В ПОЛЕТЕ
Давно иль недавно, когда
– безразлично,
Но я полюбил!
Давно иль недавно, когда
– безразлично,
Но я полюбил поэтично
Шуршание крыл
Мечты фосфоричной.
И в воздух взлетел я! и
вижу оттуда:
Лицо у земли!..
И в воздух взлетел я, и
вижу оттуда:
Лицо у земли, и лицо
то… Иуды!..
Очнулся в
пыли –
Мне сделалось
худо…
1908
* * *
За когда-то чудесное
счастье мое,
За улыбку твоих
зацелованных губ,
За мгновенье, когда для
тебя был я люб.
Я готов на страданья, на
пытки идти,
Чтоб прижать тебя снова
к иссохшей груди,
Чтоб молить о прощеньи у
маленьких ног,
Чтоб слезами омыть твой
невинный порог.
Возвратись – возврати
мне желанный покой
И живи, и умри для меня
и со мной.
Возвратит мне чудесное
счастье мое
Только взгляд, только
слово былое твое!
1908. Март, 24
Петербург
Где воздух дышит
ледовито,
Где мрак ледян, где
мрачен лед,
Ярка, как след аэролита,
Мечта свершает свой
полет.
Там паутиной сна повита
Природа в строгости
красот.
Здесь не достигшая
зенита
Мечта хоть отдых там
найдет.
Насмешки, жадные, как
тигры,
Не воспретят затеять
игры,
Там не вспугнут мечту
грехи.
И как в волшебной
детской сказке,
Ее лелеять станут в
ласке,
Как внучку дед, седые
мхи.
1908. Октябрь, 3
Петербург
Не раз ходил при тусклом
фонаре,
Мерцавшем в похоронном
городишке,
В каморку к ней; со мною
были книжки.
Она жила близ рощи, в
серебре.
Бывало, ночь мечтает о
заре,
Любя, томясь… Трещат в
камине шишки.
Шатун-Мороз скрежещет на
дворе.
Ведь хорошо? – хотя
бы понаслышке!
Она – во мне, я – в ней,
а в нас – роман.
Горячий чай. Удобная
кушетка.
И красного бургонского
стакан.
Целуемся, смеемся,
плачем, детка,
Но страсть молчит: так
дремлет океан.
Вот счастье где, но это
счастье – редко!
1908. Август, 16
Мариенбург
Я – у Земли в плену, а
терем твой – Эдем,
Но мы встречаемся,
Звезда моя, с тобою.
И сколько общего у нас:
как ты, я нем,
А ты, как я, в реке
отражена водою.
Да, знаем встречи мы,
сведенные волною,
Неведомо к чему,
неведомо зачем…
Мы связаны с тобой, как
звучный стих поэм –
С немою скорбию, как
небеса – с землею.
Как я люблю тебя, твоей
любви не зная!
Как я печалюся, когда
ты, угасая
В румянце утреннем,
вдруг скроешься в волне!
Не видишь ты меня, но по
тебе я брежу…
Не нужен я тебе, но я
тобою грежу…
Ты льешь лучи на мир, а
светишь только мне.
1908. Январь
Петербург
* * *
В желтеющей природе.
Кивает дуб клену
При солнечном заходе.
И грустно, грустно мне
Смотреть на смерть в
природе
В осенней тишине
При солнечном заходе.
1908. Сентябрь, 5
Мыза Ивановка
Певучий
дактиль плеском знойным
Сменяет ямб
мой огневой…
Мирра Лохвицкая
Под лунный лепет
колокольца
Играет локоном Триоль.
Октава вьет в цепочку
кольца.
Тоска – Элегии пароль.
Клянется рыцарь
Романсеро
Бесовской дюжиной Рондо,
Что нет препон для
кабальеро.
Рондо смеется из ландо.
От пьяных оргий
Дифирамба
Бежит изнеженный
Ноктюрн,
Бежит к луне тропою Ямба
И просит ласки, просит
зурн.
Педант-Сонет твердит:
«Диаметр»…
Льстит комплименты
Мадригал.
