденья, не
будет никогда,
Что сказано – отжито,
не сказано – прошло.
Бойтесь старых домов,
Бойтесь тайных их чар,
Дом тем более жаден, чем он более стар,
И чем старше душа, тем в ней больше
задавленных слов.
ГИМН СОЛНЦУ
1
Жизни податель,
Светлый создатель,
Солнце, тебя я пою!
Пусть хоть несчастной
Сделай, но страстной,
Жаркой и властной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и Создатель,
Страшный сжигающий Свет!
Дай мне – на пире
Звуком быть в лире, –
Лучшего в Мире
Счастия нет!
2
О, как, должно быть,
было это Утро
Единственно в величии
своем,
Когда в рубинах, в неге
перламутра,
Зажглось ты первым
творческим лучом.
Над Хаосом, где каждая
возможность
Предчувствовала первый
свой расцвет,
Во всем была живая
полносложность,
Все было «Да», не
возникало «Нет».
В ликующем и пьяном
Океане
Тьмы тем очей глубоких
ты зажгло,
И не было нигде для
счастья грани,
Любились все, так жадно
и светло.
Действительность была
равна с мечтою,
И так же близь была
светла, как даль.
Чтоб песни трепетали
красотою,
Не надо было в них
влагать печаль.
Все было многолико и едино,
Все нéжило и чаровало
взгляд,
Когда из перламутра и
рубина
В то Утро ты соткало
свой наряд.
Потом, вспоив столетья,
миллионы
Горячих, огнецветных,
страстных дней,
Ты жизнь вело чрез выси
и уклоны,
Но в каждый взор вливало
блеск огней.
И много раз лик Мира
изменялся,
И много протекло могучих
рек,
Но громко голос Солнца
раздавался,
И песню крови слышал
человек.
«О, дети Солнца, как они
прекрасны!» –
Тот возглас перешел из
уст в уста.
В те дни лобзанья вечно
были страстны,
В лице красива каждая
черта.
То в Мексике, где в
таинствах жестоких
Цвели так страшно
красные цветы, –
То в Индии, где в душах
светлооких
Сложился блеск ума и
красоты, –
То там, где Апис, весь
согретый кровью,
Склонив чело, на нем
являл звезду,
И, с ним любя
бесстрашною любовью,
Лобзались люди в храмах,
как в бреду, –
То между снов
пластической Эллады,
Где Дионис царил и
Аполлон, –
Везде ты лило блеск в
людские взгляды,
И разум Мира в Солнце
был влюблен.
Как не любить светило
золотое,
Надежду запредельную
Земли.
О, вечное, высокое,
святое,
Созвучью нежных строк
моих внемли!
3
Я все в тебе люблю. Ты
нам даешь цветы,
Гвоздики алые, и губы
роз, и маки,
Из безразличья темноты
Выводишь Мир, томившийся
во мраке,
К красивой цельности
отдельной красоты,
И в слитном Хаосе
являются черты,
Во мгле, что пред тобой,
вдруг дрогнув, подается,
Встают – они и мы,
глядят – и я и ты,
Растет, поет, сверкает,
и смеется,
Ликует празднично все
то,
В чем луч горячей крови
бьется,
Что ночью было как
ничто.
Без Солнца были бы мы
темными рабами,
Вне понимания, что есть
лучистый день,
Но самоцветными камнями
Теперь мечты горят, нам
зримы свет и тень.
Без Солнца облака –
тяжелые, густые,
Недвижно-мрачные, как
тягостный утес,
Но только ты взойдешь, –
воздушно-золотые,
Они воздушней детских
грез,
Нежней, чем мысли
молодые.
Ты не взойдешь еще, а
Мир уже поет,
Над соснами гудит
звенящий ветер Мая,
И влагой синею поишь ты
небосвод,
Всю мглу Безбрежности
лучами обнимая.
И вот твой яркий диск на
Небеса взошел,
Превыше вечных гор,
горишь ты над богами,
И люди Солнце пьют, ты
льешь вино струями,
Но страшно ты для глаз,
привыкших видеть дол,
На Солнце лишь глядит
орел,
Когда летит над
облаками.
Но, не глядя́ на лик,
что ослепляет всех,
Мы чувствуем тебя в
громах, в немой былинке, –
Когда, желанный нам,
услышим звонкий смех,
Когда увидим луч, средь
чащи, на тропинке.
Мы чувствуем тебя в реке
полночных звезд,
И в глыбах темных туч,
разорванных грозою,
Когда меж них горит,
манящей полосою,
Воздушный семицветный
мост.
Тебя мы чувствуем во
всем, в чем блеск алмазный,
В чем свет коралловый,
жемчужный иль иной.
Без Солнца наша жизнь
была б однообразной,
Теперь же мы живем
мечтою вечно-разной,
Но более всего ласкаешь
ты – весной.
4
Свежей весной
Всеозаряющее,
Нас опьяняющее
Цветом, лучом, новизной, –
Слабые стебли для жизни
прямой укрепляющее, –
Ты, пребывающее
С ним, неизвестным, с
тобою, любовь, и со мной!
