ХОСЕ ДЕ ЭСПРОНСЕДА (Константин Бальмонт. ИЗ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ)




К СОЛНЦУ


Стой, Солнце, и услышь, я здесь к тебе взываю,
И в исступленьи радостном дерзаю
Вести с тобою речь.
Горит как ты мое воображенье,
И в жажде светлых встреч
К тебе высокое паренье
К золотоликому, вперед,
Души бестрепетный полет.
О, если б голос мой был звук могучий,
И превышая грозный гром,
Великий гул будя кругом,
Вознесся кверху, выше тучи,
К тебе, о, Солнце, до твоих горнил,
И ход твой средь небес остановил!
О, если б пламя, что в моем мышленьи
Всегда горит, все чувства вдруг зажгло,
К лучу, который так победен в рденьи,
Вознесся б жадный взор и просиял светло,
Мои глаза в твой лик, что светит многозорно,
Горя, смотрели бы упорно,
Не зная, сколько бы мгновений так прошло.
Как я тебя всегда любил, о, солнце в блеске!
С какой ревнивою тоской,
Ребенок малый и простой,
По небу вышнему, как будто в перелеске,
Хотел идти я за тобой,
И на тебя смотрел, блаженно-исступленный,
И созерцал твой свет душою опьяненной.
От золотых межей, где царствует Восток,
Весь опоясанный богатым Океаном,
Что спрятал жемчуга, закрыв их водным станом,
До рубежей иных, что запад в тень облек,
Пылающих одежд живое обрамленье
Распростираешь ты, величественный царь,
И миру льешь потоки рденья,
Его живишь теперь, как встарь.
От своего чела ты мечешь день блестящий,
Ты радость и душа Миров,
Твой диск дарует свет и жар животворящий,
И торжествующей короною шаров
Ты восстаешь, венец, в игре огней горящий,
Спокойно всходишь ты на золотой зенит,
На царственный престол средь неба голубого,
Ты в пламенях живых, твой лик огнем облит,
И вдруг полет задержан снова: –
Отсюда пламенный свой бег
Ты низвергаешь быстрым сходом,
И волосы твои, в сверканьи пышных нег,
Воспламененные раскинулись по водам,
Их Море приняло, волна дрожит огнем,
И весь твой блеск сокрылся в нем: –
Еще прошедший день примкнул к безмерным годам.
Столетья без числа, ты видело их все,
В бездонной пропасти времен они забыты,
И сколько пышных царств забрезжило в красе,
И были все они на грани дней изжиты.
Чем были пред тобой? В тени глухих лесов
Листы срываются на ветках оголенных,
И пляшут по кругам, под бешенством ветров,
Среди дыханий разъяренных.
Тебя не тронул Божий гнев,
Когда кипел потоп вкруг гибнущей вселенной,
И правосудною рукой был брошен сев
Карающей воды, и бури, долго пленной,
Вот ветер зарычал. Гудя, упал окрест
Разрывно-хриплый гром, как камни на откосе,
И сдвинулись, дрожа, с своих давнишних мест,
Земли алмазные скрепляющие оси.
И горы и поля – вспененный океан,
И горы и поля – могила человека.
И содрогнулась глубь, недвижная от века.
А ты над немотой потопших в бездне стран, –
Над бурей трон взнесло, как повелитель мира,
Из сумраков тогда твоя была порфира,
Но лик был отдан весь лучам,
И высоко взнесясь для огненного пира,
Светило мирно ты, горя иным мирам.
И снова, свежие, другие,
Прошли столетья пред тобой,
Как волны таяли морские,
Крутясь по бездне голубой.
Толчком взаимным сокрушили
Друг друга в бешенстве зыбей,
Меж тем как в неизменной силе,
В нетленной красоте своей,
О, солнце, ты встаешь, свой лик всегда вздымая,
А тысяча веков лежит, толпа немая,
На пепелище дней.
И вечным будешь ты, всегда неугасимым?
Не потускнеет он, безмерный твой очаг?
Ты не затянешься отяжелелым дымом, –
Стремя бессмертный бег, неся горючий стяг?
Средь гибели времен, где все в забвеньи равном,
Лишь ты останешься вовек самодержавным?
Нет, потому что и к тебе
Издалека, походкой мерной,
Подходит смерть, зовя к судьбе,
Для всех, кто в мире, достоверной.
Кто знает, может быть, ты только бедный луч, –
Лишь отраженный диск иного Солнца в мире,
Который был другим, прекраснее и шире,
Как тот иной Огонь пылал вдвойне могуч!
Так услаждайся же своею красотою,
И юностью своей, о, Солнце! Будет день,
То будет страшный день, как мощною рукою
Отца высокого уроненная тень
Наляжет тягостно на шар, еще горючий,
И разорвется он, и в вечность соскользнет,
Кусок в морях огня, обломки в смуте жгучей,
Закутанный навек, могильный в свой черед,
В морях стократных бурь, во мраке бесконечном,
Твой чистый свет умрет: –
И ночь всю высь небес скует покровом вечным,
И от твоих огней, пылавших день-деньской,
Ни даже памяти не будет никакой!



