В САД
МИРОВОЙ
В сад мировой опять восходя,
Мощные пары, сынов, дочерей, предваряя, как в
песне вступление,
Любовь, жизнь их тел, значение и бытие, –
После дремоты воскреснув,
Ибо, в возврате своем, могучие циклы опять меня
возродили, –
Полный любовности, зрелый, весь прекрасный, сам
для себя весь удивительный,
С членами сильными, и с дрожащим огнем, что в них
играет всегда по причинам чудеснейшим,
Существуя, я все еще пристальный взор устремляю, и
я проницаю,
Настоящим довольный, довольный прошедшим,
Рядом со мной, или сзади меня, следует Ева,
Или предо мной, и я за нею иду, тот же самый.
ОДИН ЧАС
БЕЗУМЬЯ И РАДОСТИ
Один час безумья и радости! О, исступленный! не
умеряй меня!
(Что это так освобождает меня в этих бурях?
Что означают вскрики мои среди молний и бешеных
ветров?)
О, испить мистических бредов глубже, чем кто бы то
ни было!
О, дикие и нежные боли! (я их вам завещаю, дети
мои,
Я их вам возвещаю, не без причины, о, жених и
невеста!)
О, отдаться тебе, кто б ты ни был, и взять тебя
мне отдающуюся вопреки всему миру!
Возвратиться в Рай! О, стыдливая, женственная!
Привлечь тебя близко к себе, и впервые прижать к
тебе губы мужчины, который решителен.
О, смущение, трижды завязанный узел, глубокий и
темный пруд, весь свободный и светом залитый.
О, умчаться туда, где наконец достаточно места,
достаточно воздуха!
Быть вольным от прежних цепей и условностей, я от
моих, и ты от твоих!
Найти неожиданно лучшее, что есть в природе и им
наслаждаться небрежно!
Почувствовать рот свой свободным, который был
замкнут!
Почувствовать ясно, что нынче, или когда бы то ни
было я доволен собой, я доволен!
О, что-то, чего я не знал! что-то во сне
заколдованном,
Ускользнуть совершенно от всяких зацепок чужих, от
якорей, трюмов!
Вольно нестись! Вольно любить! Броситься прямо в
опасность без удержу!
Гибель дразнить, звать ее – ну-ка, поди сюда!
Восходить, возлетать к небесам любви, мне
назначенной!
Подниматься туда своей опьяненной душой!
Потеряться, раз это нужно!
Напитать весь остаток жизни часом, часом одним
полноты и свободы!
Одним коротким часом безумья и радости!
Я ВАС
СЛЫШАЛ, ТОРЖЕСТВЕННО-НЕЖНЫЕ ТРУБЫ ОРГАНА
Я вас слышал, торжественно-нежные трубы органа,
когда в воскресенье последнее утром я шел мимо церкви,
Осенние ветры, когда я гулял в сумерки в чаще
лесной, я слышал протяжные скорбные ваши вздохи между вершин.
Я слышал чудесного тенора, итальянского тенора в
опере, я слышал сопрано в квартете.
Сердце любви моей! Также тебя я слышал, как через
руку тихонько шептала ты, сквозь одну из кистей, охвативших меня вкруг моей
головы,
Слышал биение крови твоей, меж тем как под ухом моим
этой прошлой ночью колокольчиков маленьких звон, не смолкая, звенел.
МЫ ДВОЕ,
КАК ДОЛГО МЫ БЫЛИ ОБМАНУТЫ
Мы двое, как долго мы были обмануты, да,
одурачены,
Теперь, претворенные, мы ускользаем быстро, как
ускользает природа,
Мы – Природа, мы долго были в отсутствии, но
теперь возвращаемся,
Мы становимся теперь растеньями, стволами,
листвою, корнями, корою,
Мы в почве лежим, как в постели, мы скалы,
Мы дубы, мы растем в расщелинах, друг возле друга,
Мы пасемся, мы двое средь диких стад, как любой – непосредственны,
Мы две рыбы, плывущие в море вместе,
Мы цветы рожкового дерева, мы роняем наш аромат
над тропинками утром и вечером,
Мы также грубая грязь – бесстыдство зверей,
растений, камней,
Мы два хищные ястреба, мы парим высоко, не смотрим
вниз,
Мы два лучезарные солнца, это мы, что так в
равновесьи качаемся,
Сферические и звездные, это мы, мы как две кометы,
Четвероногие, в чаще лесной мы бродим с своими
клыками, настигаем добычу прыжком,
Мы два облака утра и вечера, плывущие там высоко,
Мы два смешавшиеся моря, мы две из веселых тех
волн, что одна забежит на другую, и обе друг друга омочат,
Мы то же, что атмосфера, прозрачные,
воспринимающие, проницаемые, непроницаемые.
