Sie hören nicht die folgende Gesänge,
Die Seelen, denen ich die ersten
sang.
Goethe
__________
Кому я пел
когда-то, вдохновенный,
Тем песнь моя
– увы! – уж не слышна (нем.)
Гете
ПИСЬМО
В краю, куда во время
оно,
Согласно басням старины,
Стремились на призыв
Язона
Эллады лучшие сыны,
Я дни мои влачу
тоскливо.
У гор, на берегу залива,
Лежит селенье Геленджик.
Коль перевесть на наш
язык,
То будет «Белая невеста».
Названье это хоть куда,
Оно – как мед. Но вот
беда:
Едва попал я в это
место,
Я болен, мне не по себе,
И хочется писать тебе.
Покинув каменные недра,
Бегут потоки с высоты,
На склонах зеленеют
кедры,
И дышат первые цветы.
Какая грусть на этих кручах,
Среди кустарников
колючих
И в зеленеющей воде.
Весна печальна, как
везде…
Перед пучиною бесплодной
Мне в сердце проникает
жуть.
Зовешь, зовешь
кого-нибудь,
И вечер падает холодный,
И ветер злой подул из
гор,
И потемнел морской
простор.
Эх, море, море! То ли
дело
Приволье северных лугов,
Тенистый кров березы
белой
Средь зеленеющих холмов.
В лазурном небе облак
дальный,
Реки, студеной и
кристальной,
Красноречивые струи.
О годы лучшие мои!
О драгоценное былое,
Когда я пел для вас
одних,
И неуверенный мой стих,
Как птичка, щебетала
Хлоя.
О розы, звезды, лунный
свет,
Скамейка круглая и Фет!
Я снова полон сказкой
детской,
И, бросив царственный
Кавказ,
Мечта летит на Мост
Кузнецкий,
Как только пробил пятый
час.
Там – царь девичьих
идеалов –
В высоких ботиках
Качалов
Проходит у дверей Ралле
И отражается в стекле
Изысканного магазина,
Откуда льется аромат.
Здесь сделала мне шах и
мат
Твоя прелестная кузина,
И пусть мой прах сгниет
в земле:
Душа летит к дверям
Ралле.
Она идет, звездой
блистая,
Чужая дочерям земли.
Ее боа из горностая
Я быстро узнаю вдали.
Ах! свойственны лишь ей
единой
И шаг, спокойный,
лебединый,
Напоминающий цариц,
И из-под загнутых ресниц
Огонь очей,
невинно-томных.
О если б, если бы я мог
Скорей упасть у милых
ног,
Речей, и ласковых и
скромных,
Впивать по капле каждый
звук
И таять в ласке нежных
рук.
ТРИОЛЕТ
Твое боа из горностая
Белее девственных
снегов.
Моя царевна золотая,
Твое боа из горностая
Как пена, что ложится,
тая,
У черноморских берегов.
Твое боа из горностая
Белее девственных
снегов.
1910. Март
Геленджик
МАДРИГАЛ
Прости сонет, небрежный
и пустой:
В моих стихах зачахли,
побледнели
Словечки «желтый»,
«золотой», в апреле
Столь дружные с
влюбленною мечтой.
Мой друг, решение
загадки той
Легко найти. Подумай только:
мне ли
Петь золото с тех пор,
как потемнели
Струи косы, когда-то
золотой.
Из словаря я «зелень
взоров» вывел,
Заметив, что я несколько
фальшивил,
Определяя греческим
«χλωρος»*
Твои глаза: они в отца у
дочки,
В них есть лазурь и
черненькие точки…
Но я был прав в
сравненье уст и роз!
__________
*зеленый, желто-зеленый (др.-греч.).
ПАМЯТИ Н.
М. ДЕМЕНТЬЕВОЙ
О если б вызвать из
могилы
Твой образ, ласковый и
милый,
Напевом лирным и
простым!
Я вновь твои целую руки,
И годы роковой разлуки
Рассеиваются, как дым.
Я помню долгие гулянья,
Былого светлые преданья,
Дорогу, васильки, закат.
Лазурь вечерняя
поблекла,
И вдалеке сверкают
стекла
Зарей воспламененных
хат.
Твой голос воскрешал,
как лира,
Птенцов бессмертного
Шекспира
Великолепные пиры.
Средь всех сиял, кипя
отвагой,
Веселый принц с пером и
шпагой,
Питомец неги и игры.
И, в соответствии
прекрасном
С ним, гордым,
своевольным, страстным,
Другой в мечтах моих
вставал:
Веселый, ясный,
простодушный,
Одной любви всю жизнь
послушный,
Он юный ум очаровал.
Весь этот мир – твое
наследство,
К нему я устремлялся с
детства,
Упал в него, как в море
ключ.
Ища восторгов и мучений,
Был схвачен вихрем
упоений,
Но этот вихрь был
слишком жгуч.
Я не боюсь судьбы
грозящей,
Мне дорог меч, меня
разящий,
Но я хочу в годину зла,
Упавши на твою могилу,
Поведать всё, что не под
силу:
Ты всё бы, всё бы
поняла!
1910. Август
ПОСЛАНИЕ
Над хаосом мучительных
видений,
Лучом пронзив меня
обставший бред,
Ты вновь встаешь,
хранящий, добрый гений
Ушедших в мглу,
первоначальных лет.
Я помню дом, где всё
дышало юной,
Какою-то весенней
красотой,
Где светлый бог,
животворящий струны,
Ко мне склонился с лирой
золотой.