И декламирует Гекзаметр:
«Уста Идиллии – коралл»…
Злясь, Эпиграмма ищет
яда.
Потупил глазки скромный
Станс.
Поет растроганный
Романс.
И фантазирует Баллада.
1908. Октябрь, 26
Петербург
* * *
Где души моей центавр?
Сердце с кликами «ура!
ура!»,
Распуская пышный лавр,
Ударяет вновь в литавр.
Все, что злобно
исковеркал лом,
Лом Насмешки, строит
Мысль.
Но пред ней я – как пред
зеркалом:
Преисподняя ль ты? высь
ль?
1908. Ноябрь
Петербург
* * *
Все обнадежив, все
озаря.
Мечты сердечного созыва
Не знали, что лжива
заря:
Так был правдив ее
образ…
Но солнечный день – где?
Туман пожалел и,
сдобрясь,
Колыхнул грезы к звезде.
1908. Октябрь
Петербург
Пейзаж ее лица,
исполненный так живо
Вибрацией весны
влюбленных душ и тел,
Я для грядущего
запечатлеть хотел:
Она была
восторженно-красива.
Живой душистый шелк кос
лунного отлива
Художник передать бумаге
не сумел.
И только взор ее, мерцавший
так тоскливо,
С удвоенной тоской,
казалось, заблестел.
И странно: сделалось мне
больно при портрете,
Как больно не было давно
уже, давно.
И мне почудился в унылом
кабинете
Печальный взор ее,
направленный в окно.
Велик укор его, и ряд
тысячелетий
Душе моей в тоске
скитаться суждено.
1908. Август
Мыза Ивановка
И. Д.
Мы встретились в
деревьях и крестах,
Неразлученные в
стремленьях и мечтах,
Но не промолвим мы друг
другу ничего
И вновь расстанемся, не
зная – отчего.
Вновь замелькают дни и,
может быть, года,
Но мы не встретимся уж
больше никогда:
Не разрешили мы,
слиянные в мечтах,
Загадки ужаса в деревьях
и крестах…
1908. Октябрь
Петербург
* * *
О, мне поверь, желанная:
далече
Года любви, волнений и
тревог,
Когда ждала в восторге
нашей встречи,
Когда тебя не жаждать я
не мог!
Теперь не то! а «то»
исчезло где-то!
Вернется ль вновь – как
утро, как заря,
Как вечный звук
пасхального привета,
Как мореход на милые
моря?
1908. Август
Мыза Ивановка
Грезы весенние…
Чувства осенние…
– Надо о чем-то
забыть.
Жизнью мечтается…
Смертью карается…
– Все-таки хочется
жить!
Трель соловьиная…
Песня совиная…
– Можешь ли душу
согреть?
Что ты все в стороны
Смотришь? – «Там
вороны…
Друг мой, сумей
умереть…»
1908. Октябрь
Петербург
* * *
Она, минутная любовь!
И больше к жизни не
воскреснет,
И не пробудит к жизни
вновь!
А ты, влюбленный! как
смешон ты!
Как жалок в «чувствах на
обмен»!
Вдали свободны
горизонты,
Достигнешь их – все тот
же плен…
1908
Мыза Ивановка
(баллада)
Где стоит дворец
охотничий,
Властелин преданья недр,
Досыпает жизнь столетнюю
Чуждый всем деревьям
кедр.
Близ охотничьего базиса,
Над рекою и ключом,
Полный снежного оазиса,
Он задумался… О чем?
Грезит вслух отчизной
дальнею,
Одинокий сибиряк,
Как поверхностью
зеркальною
Умирающий моряк.
В дни седые
крепостничества
Распростилась с ним
Сибирь,
И в саду Его Величества
Он разросся вдоль и
вширь.
Помнит кедр работы
плотников
Над отделкою хором,
Помнит он пиры
охотников,
Веселившихся кругом.
Ах, не раз кончались
бурными
Столкновеньями пиры!
Ах, не раз цветам над
урнами
Наливалась кровь в дары!