К НОЧИ


Привет тебе, Ночь покоя,
Ты мир обняла величаво,
В печальном тревогу смягчаешь,
Приятной твоей темнотой.

Ручей вдалеке серебрится,
Теперь он лепечет тихонько,
И между ветвями певуче
Неясный шуршит ветерок.

Гора затянулась тенями,
Лужайки окутались в сумрак,
И звезды прерывистым светом
Чуть светят, заполнив простор.

Печального ропота полны
Потоки широкого Моря,
И в призрачном белом свеченьи
Огни проскользают волной.

Река в равномерном величьи
Теченье окутала в траур,
И в поле цветистые краски
Смешались, смягченные мглой.

К ночлегу овец своих гонит
Усталый пастух торопливо,
И пахарь бодилом торопит
Лениво-тяжелых быков.

Того, кто окончил работу,
Ждет с ужином скромным супруга,
Здоровые, крепкие дети,
Уют пред живым очагом.

В твоем примиренном покое,
О, Ночь, все находят свой отдых,
И даже, кто горестный плачет,
Глаза осушаешь ты сном.

Какая услада молчанья,
Какая приязнь затемненья!
Как тихо в душе от сознанья,
Что вот она только с собой!

Угрюмый вещательный филин
Вдруг крикнет, и хриплый тот голос,
Дойдя от могилы к могиле,
На краткость прервет их покой.

Вон там, на возвышенной башне,
Чуть теплится, млея, лампада,
И черные шаткие тени
Встают, возникают кругом.

Но вот уж с серебряным дышлом
Луны восстает колесница,
И светом ее безмятежным
Залиты вершины холмов.

С величьем она выплывает,
И звезды пред нею бледнеют,
Лазурь вознесенного неба
Наполнена светлым лучом.

Источник скользит безмятежный,
И, в зеркале ясном, качаясь,
Сиянье дрожит отраженьем
Среди успокоенных вод.

Речное чуть зыбится лоно,
Рыбак нагибается в лодке,
И слышится стройная песня,
И чуть ударяет весло.

Поет соловей для супруги,
Изменчиво-разною песней
Ее он баюкает нежно,
Единственный в чаще лесной.

Порою над крышею дома,
Над крышею дома другого,
Восходят колонны из дыма,
И прорваны дымы Луной.

Сквозь ветви сплетенные густо,
Лучи пробираются робко,
И листья, их ток преломляя,
Их делают смутной волной.

И вдруг ветерок умиленный
Прошепчет, летя над цветами.
И тотчас струей благовонной
Полей преисполнен простор.

Случайное эхо в ущельях
Подхватит блуждающий голос,
Немедленно эхо другое
Торопится с той же игрой.

Молчанье, покой умягченный
Сливаются с звуком неясным,
И образ темнеющей Ночи
Желанен вдвойне оттого.