Мы снег, дождь, холод и мрак, мы каждый созданье,
влияние этого шара,
Мы кружились, кружились, пока не вернулись опять
домой, мы двое;
Мы все опорожнили, сделали все недействительным,
кроме свободы, и нашей собственной радости.
ЛАСКА ОРЛОВ
Идя вдоль реки по дороге
(это утром мой отдых, прогулка),
Я в воздухе, там ближе к
небу, заглушенный услышал звук;
Внезапная ласка орлов,
любовная схватка в пространстве,
Сплетение вместе высоко,
сомкнутые сжатые когти,
Вращение, бешенство,
ярость живого вверху колеса,
Четыре могучих крыла,
два клюва, сцепление массы,
Верченье, круженье
комка, разрывы его и увертки,
Прямое падение вниз,
покуда, застыв над рекою,
Два вместе не стали
одно, в блаженном мгновеньи затишья,
Вот, в воздухе медлят
они в недвижном еще равновесьи,
Разлука, и втянуты
когти, и вот они, медленно, снова
На крепких и верных крылах,
вкось, в разном отдельном полете,
Летят, он своею дорогой,
своею дорогой она.
ИЗ ОКЕАНА
ТОЛПЫ, ИЗ МОРЯ РЕВУЩЕГО
Из океана толпы, из моря ревущего, нежно дошла до
меня капля одна, шепчет, Тебя я люблю, чуть время пройдет и умру я,
Долгий путь я прошла, чтобы только взглянуть на
тебя, к тебе прикоснуться,
Ибо я не могла умереть – на тебя не взглянувши
хоть раз,
Я боялась, что я иначе, быть может, тебя потеряю.
Вот мы встретились, мы увидались теперь, мы не
погибли,
С миром вернись в океан, любовь моя,
Я тоже ведь часть в океане этом, любовь моя, не
так уже мы раздельны,
Погляди на округлость великую, на слитность всего,
о, как совершенно!
Но что до меня, до тебя, неудержное море должно
разлучать нас,
На час по различным путям унося нас, но не может оно
унести нас врозь навсегда;
Будь терпелива – немножко – ты знаешь, я воздух
приветствую, говорю с океаном и сушей,
Каждый день на закате солнца во имя твое, Любовь
моя.
КАК АДАМ
РАННИМ УТРОМ
Как Адам ранним утром,
Выхожу из ночной я
беседки, освеженный сном,
Глядите, как я прохожу,
услышьте мой голос, приблизьтесь.
Прикоснитесь ко мне,
прикоснитесь ладонью руки
До тела, пока прохожу я,
Не бойтесь, не страшно
Тело мое.
ТОТ, КОГО Я
ЛЮБЛЮ ДНЕМ И НОЧЬЮ
Тот, кого я люблю днем и ночью, мне снилось,
сказали мне, умер,
И мне снилось, пошел я туда, где они схоронили
того, кто мне дорог,
Но в том месте он не был,
И мне снилось, что я проходил и искал между мест
погребальных,
Чтоб найти его,
И увидел, что каждое место –
Погребальное было,
Дома, что исполнены жизни, исполнены были и
смерти,
(Вот и этот теперь),
Улицы, и корабли, и места развлеченья,
Чикаго, Бостон, Маннагатта, Филадельфия, были
полны мертвецами, не только живыми,
Мертвецов было больше повсюду, о, больше гораздо;
И то, что мне снилось, хочу говорить я отныне всем
людям и всем поколеньям,
И связан отныне я с тем, что мне снилось,
И ныне я знать не хочу всех мест погребальных;
И хочу я без них обходиться,
И, если б в честь мертвых поставлен был памятник
где бы то ни было,
Хоть там, где я ем и где сплю – я был бы доволен,
И если тело того, кто мне дорог, иль собственный
труп мой,
В прах, образом должным, сведется, и прахом
низвергнется в море,
Я буду доволен,
Или, если ветрам его бросят,
Я буду доволен.