Старый кедр видал здесь
многое,
Что бы мог он
рассказать,
Как и мельница
убогая –
Дел минувшего печать.
Как и сам – вельможа в
древности,
А теперь для всех
холоп –
Дом, где, жертвой пьяной
ревности,
Человек спускался в
гроб…
Эти души
неотпетые –
Привидений легион –
Бродят в парке, горько
сетуя,
Проклиная павильон,
Где пиры чинились
бранные,
Непутевые пиры,
Где бокалы многогранные
Шли до утренней поры,
Где
любовницы-бездельницы
Разжигали в людях зло…
И теперь в саду у
мельницы
Их несметное число.
Взволновали звуки
скрежета
Их зубов столетний кедр.
Вопрошает старец: «Где ж
это?
Из каких подземных
недр?»
Но природа безответная
Мрачно хмурится вокруг.
Лишь река, одна
приветная,
Отражает призрак вдруг.
Озарит луны луч палевый
Ей поверхность, и –
глядишь –
Призрак просится
вуалевый
В речки ласковую тишь.
Сколько боли и отчаянья
В заблудившихся очах!
Ждет он утреннего таянья
При проснувшихся лучах.
И дряхлеет,
пригорюнившись,
Чуждый всем деревьям
кедр,
Где стоит дворец
охотничий,
Властелин преданья недр.
1908. Август, 17
Мыза Ивановка
Евгению Пуни
Лови мгновения,
художник,
На крыльях творчества
лети!
Пускай чернит тебя
безбожник, –
Они светлы, твои пути!
Твори! Невидимые цитры
Бодрят твой дух, как луч
зари.
Любуясь радугой палитры,
Забудь о мраке и твори!
1908. Сентябрь, 27
Петербург
Себя в глазах Забвенья
обесценив
И вознеся к Бессмертью
фолиант
Своих трудов, ушел от
нас Тургенев,
Угас поэт, – угас,
как бриллиант.
Он накормил, он кормит
наши думы,
И вкусен сытный хлеб его
ума.
Питайте им, кого объяла
тьма!
Питайте им, кого мечты
угрюмы!
О, братья! пусть с
приветливостью детской
Отыщем мы местечко в
сердце, где б
Не умерли ни Лиза, ни
Лаврецкий –
Наш воздух, счастье,
свет и хлеб!
1908. Август, 27
Петербург
Нет, не Толстой
колосс, – его душа,
Достигшая культурного
развитья.
И связана она эфирной
нитью
С Божественным Ничем.
Он был пигмей, и он
влачил, греша,
Свое существованье в
оболочках
Зверей и птиц, он жил в
незримых точках
Растительностью нем.
Душа его, как вечный
Агасфер,
Переходя века из тела в
тело,
Достигла наивысшего
предела:
За смертью – ей
безличья рай.
И будет дух среди
надзвездных сфер
Плыть в забытьи
бессмертном и блаженном,
Плыть в ощущеньи
вечности бессменном.
Рай – рождества
безличья край!
Без естества, без мысли
жизнь души,
В бессмертии плывущей
без страданья, –
За все века скитаний
воздаянье.
Ты мудр, небес закон
святой!
В движенье, мир порока,
зла и лжи:
Твоя душа еще в развитьи
низком!
В движенье под его
величья диском!
Весь мир – война, и
мир – Толстой.
1908. Август, 27
Петербург
Я умру в наступившем
году,
Улыбаясь кончине своей…
Человек! ты меня не
жалей:
Я ведь был неспособен к
труду –
Я ведь сын тунеядных
семей.
О, я сын тунеядных
семей!
Чем полезным быть людям
я мог?
Я в стремлениях властен,
как Бог,
А на деле убог, как
пигмей…
Человек! ты меня не
жалей.
Сколько стоят пустые
стихи –
На твой взгляд эта
пестрая ложь?
Ничего или ломаный грош…
Отвернись, человек: в
них грехи,
А грехи-то твои, коль
поймешь…
Но перу, призывавшему
мразь
К свету, правде, любви и
добру,
Почерневшему в скорби
перу,
Дай пожить, человек, и,
смеясь,
В наступившем году я
умру.