Привет, о, подруга печальных,
Тоску огорченного сердца
Смягчаешь ты нежным бальзамом,
И только в тебе есть покой.



ПЕСНЬ ПИРАТА


Десять пушек там по борту,
Ветер бьется за кормою,
Не плывет – летит стрелою
Через море быстрый бриг.
      Тот кораблик, тот пиратский,
      Что всему известен морю,
      Имя – Страшный, и не спорю,
      Он слыхал последний крик.
Лунный свет на море пляшет,
В парус дунув, ветер бьется,
Серебром и синью льется
Глубь морская, долгий гул.
      Капитан пират веселый,
      Знает в Азии все тропы,
      Знает все пути Европы,
      Прямиком пред ним Стамбул.

Он поет, и песня – дело.
«Ты плыви, корабль мой, смело,
      Не робей.
Хоть бы встал корабль здесь вражий,
Хоть бы волны вдруг, как кряжи,
Взвились кверху, или даже
Хоть бы ветер стал хитрей,
Стал манить уплыть скорей,
      Судьбы многи,
      Но дороги
Не изменишь ты своей.
             Двадцать схваток,
             Все с добычей.
            Что нам в кличе
            Англичан!
            Стяг оборван,
            Верным ходом,
            Ста народам
            Разных стран.
      Мой корабль – мой клад бесценный,
      Воля – Бог мой, вольный я,
      Путь мой ветер переменный,
      Море – родина моя.
«Пусть ведут цари слепые, –
За пригоршню за одну
Праха, – дикую войну.
Волны моря голубые
Мне даруют весь простор,
Все, к чему коснется взор.
На волнах морского лона
Нет для смелого – закона,
И никто мне не укор.
            Чье прибрежье
            Где б ни было,
            Что мне мило,
            То мое.
            Всяк узнает,
            Сила – право,
            В этом слава,
            Мчи ее.
      Мой корабль – мой клад бесценный,
      Воля – Бог мой, вольный я,
      Путь мой – ветер переменный,
      Море – родина моя.
«Чуть раздастся крик: – «Глядите,
Мы подходим к кораблю!» –
Чует он, что утоплю,
Тóтчас в нем немало прыти,
И на всех он парусах
Путь меняет на волнах,
Но с судьбой напрасно споря,
Ибо я владыка моря,
И несу с собою страх.
            Я добычу
            Не считаю,
            Разделяю
            Все равно,
            Лишь бы только
            В миг счастливый
            Мне с красивой
            Быть дано.
      Мой корабль – мой клад бесценный,
      Воля – Бог мой, вольный я,
      Путь мой – ветер переменный,
      Море – родина моя.
«Я не ведаю боязни,
К смерти я приговорен.
Как бы этот я закон
Да к тому, кто слово казни
Произнес в напрасном зле,
Не явил в моем жерле.
Иль повешу в час напасти,
Я его на зыбкой снасти,
На его же корабле.
            Если ж гибель,
            Ну, так что же?
            Не дороже
            Жизнь, чем медь.
            Я уж сбросил
            Все вериги,
            И об иге
            Не жалеть.
      Мой корабль, – мой клад бесценный,
      Воля – Бог мой, вольный я,
      Путь мой – ветер переменный,
      Море – родина моя.
«Слаще музыки не чаю,
Чем свирельный вой ветров,
Скрип и трепет парусов,
Путь вперед, куда не знаю.
В реве бури видеть рад
Раскачавшийся канат,
И среди пучины черной
Сладко слышать мне повторный
Пушек яростный раскат.
            И в гуденьи,
            В гуле грома
            Мне знакомо –
            Не с борьбой,
            Но на море
            Колыбельном,
            В счастье цельном,
            Пить покой.
      Мой корабль – мой клад бесценный,
      Воля – Бог мой, вольный я,
      Путь мой – ветер переменный,
      Море – родина моя.