СПЯЩИЕ
Я блуждаю всю ночь в сновиденьи,
Я шагаю легко, я шагаю бесшумно и быстро,
останавливаюсь,
Наклоняюсь с глазами раскрытыми над глазами
закрытыми спящих,
Я блуждаю, смущаюсь, теряюсь, себя забываю, не
согласуюсь, противоречу,
Медлю, гляжу, наклоняюсь, на месте стою.
Как торжественно, тихо лежат они,
Как дышат спокойно они, дети в своих колыбелях.
Несчастные вижу черты людей пресыщенных, облики
белые трупов, багровые лица пьяниц, болезненно серые лица тех, что сами ласкают
себя,
Тела на полях сраженья, с кровью глубоких ран,
сумасшедшие в комнатах наглухо запертых, дурачки невинно-блаженные,
новорожденные, эти из врат исходящие, и умирающие, эти из врат исходящие,
Ночь проникает их, ночь их объемлет.
Брачная спит чета спокойно в своей постели, он
положил ладонь на бедро супруги, она положила свою ладонь на бедро супруга,
Сестры нежно спят бок о бок в своей постели,
Мужчины нежно спят бок о бок в постелях своих,
И спит с ребенком своим мать, закутав его.
Слепые крепко спят, глухие спят и немые,
Спит узник спокойно в тюрьме, и спит блудный сын,
Убийца, что будет повешен завтра, как спит, как
спит он?
И тот, кто убит, как он спит?
Спит женщина, любящая без взаимности,
Спит мужчина, любящий без взаимности,
И спит голова того, кто весь день строил планы, и
деньги, и деньги сколачивал,
И тот, кто характером бешен, и тот, кто предатель,
все спят.
Я стою в темноте, опустивши глаза близ тех, кто
страдает всего и всего беспокойней,
Я на несколько дюймов от них рукою своей провожу,
успокаивая.
Я взором пронзаю тьму, существа иные являются,
Земля от меня отступает в ночь,
Я вижу, что это было красиво, и я вижу, что то,
что не земля, красиво.
Я иду от постели к постели, я сплю с другими
спящими, с каждым рядом по очереди.
Мне снятся во сне моем сны, все сны других
уснувших,
И я становлюсь другими уснувшими, спящими.
Я пляска – играйте вы там! я кружусь все скорей и
скорее!
Я вечно-смеющийся, – вот, новая светит луна, и
сумерки,
Я вижу веселые игры, в прятки, куда ни взгляну я,
повсюду проворные духи,
Вновь прятки, и прятки опять, глубоко в земле и в
море,
И там, где не море, и где не земля.