Ты теплое в
радостно-грустном Апреле,
Когда на заре
Играют свирели,
Горячее в летней поре,
В палящем Июле,
Родящем зернистый и
сочный прилив
В колосьях желтеющих
нив,
Что в свете лучей
утонули.
Ты жгучее в Африке, свет
твой горит
Смертельно, в час
полдня, вблизи Пирамид,
И в зыбях песчаных
Сахары.
Ты страшное в нашей
России лесной,
Когда, воспринявши
палящий твой зной,
Рокочут лесные пожары.
Ты в отблесках мертвых,
в пределах тех стран,
Где белою смертью одет
Океан,
Что люди зовут
Ледовитым, –
Где стелются версты и
версты воды
И вечно звенят и
ломаются льды,
Белея под ветром
сердитым.
В Норвегии бледной – полночное
ты;
Сияньем полярным глядишь
с высоты,
Горишь в сочетаньях
нежданных.
Ты тусклое там, где
взрастают лишь мхи,
Цепляются в тундрах,
глядят как грехи,
В краях для тебя
нежеланных.
Но Солнцу и в тундрах
предельности нет,
Они получают зловещий
твой свет,
И, если есть черные
страны,
Где люди в бреду и в
виденьях весь год,
Там день есть меж днями,
когда небосвод
Миг правды дает за
обманы,
И тот, кто томился весь
год без лучей,
В миг правды богаче
избранников дней.
5
Я тебя воспеваю, о,
яркое жаркое Солнце,
Но хоть знаю, что я и красиво и нежно
пою,
И хоть струны Поэта
звончей золотого червонца,
Я не в силах исчéрпать всю властность,
всю чару твою.
Если б я родился не
Певцом, истомленным тоскою,
Если б был я звенящей блестящей свободной
волной,
Я украсил бы берег
жемчужиной – искрой морскою –
Но не знал бы я, сколько сокрыто их всех
глубиной.
Если б я родился́ не
стремящимся жадным Поэтом,
Я расцвел бы как ландыш, как белый влюбленный
цветок,
Но не знал бы я,
сколько цветов раскрывается летом,
И душистые сны сосчитать я никак бы не
мог.
Так, тебя воспевая, о,
счастье, о, Солнце святое,
Я лишь частию слышу ликующий жизненный
смех,
Все люблю я в тебе, ты
во всем и всегда – молодое,
Но сильнее всего то, что в жизни горишь
ты – для всех.
6
Люблю в тебе, что ты,
согрев Франциска,
Воспевшего тебя, как я
пою,
Ласкаешь тем же светом
василиска,
Лелеешь нежных птичек и
змею.
Меняешь бесконечно
сочетанья
Людей, зверей, планет,
ночей, и дней,
И нас ведешь дорогами
страданья,
Но нас ведешь к
Бессмертию Огней.
Люблю, что тот же самый
свет могучий,
Что нас ведет к
немеркнущему Дню,
Струит дожди, порвавши
сумрак тучи,
И приобщает нежных дев к
огню.
Но, если, озаряя и целуя,
Касаешься ты мыслей,
губ, и плеч,
В тебе всего сильнее то
люблю я,
Что можешь ты своим
сияньем – сжечь.
Ты явственно на стоны
отвечаешь,
Что выбор есть меж
сумраком и днем,
И ты невесту с пламенем
венчаешь,
Когда в душе горишь
своим огнем.
В тот яркий день, когда
владыки Рима
В последний раз вступили
в Карфаген,
Они на пире пламени и
дыма
Разрушили оплот высоких
стен, –
Но гордая супруга
Газдрубала,
Наперекор победному
врагу,
Взглянув на Солнце, про
себя сказала:
«Еще теперь я победить
могу!»
И, окружив себя людьми,
конями,
Как на престол взошедши
на костер,
Она слилась с блестящими
огнями,
И был триумф –
несбывшийся позор.
И вспыхнуло не то же ли
сиянье
Для двух, чья страсть
была сильней, чем Мир,
В любовниках, чьи жаркие
лобзанья
Через века почувствовал
Шекспир.
Пленительна, как
солнечная сила,
Та Клеопатра, с пламенем
в крови,
Пленителен, пред этой
Змейкой Нила,
Антоний, сжегший ум в
огне любви.
Полубогам великого
Заката
Ты вспыхнуло в веках
пурпурным днем,
Как нам теперь,
закатностью богато,
Сияешь алым красочным
огнем.
Ты их сожгло. Но в
светлой мгле забвенья
Земле сказало: «Снова
жизнь готовь!» –
Над их могилой – легкий
звон мгновенья,
Пылают маки, красные,
как кровь.
И как в великой грезе
Македонца
Царил над всей Землею ум
один,
Так ты одно царишь над
Миром, Солнце,
О, мировой закатный наш
рубин!
И в этот час, когда я в
нежном звоне
Слагаю песнь высокому
Царю,
Ты жжешь костры в
глубоком небосклоне,
И я светло, сжигая
жизнь, горю!
7
О, Мироздатель,
Жизнеподатель,
Солнце, тебя я пою!
Ты в полногласной
Сказке прекрасной
Сделало страстной
Душу мою!
Жизни податель,
Бог и Создатель,
Мудро сжигающий – Свет!
Рад я на пире
Звуком быть в лире, –
Лучшего в Мире
Счастия нет!