ПАЛАЧ


Среди людей отброшенный к презренью,
Их преступленья жертвою я стал,
Друг друга ненавидеть избегают,
И сгромоздили ненависть во мне.
И, в руку мне вложив всю злую память,
Велели мне быть мстителем за них.
Так про себя промолвили: – «Пусть мщенье,
За нас, за всех, пусть месть в него падет.
Пусть лоб его хранит проклятье наше,
Пусть месит хлеб на желчи с кровью он,
И герб его есть вечность поношенья,
Его в наследство сыну передаст,
Он прóклятый от общества навеки».
И вин своих покров швырнули мне,
И от меня поспешно убежали, –
Мой плач, мой крик, – нет жалости ему.

Кто к смерти присуждает, он возвышен.
Судья ли человеку человек?
Не чувствует палач, не человек он, –
Воображают люди иногда.
Не видно им, что тот же образ Божий
Есть и во мне! А я для них как зверь,
И зверю в пасть, порой, добычу бросят.
Как жертва там в зубах его хрустит,
Так гений зла, меня избрав орудьем,
Бросает человека мне на смерть.
И справедливо, я же лишь проклятый,
Без преступленья, но преступник я? –
Взгляните, как, за смерть платя, надменен
Кто платит мне, – как деньги он швырнет
На землю, – мне, тому, кто здесь с ним равный!

Та пытка, что ломает кости, хруст,
И жалкий вскрик, с которым осужденный
Промолвит: – «Ай!», и треск разъятых жил,
Под топором, который рухнул книзу,
Моя услада. И когда под гул,
С которым голова падет на камни,
Несчастная в кровавых брызгах вся,
Народ объят свирепой суматохой,
Мой лоб спокойно светит над толпой,
Ужасный, с торжеством неумолимым.
Весь гнев людей, и вся людская злость
Во мне, жестокость душ их нечестивых
Вся перешла дыханьем на меня,
И я, их месть, и месть мою свершая,
Весь упиваюсь ужасом моим.

Он более высок был, чем властитель,
Способный гордо растоптать закон,
Палач, вниманьем этим всенародным
Взнесенный, – власть была в его плечах,
Насытился он ею, опьянился,
И в этот день он так был услажден,
Что не могли не увидать веселья
В его лице его жена, семья: –
Взамен густого мрака страшной жути,
Увидели усмешку в горьком рте,
В глазах огонь, судьбинный и упорный.
Палач с враждой взнесен был на престол,
И тот народ, который с громким криком
Его бы мог поднять на высоту,
Дрожа, признал, что он владыка мщенья.(?)

Во мне живет, как в летописи, мир,
Судьба тот свиток кровью написала,
И на страницах красных тех сам Бог
Напечатлел мой образ величавый.
Уж вечность поглотила сто веков,
И сто еще, а зло во мне, как прежде,
Свой памятник тяжелый зрит и зрит.
И тщетно человек, как ветром взятый,
Туда, где расцветает свет, летит,
Столетьями еще палач все правит!
И с каждой каплей красной, что на мне,
Вновь зримо преступленье человека,
Неразлучимо-двойственная связь: –
Отображенье всех времен прошедших,
И гневных, вслед за ними, сто теней.

О, почему от палача рожден ты,
Мой сын, мой мальчик, чистый как хрусталь?

Твой нежен рот, как будто это ангел
Сквозь детский смех улыбку показал.
Твое чистосердечие, невинность, –
О, горе мне! – вся красота твоя,
В моей душе рождают только ужас,
Зачем с несчастным этим тратишь ты,
О, женщина, любовность нежной ласки?
Явись как сострадательная мать,
И утопи его, он будет счастлив,
Ты можешь быть уверена вполне.
Что в том, что мир тебя сочтет жестокой?
Иль хочешь ты, чтобы мое избрал
Презренное он дело? Или хочешь,
Чтоб научился проклинать тебя?
Подумай, будет день, и ты однажды
Того, кто здесь играет пред тобой,
Увидишь, как меня, проклятым в мире,
Преступным, затемненным, как меня!