ИЗ КОЛЫБЕЛИ
БЕСКОНЕЧНО БАЮКАЮЩЕЙ
Из колыбели бесконечно баюкающей,
Из горла птицы-пересмешника, музыкальный челнок,
Из полночи Девятого месяца,
Над песками бесплодными и полями, что там вдали, где
ребенок, оставив постель свою, блуждал одиноко, босой, с головой обнаженной,
Вниз из упавшего светлым дождем ореола,
Вверх из мистической этой игры теней, переплетающихся,
обнимающихся, как будто бы были они живые,
Из массовых пятен терновника и ежевики,
Из воспоминаний о птице, которая пела мне,
Из воспоминаний о тебе, грустный брат, из этих
прерывистых подъятий и падений, которые я слышал,
Из-под этой желтой половинной луны, поздно вставшей и
распухшей, как будто от слез,
Из этих начальных нот любви и томленья в тумане,
Из тысячи ответов моего сердца, никогда не
кончающихся,
Из мириад отсюда возникших слов,
Из слова сильнее и сладостней, чем какое б то ни было,
Из слов таких, как они возникают теперь при посещении
вновь этой сцены,
Как стая, щебечущая, взлетающая, или кверху
пролетающая,
Проворно сюда устремившись, прежде чем все исчезнут,
Муж зрелый, но вот, в силу этих слез, малый мальчик
опять,
Бросившись здесь на песок, лицом пред волнами,
Я, певец страданий и радостей, соединитель того, что
здесь, и грядущего,
Берущий все указанья, чтобы их применить, но быстро за
них убегающий,
Воспоминанье пою,
Помэнок бывших дней,
Когда в воздухе был аромат сирени и росла трава Пятого
месяца,
Вверху, на этом морском берегу, в терновом кустарнике,
Два пернатые гостя из Алабамы, два вместе,
И гнездо их, и четыре светло-зеленых яйца с
коричневыми крапинками,
И каждый день самец тут и там пролетал все близко,
И каждый день самка сидела в гнезде, безгласная, с
глазами блестящими,
И каждый день я, любопытный мальчик, никогда слишком
близко, никогда не мешая им,
Осторожно смотря внимательным взглядом, вбирая в себя,
переводя.
Сияй! сияй! сияй!
Низливай теплоту свою, солнце
великое!
Пока мы здесь греемся, мы оба
вместе.
Оба вместе!
Ветры веют на Юг, ветры веют на
Север,
День белым приходит, ночь черной
приходит,
Дома, на речках, в горах, не
дома,
С песней все время, не помня о
времени,
Пока мы оба здесь вместе.
И вдруг,
Быть может, убита, об этом товарищ не знал,
В полдень один, самка больше в гнезде не сидела,
И после полудня она не вернулась, ни день спустя,
И никогда уже больше не появилась.
С той поры все лето в говоре моря,
И ночью под полною круглой луной в более тихое время,
Над хриплым прибоем морским,
Или порхая с куста на куст в терновнике днем,
Я видел, я слышал, время от времени, одного самца осиротелого,
Одинокого гостя из Алабамы.
Вей! вей! вей!
Вей ветер моря, вдоль берегов
Помэнока!
Я жду и все жду, когда ты
привеешь мне веяньем подругу мою.
Да, когда звезды блистали,
Всю ночь на зубце вехи, иззубренной мхами,
Внизу почти среди волн с их захлестываньем,
Сидел одинокий певец, дивно рождая слезы.
Подругу свою он звал,
Он изливал значения, которые знаю из всех людей только
я.
Да, брат мой, я знаю,
Другие того не могли бы, но я сохранил твою каждую
ноту,
Ибо не раз, о, не раз, смутно скользя к этой бухте,
Безмолвный, избегая сияющих лунных лучей, сливаясь с
тенями,
Отзывая теперь туманные формы, отзвуки эти, звуки и
все очертанья различные в их разделеньях,
Неутомимо белые руки в кипении буруна кидая,
Я, с ногами босыми, ребенок, с волосами, ветром
разметанными,
Долго и долго внимал.
Баюкай! баюкай! баюкай!
Вплоть за волной другая волна
нежно ее баюкает,
И снова другая, опять набегает,
опять обнимает, и каждая тесно к другой.
Но меня любовь моя не баюкает,
нет, не баюкает.
Низко нависла луна, встала она
так поздно,
Медлит луна – отяжелела она,
любовью наверно, любовью.
О, сумасшедшее море толкается в
сушу, еще,
С любовью, с любовью.
О, ночь! не любовь ли моя, вон я
вижу, порхает и вьется в кипеньи буруна?
Что это там за черная малая
точка, я вижу, там в белом?
Громко! громко! громко!
Громко тебя я зову, любовь моя.
Звонко и четко я устремляю мой
голос вперед над волнами,
О, конечно должна ты узнать, кто
здесь, кто здесь,
Ты должна знать, кто я, любовь
моя.
Низко нависла луна!