1908. Декабрь, 25 (Январь, 6)
Петербург
Как хорош сегодня гром
утра!
Бледно-розовы тона…
Как бежит привольно
Иматра –
Образец для полотна!
Жизнь долга, жизнь без
любви долга…
О, куда зовет мечта?
И терзает сердце иволга,
Как дней давних красота.
1908. Декабрь, 24
Душа пророчит, как
оракул,
Мне ледяные вечера.
Как раньше я алмазно
плакал!
Как плакал тускло я
вчера!
Ты не придешь, не забрильянтишь
Моей источенной слезы:
Я для тебя, как вишне –
ландыш,
Как челн – для влажной
бирюзы…
1908
Петербург
Непонятый, осмеянный,
все ближе
Я двигаюсь, толкаемый, к
концу…
О, бессердечье злое!
удержи же
Последний шаг к
костлявому лицу!..
Святой цветок
божественных наследий
Попрала ты кощунственной
стопой,
И не понять тебе, толпа,
трагедий
Великих душ, поруганных
тобой!
1908
Петербург
Смотрю ли я на водяные
стали,
Безмолвный сфинкс на
запустелом мысе,
Туда, туда – в оранжевые
выси!
Туда, туда – в лазоревые
дали!
Опять душа полна
стрелистой рыси…
Мне хоры грез, и жизнь,
и воздух дали
Всегда вдыхать лазоревые
дали,
Всегда впивать оранжевые
выси.
1908. Апрель
Задремли, милозвездочка!
Отдохни, милоласточка!
В сновидении розовом
Колыхайся всю ночь.
Да бегут тебя горести,
Да хранят тебя радости…
Если в яви нет счастия,
Наше счастье – во сне.
Так пейзажи печальные,
Заурядно-унылые,
Украшает причудливо,
Взор чаруя, туман.
1908. Ноябрь
Так и жила бы ты в
безвестности
Для ласки жаждущей
души,
Когда б не встретил этой
местности,
Полузаброшенной в
глуши.
Так ты и свыклась бы с
избушками
И коротала бы свой
век,
Судьбой довольная, с
подружками,
Как деревенский
человек.
Так и не знала бы ты
сладости,
Но и туманности идей,
Ценила б маленькие
радости
И прожила бы без
затей.
И жизнь растения убогая
Тебе была бы по плечу.
Прошла бы ты своей
дорогою,
А я своей, – да
не хочу!
Какой привлек тебя
приманкою,
Иль сблизил нас с
тобою Бог –
Я полюбил тебя
крестьянкою,
А сделать «барыней» не
мог.
А ты меня, моя желанная,
Не стала делать
«мужиком».
Ты мне всегда казалась
странною,
И странен я тебе –
умом.
Ах, нет у нас
единомыслия,
Да и не будет никогда:
Тебе я чужд пытливой
мыслию,
Ты равнодушием чужда.
Всегда в когтях у цепкой
бедности,
Не наживали мы добра.
Не хорошела ты – от
бледности,
Я – от невзгоды
серебра.
Так наши жизни мирно
сгублены
Любовью глупою одной,
И силы силами
притуплены:
Мои – тобой, твои же –
мной.
Расстаться поздно,
горемычная, –
Друг другом жизнь
озарена…
Итак, история обычная
Здесь в сотый раз
повторена.
__________
О, люди, жалкие,
бессильные,
Интеллигенции отброс,
Как ваши речи злы
могильные,
Как пуст ваш ноющий
вопрос!
Не виновата в том
крестьянская,
Многострадальная
среда,
Что в вас сочится кровь
дворянская,
Как перегнившая вода.
Что вы, порывами
томимые,
Для жизни слепы и
слабы,
Что вы, собой
боготворимые,
Для всех пигмеи и
рабы.
Как вы смешны с тоской и
мукою
И как несносны иногда…
Поменьше грез, рожденных
скукою!
Побольше дела и труда!
1908. Сентябрь