ПЕРЕВОРОТЫ ЗЕМНОГО ШАРА


Уж тысяча веков прошла над миром,
Промчались как колонны из огня,
И мир, объятый страхом, видел четко,
Свою предощущая гибель в том,
Как половина видимой вселенной
Сокрылась в Море, и ушла в ничто.

Гигантский ураган безмерной дланью
Качнул миротворение кругом,
И полосы содвинулись. И путник,
Блуждая, видит горную смолу.
Берет обломок Этны, – превращает
В воздушность пыли твердую кору,
И смотрит, нет ли в этом бледном прахе
Мозаики, где Геркуланум спит.
Где древле находилась Атлантида?
Взгляни туда, в кипящий Океан,
Там корабли, что, путь не разумея,
Прибрежий дальних бросив тишину,
Доверили волнам железный якорь,
И меж обломков, скрытых там на дне,
Железный якорь в Море зацепился,
К обломкам Атлантиды он прильнул,
Вонзился в башни древней Атлантиды.



ГИМН БЕССМЕРТИЮ


Привет тебе, пламя творческое мира,
Вечного знанья пылающий язык,
Чистый зачаток, исход обильный пира,
Призрак смертельный к ногам твоим поник.

Ты вещество неподвижное волнуешь,
Велишь соединяться ему и жить,
Ты глину ваяешь, и в обликах ликуешь,
В тысячах существ свою проводишь нить.

Создания свои разрушаешь напрасно,
Смерть превозмогает над жизнью порой.
И вновь из обломков встаешь ты ежечасно
В новых созиданьях торжествующей игрой.

Горнило Солнца питаешь ты собою,
Лазурью одеваешь немые небеса,
Луну серебришь над облачной мглою,
Тобой сияет зорь венчанная краса.

Рождаешь переклички в роще туманной,
Деревьям ты даруешь зеленый убор,
В реке ты, как музыка с печалью тонкотканной,
В Море – как хриплый угрожающий хор.

В цветах ты выдыхаешь их душу ароматом,
В долинах вздыхаешь любовью весной,
Шепчешь ты в крыльях воздухом разъятым,
В северном ветре гремишь глубиной.

В земле разливаешь золото обильно,
Кипящего металла извиваются ручьи,
Жемчуг расцвечаешь, и он хранит умильно
В пропастях Моря отсветы свои.

Туч фиолетовых сгущаешь ты ткани,
Черную мантию качаешь ты в ветрах,
Воздух зажжешь, он полон содроганий,
Ревом своим внушаешь ты страх.

Ты чистое семя жизни бесконечной,
Источник достоверный, бессмертно-молодой.
Свет, что Создатель излил к нам Вечный,
Сущность твоя – юность с красотой.

Ты тайная сила, которая владеет
Осями мира, понуждая верный ход,
Глубокое и стройное чувство, что лелеет
Любой из тех шаров, что живят небосвод.

Столетья, которые несутся, улетая,
Твои неутомимые художники, кому
Доверена из духа резьба золотая,
Ею украшают тесную тюрьму.

Ты водоворотом, вихрем беспрерывным,
Толкаешь их вперед, столетия идут,
И новым ты велишь прийти путем извивным,
И только повелишь, столетия уж тут.

В томящемся стремленьи, тревожною рекою,
Уходят и приходят, не виден их конец,
И в деланьи вечном проворною рукою
Друг у друга вырывают созидающий резец.

Силы применяют в старании упорном,
Работают без устали в безмерной мастерской,
Вещество ударяют ударом повторным,
Труд умножая заботой и тоской.

В жизни текучей, в глубоком Океане,
В беспрерывной перемене проплывает человек,
И творческий посев обильных созиданий
Ты льешь в него потоком неистощимых рек.

Подними, человек, чело свое высоко,
К вечному потоку припади своим ртом,
Ты будешь как солнце, как зарево Востока,
Ты будешь бессмертным, как мир кругом.