Что там за смутная точка в темной
твоей желтизне?
О, это облик, облик подруги моей!
О, луна не держи ее больше, не
отнимай у меня.
Земля! земля! о, земля!
Куда бы я путь ни направил, о, я
думаю, ты мне могла бы отдать назад подругу мою, если бы только ты захотела,
Потому что почти я уверен, что
смутно я вижу ее, куда б ни взглянул.
О, встающие звезды!
Быть может, та, кого мне так
нужно, встанет однажды, встанет с одной из вас.
О, горло! Дрожащее горло!
Яснее звени через воздух!
Землю пронзай и леса,
Где-нибудь слушает, слушает,
чтобы услышать тебя, та, кого мне так нужно.
Выбрасывай песни!
Здесь одинокие, песни ночные!
Песни любви одинокой! пение
смерти!
Песни под этой замедлившей желтой
ущербной луной!
О, под этой луной, где она
наклоняется, падает в самое море!
О, безрассудные песни, звуки
отчаянья!
Но тише! тихонько, постой!
Я буду чуть слышно вздыхать,
И ты многошумное хриплое море,
помедли минутку,
Мне кажется, где-то я слышал, мне
подруга моя отвечает,
Так слабо, я буду тихонько, я
буду тихонько внимать,
Но не умолкну совсем, а то она
сразу не будет знать, куда прийти ко мне.
Сюда, любовь моя!
Здесь я! здесь!
Этим сдержанным звуком о себе я
тебе возвещаю.
Этот нежный призыв для тебя, для
тебя, любовь моя.
Пусть тебя никуда не заманят,
Вот это – свист ветра, это голос
не мой,
Вот это – порханье, порхание
пены,
Вот это – тени листвы.
О, тьма! О, напрасно!
О, я истомился вконец и скорблю.
О, смутный круг в небесах возле
луны, упадающий вниз на море!
О, отраженье смущенное в море!
О, горло! О, трепетное сердце!
Я пою бесплодно, бесплодно всю
ночь,
О, прошлое! О, счастливая жизнь!
О песни восторга!
В воздухе, в чаще лесной, на
полях,
Любимый! любимый! любимый!
любимый! любимый!
Но подруги моей больше нет,
больше нет со мной.
Мы оба больше не вместе.
Ария падает,
Все другое по-прежнему длится, звезды сияют,
Ветры вздыхают и веют, беспрерывно звучат, как клики и
отклики, звуки птичьего голоса,
С сердитою жалобой гневная старая мать ворчит и все
жалуется,
На песках Помэнока, седая, шуршит на прибрежьи,
Желтый облик луны, половинный, – возросший, изогнутый,
упадая, почти уж касается облика моря,
Мальчик, объятый экстазом, волны играют ногами босыми
его, волосами ветры играют.
Любовь взаперти была в сердце так долго, теперь
наконец на свободе, безумствует, вырвалась,
Значение песни, слух, душу, быстро являет,
Странные слезы бегут по щекам,
Беседа, втроем, каждый речь свою держит,
Нижний тон, мать древняя, дикая, плачет
безостановочно,
Приноровляясь угрюмо к душе этой детской, в шипеньи
ему повествуя немного из тайн потонувших,
Их слушает он, начинающий бард.
Демон иль птица! (сказала душа ребенка),
Вправду ли это к подруге своей ты поешь? или воистину
это ко мне?
Ибо я, что мальчиком был, с речью, дремотой объятою,
ныне услышал тебя,
В миг единый, теперь я узнал, что я такое, я
пробудился
И уж тысячи звонких певцов, тысячи песен, громче, звончей,
чем твои, и печальнее,
Тысячи откликов, звонко щебечущих, к жизни возникли во
мне, и встав, не умрут.
О, ты одинокий певец, поющий сам по себе, меня как тень означающий,
Одиноко внимающий тебе никогда продолжать я твой голос
не перестану,
Уж никогда не ускользну я, и отзвуки, отсветы,
Крики любви неутоленной никогда уж не будут мне чужды,
Никогда уж меня не оставят быть тем мирным ребенком,
каким я был перед этим в ночи,
У моря под желтой изгибной луной,
Вестник тогда пробудился, огонь, сладостный ад внутри,
Потребность неведомая, мой удел.