Из облака, воскуренного
Фебом,
Двух нежных нимф я вижу
издали,
Сулящих мне союз с
родимым небом
И тайнами пленительной
земли.
Там было всё – гармония
и мера.
Для милых дев я пел о
старине,
Я вызвал сонм блаженных
снов Гомера,
И вняли мне с улыбкою
оне.
И ныне вновь, назло
громам судьбины,
Ты подаешь мне
дружественный глас,
Незримо веет дух твой
голубиный,
И верится: спасенья
близок час.
К твоим ногам паду,
всему покорный,
Забывши боль невыносимых
ран.
Так бурный ключ
стремится с выси горной,
Чтоб влиться весь в
родимый океан.
1910. Август
Трубицыно
А. А.
БЕНКЕНДОРФУ
С каким я обращусь
приветом
К тебе, счастливому,
когда
Едва горит неверным
светом
Моя печальная звезда?
С рожденья милый
Афродите,
Ты весь – восторг и
торжество,
Прекрасно ставшее в
зените
Светило счастья твоего.
Мы вместе знали – еще
дети –
Любовных мук блаженный
пыл:
И я горел к твоей Лилете,
Но своевременно остыл.
Печально пенье струн
унылых,
Когда твой угол нем и
пуст.
Что встречи рифм
золотокрылых
Пред встречами румяных
уст?
Бесплодной страстью
пламенея,
Шепчу, исполненный
тоски:
Завидней розы Гименея,
Чем все лавровые венки.
А. К.
ВИНОГРАДОВУ
(Посвящение романа «Хлоя»)
О друг моей античной
музы!
С родимых берегов Оки
Попутешествуй в
Сиракузы,
Где ароматные венки
Из алых роз сплетает
Хлоя.
Страданья моего героя
Душою чуткой раздели.
Когда примчались издали
Твои гексаметры святые
В затишье дедовских
лесов,
Мне сладок был твой
чистый зов,
И роем тени золотые
Слетались, ластились ко
мне,
Работавшему в тишине.
Хотел бы я твой слух
забавить,
Но, как ни изощряй перо,
Наш синтаксис не
переплавить
В аттическое серебро.
Прости же мне ошибки в
стиле,
Смешенье вымысла и были
И современные черты
Под маской древней
красоты.
Ты сам – осколок древней
Руси:
Тебя, о
книжник-богатырь,
Родных полей вспоила
ширь
В твоей эпической
Тарусе,
Где луч Эллады золотит
Холмы, колодезь, тихий
скит.
Я рад, страстями
утомленный,
Начать осенние труды.
Уж нежно-золотые клены
Сияют в зеркале воды.
Везде – покой, простор и
воля,
Безмолвен лес, пустынно
поле,
Как будто в ризах
золотых,
Весь мир молитвенно
затих.
Синеет твердь над садом
блёклым,
И рдеет дикий виноград.
И я вдвоем остаться рад
С моим божественным
Софоклом,
И в злой метрический
разбор
Бросаю Дионисов хор.
1911. Сентябрь
Дедово
A PIERRE
D’ALHEIM
Ты бросил вновь перун
Зевеса
В мою печальную юдоль,
Могучий тигр с брегов
Гангеса
И гордый северный
король.
О, понял я, как долго не
пил
Познанья чистого фиал,
Когда мои и кровь, и
пепел
Твой разум властно
осиял.
Уж соблазнявшаяся лира
Впадала в сладостный
недуг,
И быстро слуги князя
мира
Вокруг меня смыкали
круг.
Но, движим духом Божьей
воли
И торжествуя над
судьбой,
Ты мне принес – рабу
юдоли –
Индийский лотос голубой.
ПАМЯТИ ЛЬВА
ТОЛСТОГО
I
Ты, как певец Ионии
прекрасной,
Воспел полки в железе и
крови,
Грозу войны и мира
праздник ясный,
Мечтанья дев и радости
любви.
Россия всё поставила на
карту:
Молчит Москва,
таинственно горя,
И отдан Кремль в добычу
Бонапарту,
Поруганы ступени алтаря.
Но гордый Галл поник
главой победной,
Неверная звезда его
вела:
О нашу степь родимую
бесследно
Разбилась корсиканская
скала.
Вот графский дом: он
полон весь, как чаша,
Весельем юным. То-то
жили встарь!
Готовы к балу Соня и
Наташа,
Им мил мороз и голубой
январь.
Пускай растут могила за
могилой:
Опять весна, и зелен
старый дуб,
Влюбленный князь спешит
к невесте милой,
Но грянул гром, и он –
кровавый труп.
II
Шумит метель.
Воспоминанья бала
Прошли, как сон. Теперь
уже никто
Не страшен ей. Блеснул
огонь вокзала,
И перед ней военное
пальто.
И хаос встал
бессмысленным виденьем,
И сына он от матери
отторг,
Мучительным и лживым
упоеньем
Ее пьянит вакхический
восторг,
Кто вызвал бездну, будет
схвачен бездной
Грохочет поезд…
судорога… кровь…
И челюстью раздроблена
железной
Кто вся была – желанье и
любовь.
III
Прошли года, и Ясная
Поляна –
Приют его раздумий и
трудов,
Как Иоанн в купели
Иордана,
Он мир зовет омыться от
грехов.
И возглашает он слова
Нагорной
Христовой проповеди.
Чист и строг,
С молитвою бросает в
землю зерна,
Идет за плугом пахарь и
пророк.
Но час настал, и Бог
призвал пророка,
Уставшего под бременем
годин,
И он бежал в пустыню. Одиноко
Он прожил жизнь, и
умирал один.