О, дай мне ключ! (он где-то таится вот здесь в ночи),
Если столько дано мне, дай мне иметь и больше.
Так слово! ибо я завоюю его!
Слово конечное, высшее слово из всех,
Утонченное, посланное – что это? – вот, я слушаю;
Вы его шепчете, вы все время его шептали, волны
морские?
Так это оно с ваших влажных краев и песков омоченных?
На это ответствуя, море,
Без промедлений, без торопливости,
Мне шепнуло сквозь ночь, и явственно перед рассветом,
Пролепетало мне тихое слово, пленительное – смерть,
И снова смерть, смерть, смерть, смерть,
С мелодическим свистом, не так, как птица, и не так,
как сердце мое, пробужденное сердце ребенка,
Но, придвигаясь каймой и как будто бы именно мне
шелестя у ног моих,
Вползая оттуда упорно до слуха внимающего и мягко меня
всего омывая,
Смерть, смерть, смерть, смерть, смерть.
Чего не забуду я, –
Но вот сливаю песню моего смутного демона брата,
Которую мне он пропел в лунном свете на прибрежьи
седом Помэнока,
С тысячью песен ответных, взятых мной наудачу,
Собственных песен моих, пробужденных от этого часа,
И с ними ключ, слово из волн,
Слово нежнейшей песни и все песнопенья,
Это пленительно-сильное слово, которое, к ногам моим
подползая,
(Или как некая старая нянька, что колыбель качает, всю
в свивальниках нежных, ее к стороне отклоняя),
Нашептало мне море.
СЛЕЗЫ
Слезы! слезы! слезы!
В одиночестве, ночью, слезы,
Что, капля за каплей, на берег седой, текут, их
впивает песок,
Слезы, слезы, нет ни звезды, все пустынно и всюду
темно,
Влажные слезы из глаз, на закутанном чьем-то лице.
О, кто этот призрак? тот дух, в темноте и в
слезах?
Как обрубок бесформенный, он согнулся, сидит на
песке?
И слезы, и вздохи, и муки, он задохся от криков
безумных;
О, буря, она собралась, возросла, и несется, и
мчится по отлогому берегу, вдаль!
О, дикая буря ночная, зловещая буря, с ветрами – в
ней отчаянье, в ней изверженье!
О, тень, как степенна она, как пристойна при свете
дневном, с спокойным лицом и с размеренным шагом,
Но прочь уходящая ночью, поспешно, не видит никто,
–
Тогда разрешен океан
Слез! слез! слез!
ПРОЩАЙ, МОЯ
МЕЧТА
Прощай, моя Мечта!
Подруга милая, умершая
любовь!
Я ухожу, куда – не
знаю.
Не знаю что в пути я
встречу,
И встретимся ль когда с
тобою снова,
Итак, прощай, моя
Мечта!
Теперь в последний раз
– на миг дай оглянуться;
Слабее тиканье часов
внутри меня,
Слабее, тише,
Конец, исход, и
нисхожденье ночи,
И скоро сердце
остановится совсем.
Мы долго жили,
радовались вместе, –
Пленительно! – ласкали
мы друг друга,
Пришел разлуки час –
прощай, моя Мечта!
Но не давай мне слишком
быть поспешным.
Воистину мы долго жили,
спали,
Переливались, и совсем
смешались
В одно;
Так если мы умрем,
умрем мы вместе,
(Да, мы останемся как
нечто, что одно),
Коль мы куда-нибудь
пойдем,
Пойдем мы вместе, чтобы
встретить, что случится,
Быть может, лучше будем
мы и веселее,
Научимся чему-нибудь,
Быть может, это ты
теперь меня
Ведешь
(Кто знает?) к песням
настоящим,
Быть может, это ты
теперь
Вращаешь смертный узел,
разрешаешь, –
Итак, в последний раз,
Прощай же – и привет
тебе сердечный,
Моя Мечта!